В том-то и дело, что я не должен с ними видеться.
– Я вас понимаю, но… Меня раздавит чувство вины. Да вы и сами не хотите этого.
– Слушайте… Вы сможете прийти еще раз, завтра? Или вам нужно возвращаться?
И снова она покраснела. Когда же это кончится! Все время, кто что ни скажи, физиономия вспыхивает. В этот раз волна оказалась особенно жаркой и захватила не только лицо. В ней нуждается существо иного пола, которое она находит привлекательным. Она вдруг подумала, что физиологическая реакция, незнакомая ей в течение пятнадцати лет, невозможна без удовольствия, хотя бы такого, какое она ощутила в этот момент.
– Нет. Мне не нужно возвращаться. Я могу… – Конечно она могла, и без особых усилий. Музей без нее проживет. Она возьмет выходной, а откроет музей и проследит за порядком одна из общественниц. Она может переночевать у Линды. Она может сделать все, что потребуется.
– Прекрасно. А вот и мы!
Искусственная радость последней фразы относилась к болезненно бледной девушке в домашнем халате, появившейся в дверях и медленно входившей в палату.
– Лиззи, Энни, познакомьтесь.
Лиззи не выразила желания знакомиться с Энни. Лиззи вообще не выразила никакой реакции по поводу присутствия в палате отца еще какой-то фефелы. Энни до жути захотелось, чтобы Такер выпроводил Лиззи, но она понимала тщетность этого желания. Они оба пациенты этой клиники. К тому же вид у Лиззи ужасный.
– Грейс в Париже. Завтра приедет.
– Ты ей сказала, что опасность мне не угрожает и что ей не обязательно приезжать?
– Чепуха. Разумеется, она приедет.
– Зачем?
– Затем, что хватит тянуть.
– Что?
– Хватит держать нас порознь.
– Я не держал вас порознь. Я просто не сводил вас вместе.
Энни встала:
– Я, пожалуй, пойду.
– Так вы придете завтра?
Энни посмотрела на Лиззи, но та ее по-прежнему не замечала.
– Может быть, не надо завтра?..
– Надо.
Энни пожала ему руку. Снова захотелось вложить в жест теплоту и нежность, но она не решилась.
– Да, и спасибо за книги. Отличный выбор, – ухмыльнулся Такер.
– До свидания, Лиззи, – изрекла Энни с откровенным вызовом.
– Хорошо, я позвоню Грейс и скажу, что ты не желаешь ее видеть.
Энни входила во вкус игры и начинала ощущать удовольствие. Даже грубость может служить прекрасным развлечением.
Глава 13
– Значит, все мероприятие затевалось не ради моей особы?
Такеру казалось, что произнес он эту фразу мягко, спокойно. Спокойствие провозгласили богом этой недели и всей последующей жизни. Во всяком случае, до следующего сердечного приступа, когда он получит от врачей новые указания и станет легкомысленным или серьезным… если выживет.
– Я… я слегка надеялась, что и ради твоей. Слегка надеялась, что ты пожелаешь полюбоваться на всех вместе.
Голос Лиззи звучал жутковато, после ухода Энни он будто стал ниже. Казалось, она репетирует роль в шекспировской пьесе с переодеванием в мужчину. К тому же она говорила тише, чем обычно, а самое неприятное – неестественно спокойно и безжизненно. У Такера от этого голоса мурашки по спине ползли. Ему казалось, что врачи врут и что он умирает.
– Почему ты так говоришь?
– Как?
– Будто готовишься к операции по смене пола.
– Тупое животное, – так же ровно и спокойно произнесла Лиззи.
– Уже лучше.
– Почему все на свете должно происходить ради твоей задницы? Можешь на минуту представить себе, что и кроме тебя на земле люди живут?
– Я просто полагал, что вы собираетесь из-за того, что я опасно болен. Но я вне опасности, и можно все забыть.
– А если мы не хотим все забывать?
– Ты от чьего имени говоришь? От всех? Представляешь большинство? Старших? Скажем, не думаю, что Джексон придает этой встрече такое уж большое значение.
– Положим, Джексон думает то, что ты ему велишь.
– Так и бывает у шестилетних. Твой старческий сарказм неуместен.
– Уверена, что выражу мнение большинства, если скажу, что всем нам пошло бы на пользу то отношение, которое досталось Джексону.
– Ну еще бы. Ведь жизнь у всех вас сложилась кошмарно.
Если этот разговор пророческий, то пророк ему попался вроде страхолюдных бородачей из Ветхого Завета, но ни в коем случае не мягкий, кроткий, незлобивый Иисус. Кротость – черта характера, плохо поддающаяся регулировке и управлению. Ее не вызовешь и не загонишь вглубь, не включишь и не выключишь по желанию. То же, в общем-то, относится и к отношениям в целом. У них своя температура, и в термостат их не засунешь.
– И поэтому ты считаешь себя невиновным?
– Если честно, то да, так оно и есть. Если бы я бросил вас сирыми и убогими, мне было бы гораздо хуже.
– Да тебе плевать на нашу жизнь.
– Не совсем так…
– Не смеши!
Такер и в самом деле полагал, что кое-что предпринял для устройства судьбы своих детей. Объяснить свои соображения Лиззи он, однако, не считал возможным, ибо не без основания опасался еще больше ухудшить ситуацию. Конечно, его отцовские труды – во всяком случае, до Джексона – заканчивались на том, что он оплодотворял более или менее привлекательных женщин, пользующихся успехом у мужчин. Затем его сдувало каким-либо ветром, а покинутые им женщины заменяли его кем-либо понадежнее и поуспешнее. Конечно, к этим женщинам приставали и неудачники, но они, наученные горьким опытом, более на всякую шваль внимания не обращали, останавливая выбор на солидных партнерах, способных обеспечить им и их детям безбедное и комфортное существование. Работали принципы дарвиновской теории, хотя неизвестно, что сказал бы Дарвин о предшествующих упражнениях этих женщин, приведших к их беременности. Для их объяснения инстинкт выживания явно не годился.
Солидный отчим – чем не гарантия оптимального развития ребенка? Куда лучше, чем детские фонды. Детские фонды детей калечат, а трезвомыслящие состоятельные отчимы обеспечивают и развивают. Правило не универсальное, но в случае Такера оно сработало. Даже для него какая-то отдача воспоследовала: вон, приемный папаша Лиззи его лечит за свой счет. Конечно, Такер не зарывался настолько, чтобы вообразить отчима Лиззи – опять забыл, как его зовут, – своим должником, но все же тому досталась в наследство от Такера прелестная готовая семейка… если отвлечься от некоторых несущественных деталей.
– Ладно, сдаюсь.
Что еще оставалось? Объяснение сложное, а позиция у него невыгодная.
Лиззи тяжко вздохнула:
– Так я и думала. Сейчас возникла уникальная ситуация, когда она тебя наконец может догнать…
Снова она скатилась на псевдомужской басок. Определилась бы с голосом, что ли.
– Кто, смерть?
– Жизнь! Ты научился от нее удирать и прятаться. А теперь ты лежишь в постели, и она может тебя наконец настичь.
– Считаешь, что больному такие мероприятия полезны? Помогают исцелению?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Я вас понимаю, но… Меня раздавит чувство вины. Да вы и сами не хотите этого.
– Слушайте… Вы сможете прийти еще раз, завтра? Или вам нужно возвращаться?
И снова она покраснела. Когда же это кончится! Все время, кто что ни скажи, физиономия вспыхивает. В этот раз волна оказалась особенно жаркой и захватила не только лицо. В ней нуждается существо иного пола, которое она находит привлекательным. Она вдруг подумала, что физиологическая реакция, незнакомая ей в течение пятнадцати лет, невозможна без удовольствия, хотя бы такого, какое она ощутила в этот момент.
– Нет. Мне не нужно возвращаться. Я могу… – Конечно она могла, и без особых усилий. Музей без нее проживет. Она возьмет выходной, а откроет музей и проследит за порядком одна из общественниц. Она может переночевать у Линды. Она может сделать все, что потребуется.
– Прекрасно. А вот и мы!
Искусственная радость последней фразы относилась к болезненно бледной девушке в домашнем халате, появившейся в дверях и медленно входившей в палату.
– Лиззи, Энни, познакомьтесь.
Лиззи не выразила желания знакомиться с Энни. Лиззи вообще не выразила никакой реакции по поводу присутствия в палате отца еще какой-то фефелы. Энни до жути захотелось, чтобы Такер выпроводил Лиззи, но она понимала тщетность этого желания. Они оба пациенты этой клиники. К тому же вид у Лиззи ужасный.
– Грейс в Париже. Завтра приедет.
– Ты ей сказала, что опасность мне не угрожает и что ей не обязательно приезжать?
– Чепуха. Разумеется, она приедет.
– Зачем?
– Затем, что хватит тянуть.
– Что?
– Хватит держать нас порознь.
– Я не держал вас порознь. Я просто не сводил вас вместе.
Энни встала:
– Я, пожалуй, пойду.
– Так вы придете завтра?
Энни посмотрела на Лиззи, но та ее по-прежнему не замечала.
– Может быть, не надо завтра?..
– Надо.
Энни пожала ему руку. Снова захотелось вложить в жест теплоту и нежность, но она не решилась.
– Да, и спасибо за книги. Отличный выбор, – ухмыльнулся Такер.
– До свидания, Лиззи, – изрекла Энни с откровенным вызовом.
– Хорошо, я позвоню Грейс и скажу, что ты не желаешь ее видеть.
Энни входила во вкус игры и начинала ощущать удовольствие. Даже грубость может служить прекрасным развлечением.
Глава 13
– Значит, все мероприятие затевалось не ради моей особы?
Такеру казалось, что произнес он эту фразу мягко, спокойно. Спокойствие провозгласили богом этой недели и всей последующей жизни. Во всяком случае, до следующего сердечного приступа, когда он получит от врачей новые указания и станет легкомысленным или серьезным… если выживет.
– Я… я слегка надеялась, что и ради твоей. Слегка надеялась, что ты пожелаешь полюбоваться на всех вместе.
Голос Лиззи звучал жутковато, после ухода Энни он будто стал ниже. Казалось, она репетирует роль в шекспировской пьесе с переодеванием в мужчину. К тому же она говорила тише, чем обычно, а самое неприятное – неестественно спокойно и безжизненно. У Такера от этого голоса мурашки по спине ползли. Ему казалось, что врачи врут и что он умирает.
– Почему ты так говоришь?
– Как?
– Будто готовишься к операции по смене пола.
– Тупое животное, – так же ровно и спокойно произнесла Лиззи.
– Уже лучше.
– Почему все на свете должно происходить ради твоей задницы? Можешь на минуту представить себе, что и кроме тебя на земле люди живут?
– Я просто полагал, что вы собираетесь из-за того, что я опасно болен. Но я вне опасности, и можно все забыть.
– А если мы не хотим все забывать?
– Ты от чьего имени говоришь? От всех? Представляешь большинство? Старших? Скажем, не думаю, что Джексон придает этой встрече такое уж большое значение.
– Положим, Джексон думает то, что ты ему велишь.
– Так и бывает у шестилетних. Твой старческий сарказм неуместен.
– Уверена, что выражу мнение большинства, если скажу, что всем нам пошло бы на пользу то отношение, которое досталось Джексону.
– Ну еще бы. Ведь жизнь у всех вас сложилась кошмарно.
Если этот разговор пророческий, то пророк ему попался вроде страхолюдных бородачей из Ветхого Завета, но ни в коем случае не мягкий, кроткий, незлобивый Иисус. Кротость – черта характера, плохо поддающаяся регулировке и управлению. Ее не вызовешь и не загонишь вглубь, не включишь и не выключишь по желанию. То же, в общем-то, относится и к отношениям в целом. У них своя температура, и в термостат их не засунешь.
– И поэтому ты считаешь себя невиновным?
– Если честно, то да, так оно и есть. Если бы я бросил вас сирыми и убогими, мне было бы гораздо хуже.
– Да тебе плевать на нашу жизнь.
– Не совсем так…
– Не смеши!
Такер и в самом деле полагал, что кое-что предпринял для устройства судьбы своих детей. Объяснить свои соображения Лиззи он, однако, не считал возможным, ибо не без основания опасался еще больше ухудшить ситуацию. Конечно, его отцовские труды – во всяком случае, до Джексона – заканчивались на том, что он оплодотворял более или менее привлекательных женщин, пользующихся успехом у мужчин. Затем его сдувало каким-либо ветром, а покинутые им женщины заменяли его кем-либо понадежнее и поуспешнее. Конечно, к этим женщинам приставали и неудачники, но они, наученные горьким опытом, более на всякую шваль внимания не обращали, останавливая выбор на солидных партнерах, способных обеспечить им и их детям безбедное и комфортное существование. Работали принципы дарвиновской теории, хотя неизвестно, что сказал бы Дарвин о предшествующих упражнениях этих женщин, приведших к их беременности. Для их объяснения инстинкт выживания явно не годился.
Солидный отчим – чем не гарантия оптимального развития ребенка? Куда лучше, чем детские фонды. Детские фонды детей калечат, а трезвомыслящие состоятельные отчимы обеспечивают и развивают. Правило не универсальное, но в случае Такера оно сработало. Даже для него какая-то отдача воспоследовала: вон, приемный папаша Лиззи его лечит за свой счет. Конечно, Такер не зарывался настолько, чтобы вообразить отчима Лиззи – опять забыл, как его зовут, – своим должником, но все же тому досталась в наследство от Такера прелестная готовая семейка… если отвлечься от некоторых несущественных деталей.
– Ладно, сдаюсь.
Что еще оставалось? Объяснение сложное, а позиция у него невыгодная.
Лиззи тяжко вздохнула:
– Так я и думала. Сейчас возникла уникальная ситуация, когда она тебя наконец может догнать…
Снова она скатилась на псевдомужской басок. Определилась бы с голосом, что ли.
– Кто, смерть?
– Жизнь! Ты научился от нее удирать и прятаться. А теперь ты лежишь в постели, и она может тебя наконец настичь.
– Считаешь, что больному такие мероприятия полезны? Помогают исцелению?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71