А если у вас десять тысяч долга, и десять тысяч поступило на счет — то все тревоги как рукой сняло, тревожиться не о чем. С тревогами иного рода обычно совсем не так, например когда тревожишься о вероломстве вертихвосток и организма.
Я откинулся на кровать и стал тревожиться о деньгах, и очень быстро встревожился как следует. Выдернув бумажник, пересчитал справки и квитанции. По состоянию на сейчас, я полностью на нуле, И это крайне тревожно.
В дверь постучали, и я вскочил на ноги. Невероятно элегантный молодой негр вступил в номер, нагруженный большими полиэтиленовыми мешками.
— Куда их, сэр? — спросил он. — На кровать?
— Да. То есть, нет, — ответил я. — Спасибо, не надо. Я передумал. Забирайте назад.
Он непонимающе поглядел на меня и вздернул свой аристократический подбородок
— Сэр, все условия покупки — на вашей квитанции.
— Да ладно. Кидай сюда, я пошутил.
Я дал ему десятку, и он ушел. Десятка — это много или мало?.. В течение следующего часа мне было доставлено великое множество покупок, большинство из которых явились для меня полной неожиданностью. Я устал напрягать память и лежал на кровати, и прикладывался к бутылке. Через некоторое время я стал чувствовать себя так же, как наверняка будет чувствовать себя в день свадьбы леди Диана, когда железнодорожные составы начнут доставлять подарки из стран Британского содружества. Массивный хрустальный сервиз, оранжевый ковер иранского производства, причем недавнего, испанская гитара и пара маракасов, две картины маслом (одна изображала дрыхнущих котят со щенками, вторая — обнаженная натура в стиле фотореализма), слоновья ступня, нечто, похожее на микрофонную стойку, но оказавшееся канадской скульптурой, бенгальский шахматный набор, первое издание «Маленьких женщин» и прочие культурные ценности со всего мира. Когда поток, вроде бы, иссяк, я зашел в ванную и как следует проблевался. Дорогая штука стресс. Недешево обходится он организму. Но все вышло наружу— ленч, шампанское, деньги, зеленая капуста. Когда спазмы, вроде, утихли, я подошел к телефону, позвонил Филдингу и попросил выдать мне огромную сумму денег. Мне показалось, он ждал моего звонка. Мне показалось, он был только рад. Тем же вечером ко мне в номер доставили большой конверт. Там лежала платиновая карточка «Ю-Эс Эппроуч», толстенная стопка туристских чеков и справка для банка на Пятой авеню, позволяющая в случае необходимости обналичивать до тонны баксов в день. Я испытал такое облегчение, что на двое суток залег в кровать. Собственно, особого выбора-то и не было. Спокойно, говорил я себе, спокойно. Деньги неколебимы, но ты бессилен. Такое ощущение, будто что, б я ни вытворял в этом нашем мире, я только получаю больше и больше денег...
А также стресса.
— Еще раз спасибо за подарок, — проговорил я. — Именно этого мне и не хватало.
— Я же просто хочу, чтобы ты кое-что усвоил. Неужели не ясно?
— Что именно?
— Много что. Например, сочувствие. Самоконтроль. Щедрость духа. Уважение к женскому полу.
— Да пошел ты... Ой, да ничего себе, — сказал я. — Ну ты совсем псих, я только сейчас понял.
Он рассмеялся.
— Здорово, правда? — сказал он. — Кстати, на редкость тупая была шутка, с раздачей денег. Это же не так делается. Если уж хочешь раздавать деньги, сначала поучись.
— Слушай, до меня наконец дошло. И сколько ты хочешь, козлина? Сколько стоит сделать тебе ручкой?
— А вот и не угадал. Совсем холодно. Не нужны мне твои деньги.
— Ну и что же тебе тогда нужно?
— Твоя жизнь.
— Еще раз спасибо за подарок, — проговорил я. — Очень здорово.
— Так ты прочел уже?
— Ну, еще не до конца. — За время трансатлантического перелета я одолел девять страниц, но оставалось еще изрядно. — Я тут приболел немного. И когда мы сможем встретиться?
— Чем же ты занимаешься весь день, когда болеешь?
— Ну, в основном, просто лежу. Болею.
— У меня много свободного времени, — сказала она. — Осси опять в Лондоне.
— Здорово. Может, сегодня вечером?
— А тебе хватит времени? В смысле, книжку дочитать?.. Алло.
— Да, я здесь.
— Ну хватит, самоуничижение тебе не идет. Давай, как в школе. Устное изложение «Что я прочел за лето». Потом вопросы на понимание... Алло?
— Да, я здесь.
— Чудненько, договорились. Значит, когда дочитаешь, тогда и звони.
Подождите. Вот, гляньте-ка... Должен сказать, что в Нью-Йорке за мной повсюду следят. Это женщина. Лет ей сорок или сорок пять, толстые лодыжки, рост за шесть футов — на каблуках, на высоких каблуках. Она следит за мной сквозь черную вуаль, свисающую с черной шляпки. Волосы у нее короткие, рыжеватые и кучерявые. Подбородок низкий, упрямый и психованный.
Работает она по ночам. Я вываливаюсь из бара, и она тут как тут — сложив руки, караулит в дверном проеме на другой стороне улицы. Я начинаю движение, И она держит тот же темп, дистанцию. Затравленно озираясь, я покидаю порносалон, анонимным силуэтом ныряю в спазматическое мерцание неоновой вывески над выходом, и опять вижу ее— с бумажным фунтиком, хрустит попкорном или жареными каштанами. Иногда она подходит так близко, что я ощущаю на шее, на затылке ее горячее дыхание. Но я не оборачиваюсь. Кого-то она мне напоминает. Но никак не вспомнить, кого. Где же я ее видел, эту суку бешеную? Секундочку. Вот, глядите... Опять она.
Эти люди всегда безошибочно меня вычисляют. Абсолютно всегда. Просто вынюхивают— своим животным, собачьим чутьем. Когда обвешанная пакетами бомжиха заходит в умолкающий кафетерий и неуклонно петляет между столиками, когда бродяга поднимается с тротуара и буравит взглядом толпу — все мы понимаем, кого они ищут. Я встречаю их взгляд и ничего не могу с собой поделать. Что-то во мне чем-то отзывается на что-то в них. Что-то в них чем-то отзывается на что-то во мне. Что бы это могло быть? Это зов роликов и заехавших за них шариков. Мы безошибочно распознаем этот зов и идем на него. По-моему, кое-кто или кое-что стремительно движется ко мне прямо сейчас.
— Ну ничего себе, — сказал Феликс в вестибюле, проводя пальцем по узкому лацкану моего пиджака. — Вообще-то, его стиль мне по душе. Неделю работаешь, потом месяц отдыхаешь. Что стряслось-то?
Пробы стряслись, вот что. Утром я спустился по ступенькам «Эшбери» и чуть не лопнул от хохота, такая стояла жара. Это все шуточки нью-йоркские, это не может быть серьезно. Где-то я прочел или по телевизору услышал что-то про области космоса, где летают наши большие железные бумеранги. Там очень жарко, несколько миллионов градусов по Фаренгейту. Психопатическая жара. В Нью-Йорке в июле жара тоже психопатическая. На взбрыкивающем Бродвее все такси благим матом жалуются на жизнь, курсируя туда-сюда с грузом роботов, злых собак. Я сграбастал свой багаж и нырнул в поток.
Говорят, Нью-Йорк— это джунгли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Я откинулся на кровать и стал тревожиться о деньгах, и очень быстро встревожился как следует. Выдернув бумажник, пересчитал справки и квитанции. По состоянию на сейчас, я полностью на нуле, И это крайне тревожно.
В дверь постучали, и я вскочил на ноги. Невероятно элегантный молодой негр вступил в номер, нагруженный большими полиэтиленовыми мешками.
— Куда их, сэр? — спросил он. — На кровать?
— Да. То есть, нет, — ответил я. — Спасибо, не надо. Я передумал. Забирайте назад.
Он непонимающе поглядел на меня и вздернул свой аристократический подбородок
— Сэр, все условия покупки — на вашей квитанции.
— Да ладно. Кидай сюда, я пошутил.
Я дал ему десятку, и он ушел. Десятка — это много или мало?.. В течение следующего часа мне было доставлено великое множество покупок, большинство из которых явились для меня полной неожиданностью. Я устал напрягать память и лежал на кровати, и прикладывался к бутылке. Через некоторое время я стал чувствовать себя так же, как наверняка будет чувствовать себя в день свадьбы леди Диана, когда железнодорожные составы начнут доставлять подарки из стран Британского содружества. Массивный хрустальный сервиз, оранжевый ковер иранского производства, причем недавнего, испанская гитара и пара маракасов, две картины маслом (одна изображала дрыхнущих котят со щенками, вторая — обнаженная натура в стиле фотореализма), слоновья ступня, нечто, похожее на микрофонную стойку, но оказавшееся канадской скульптурой, бенгальский шахматный набор, первое издание «Маленьких женщин» и прочие культурные ценности со всего мира. Когда поток, вроде бы, иссяк, я зашел в ванную и как следует проблевался. Дорогая штука стресс. Недешево обходится он организму. Но все вышло наружу— ленч, шампанское, деньги, зеленая капуста. Когда спазмы, вроде, утихли, я подошел к телефону, позвонил Филдингу и попросил выдать мне огромную сумму денег. Мне показалось, он ждал моего звонка. Мне показалось, он был только рад. Тем же вечером ко мне в номер доставили большой конверт. Там лежала платиновая карточка «Ю-Эс Эппроуч», толстенная стопка туристских чеков и справка для банка на Пятой авеню, позволяющая в случае необходимости обналичивать до тонны баксов в день. Я испытал такое облегчение, что на двое суток залег в кровать. Собственно, особого выбора-то и не было. Спокойно, говорил я себе, спокойно. Деньги неколебимы, но ты бессилен. Такое ощущение, будто что, б я ни вытворял в этом нашем мире, я только получаю больше и больше денег...
А также стресса.
— Еще раз спасибо за подарок, — проговорил я. — Именно этого мне и не хватало.
— Я же просто хочу, чтобы ты кое-что усвоил. Неужели не ясно?
— Что именно?
— Много что. Например, сочувствие. Самоконтроль. Щедрость духа. Уважение к женскому полу.
— Да пошел ты... Ой, да ничего себе, — сказал я. — Ну ты совсем псих, я только сейчас понял.
Он рассмеялся.
— Здорово, правда? — сказал он. — Кстати, на редкость тупая была шутка, с раздачей денег. Это же не так делается. Если уж хочешь раздавать деньги, сначала поучись.
— Слушай, до меня наконец дошло. И сколько ты хочешь, козлина? Сколько стоит сделать тебе ручкой?
— А вот и не угадал. Совсем холодно. Не нужны мне твои деньги.
— Ну и что же тебе тогда нужно?
— Твоя жизнь.
— Еще раз спасибо за подарок, — проговорил я. — Очень здорово.
— Так ты прочел уже?
— Ну, еще не до конца. — За время трансатлантического перелета я одолел девять страниц, но оставалось еще изрядно. — Я тут приболел немного. И когда мы сможем встретиться?
— Чем же ты занимаешься весь день, когда болеешь?
— Ну, в основном, просто лежу. Болею.
— У меня много свободного времени, — сказала она. — Осси опять в Лондоне.
— Здорово. Может, сегодня вечером?
— А тебе хватит времени? В смысле, книжку дочитать?.. Алло.
— Да, я здесь.
— Ну хватит, самоуничижение тебе не идет. Давай, как в школе. Устное изложение «Что я прочел за лето». Потом вопросы на понимание... Алло?
— Да, я здесь.
— Чудненько, договорились. Значит, когда дочитаешь, тогда и звони.
Подождите. Вот, гляньте-ка... Должен сказать, что в Нью-Йорке за мной повсюду следят. Это женщина. Лет ей сорок или сорок пять, толстые лодыжки, рост за шесть футов — на каблуках, на высоких каблуках. Она следит за мной сквозь черную вуаль, свисающую с черной шляпки. Волосы у нее короткие, рыжеватые и кучерявые. Подбородок низкий, упрямый и психованный.
Работает она по ночам. Я вываливаюсь из бара, и она тут как тут — сложив руки, караулит в дверном проеме на другой стороне улицы. Я начинаю движение, И она держит тот же темп, дистанцию. Затравленно озираясь, я покидаю порносалон, анонимным силуэтом ныряю в спазматическое мерцание неоновой вывески над выходом, и опять вижу ее— с бумажным фунтиком, хрустит попкорном или жареными каштанами. Иногда она подходит так близко, что я ощущаю на шее, на затылке ее горячее дыхание. Но я не оборачиваюсь. Кого-то она мне напоминает. Но никак не вспомнить, кого. Где же я ее видел, эту суку бешеную? Секундочку. Вот, глядите... Опять она.
Эти люди всегда безошибочно меня вычисляют. Абсолютно всегда. Просто вынюхивают— своим животным, собачьим чутьем. Когда обвешанная пакетами бомжиха заходит в умолкающий кафетерий и неуклонно петляет между столиками, когда бродяга поднимается с тротуара и буравит взглядом толпу — все мы понимаем, кого они ищут. Я встречаю их взгляд и ничего не могу с собой поделать. Что-то во мне чем-то отзывается на что-то в них. Что-то в них чем-то отзывается на что-то во мне. Что бы это могло быть? Это зов роликов и заехавших за них шариков. Мы безошибочно распознаем этот зов и идем на него. По-моему, кое-кто или кое-что стремительно движется ко мне прямо сейчас.
— Ну ничего себе, — сказал Феликс в вестибюле, проводя пальцем по узкому лацкану моего пиджака. — Вообще-то, его стиль мне по душе. Неделю работаешь, потом месяц отдыхаешь. Что стряслось-то?
Пробы стряслись, вот что. Утром я спустился по ступенькам «Эшбери» и чуть не лопнул от хохота, такая стояла жара. Это все шуточки нью-йоркские, это не может быть серьезно. Где-то я прочел или по телевизору услышал что-то про области космоса, где летают наши большие железные бумеранги. Там очень жарко, несколько миллионов градусов по Фаренгейту. Психопатическая жара. В Нью-Йорке в июле жара тоже психопатическая. На взбрыкивающем Бродвее все такси благим матом жалуются на жизнь, курсируя туда-сюда с грузом роботов, злых собак. Я сграбастал свой багаж и нырнул в поток.
Говорят, Нью-Йорк— это джунгли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130