Я долго странствовал, возвращаясь домой, теперь я в ваших руках, Боги, Люди, а золото в глотке у Моря, во чреве Посейдона, оно пошло ко дну вместе с нашими кораблями, золота больше нет». «Ладно, бросим тя в Море, мы слуги Посейдона», — сказали они. «Нет, нет, нет, — закричал он, — я сделаю все, что вы хотите, скажу все, что вы хотите, только не бросайте меня в Море!..»
— …только не в море, нет, нет, нет, — стонал его рот, бормотал его распухший, отравленный солью язык.
* * *
Он проснулся, его знобило. Глаза жгло, они почти совсем заплыли, болело у него все. Был вечер, закатное солнце еще горело на отвесной скале по ту сторону реки. Ревели береговые буруны, он слышал голос моря, пенистые ручейки струились в гальке, на которой он лежал. Я лежу на земле, думал он, на суше.
Спасательный пояс стягивал тело. Он сел и попытался развязать узлы. Долго возился с ними, прежде чем ему удалось снять ремень. Тяжело отдуваясь, повалился на спину — отдохнуть. Но ему было холодно. Если я буду долго так лежать, я простыну. Он сел, потом встал, держа в руке пояс. Шатаясь, побрел вдоль реки туда, где росли деревья. Здесь берега были выше, дальше в излучине виднелся какой-то причал, а может, мостки для стирки или что-то в этом роде. Люди, подумал он, здесь живут люди.
Он бросил пояс в воду, пояс увлекло прочь, туда, где ревели буруны. «Покрывало морской девы», — говорил кто-то. Он не мог только вспомнить кто. Но кто-то говорил. Хороший был пояс, подумал он деловито. Очень хороший. Если его будет носить по морю, может, он попадется тому, у кого в нем нужда. А может, его выкинет на берег, где в нем нужда. Что до меня, я уже больше не в море. Я на суше, я стою на земле. Я живой человек на земле.
Он, шатаясь, побрел между, деревьями. Под ногами, под пальцами босых ног, шуршали сухие листья. Он лег на спину под огромным деревом. Саднящими руками подгреб к себе листья, накидал их на себя, засыпал себя ими. Он окутал себя листвой, погрузился в нее, почувствовал, как она согревает его своим теплом. Я человек, лежащий в тепле на земле. Я человек вдали от моря. Я живу.
Глава шестнадцатая. В ПИЛОСЕ
Молодой человек, отплыв на корабле как груз, очень долго и чувствовал себя грузом. Когда отчалили от берега и напряжение первых минут улеглось, все пошло своим чередом. Едва обогнули южную оконечность родного острова, паруса наполнил северо-западный ветер. Спутники Телемаха были радостно возбуждены отчасти потому, что им удалось провести женихов — Партию Прогресса, отчасти потому, что пуститься в плавание тайком само по себе было великим приключением: настроенные особенно романтически даже сравнивали этот поход с героическим походом в Илион, с военным походом их отцов и дедов в те времена, когда сами они были детьми или вообще еще не появились на свет. Сын Супруги, потомок Долгоотсутствующего, намекнул, что намерен навестить не только Нестора Трифильского, троеродного повелителя , истинного вождя в союзе песчаного Пилоса с Ареной, Трионом, Эпи, Кипарисом, Амфигенией и Гелосом ; быть может, он отправится дальше — к Менелаю в Лакедемон, и, как знать, может быть, даже на Крит. У Сына вдруг оказалось множество друзей. Тафиец Ментес, со спины похожий на Ментора, но лицом гораздо его моложе, во время пребывания своего на Итаке развел усиленную пропаганду в пользу Наследника. (Сам он появился на берегу в последнюю минуту и пожелал плыть на корабле Телемаха, его собственный корабль нагонит-де их в пути.) Друзья ограждали Телемаха, как щит, как поручни; всего на корабле было двадцать два человека. Он был их товарищем, однако, вспоминая о двенадцати амфорах с вином, о мясе, хлебе, муке и меде, которыми его снабдила старуха Эвриклея, он чувствовал себя их господином и богачом. Его корабль и в самом деле был настоящей плавучей кладовой, корабль знатного, хотя и, увы, временно лишенного отца юноши, а вокруг витал дух свободы, молодости и странствий.
Он чувствовал себя грузом, но грузом драгоценным — государь, переправляющийся под покровом ночи на Большую землю. Курс они держали почти прямо на юг (путь указывал на диво сведущий в морском деле Ментес с Тафоса) — до того места, где мыс Большой земли смотрел прямо на Закинф. И на рассвете оказались уже так далеко, что увидели, как колесница Гелиоса поднимается из-за гор в Аркадии и заливает ослепительным светом лагуну к северу от Пилоса. Они причалили к песчаному берегу возле устья Алфея до того, как стал крепчать ветер с суши, утренний восточный ветер, который, точно воздушная метла, следует за Гелиосом.
— Здесь, — сказал Ментес.
— Здесь, — повторили остальные и втащили корабль на берег в небольшом заливе так далеко, как только смогли.
Судя по всему, здесь было святилище Посейдона, или, во всяком случае, здесь ему приносили жертвы: сохранившиеся следы говорили о том, что здесь совсем недавно прошла большая ярмарка, где торговали скотом и приносили жертвы богам. В гавани стояли корабли; прибывшие на них туристы и торговцы отдыхали наверно в Верхнем Городе; во многих местах еще дымились костры, а кучи костей, рогов и черепов были первым, на что наткнулись путешественники. Они сами торопливо и небрежно совершили жертвоприношение, они нервничали, многие из молодых людей уже озирались по сторонам в поисках конских табунов, о которых были наслышаны, но ничего не увидели.
— Все в свое время, всему свой черед, — успокоил их Ментес.
Он теперь открыто взял в свои руки бразды правления. Молодые люди растерялись и рассердились, когда он попросил их подождать на берегу. Вероятно, они надеялись на торжественную встречу, ведь Ментес все последние дни усердно рекламировал им поездку; они вспоминали все слышанные ими рассказы о гекатомбах из черных быков с позолоченными рогами и о прочем в этом же духе, а встретило их мрачное уныние, обычно царящее там, где только что кончился большой пир, на который ты, к сожалению, не поспел. Остаться здесь? Здесь дожидаться? И они вспоминали рассказы об огромном золотом кубке Нестора, о его прекрасном дворце, вообще рассказы о путешествиях, они думали о предстоящей поездке к Менелаю в Спарту и о самом захватывающем, о чем они говорили и мечтали всю ночь напролет, — о Ней, о Елене. Они ворчали, они дулись, но их ропот и обиды были тщетны — пришлось остаться на берегу и ждать.
— Развлекайтесь, как сумеете, пока мы сходим в город, — распорядился Ментес. — Ничего с вами не случится, если вы потерпите одно утро: мало ли, что может случиться до наступления вечера, господа.
Телемах тоже пал духом. И украдкой вздыхал. Еще до того, как они причалили к берегу, он облачился в свой лучший выходной наряд, и теперь его мучило чувство неполноценности, какое испытывает провинциал-островитянин, впервые попавший в изобильную конями и рогатым скотом Элиду или в какое-нибудь другое место на Большой земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
— …только не в море, нет, нет, нет, — стонал его рот, бормотал его распухший, отравленный солью язык.
* * *
Он проснулся, его знобило. Глаза жгло, они почти совсем заплыли, болело у него все. Был вечер, закатное солнце еще горело на отвесной скале по ту сторону реки. Ревели береговые буруны, он слышал голос моря, пенистые ручейки струились в гальке, на которой он лежал. Я лежу на земле, думал он, на суше.
Спасательный пояс стягивал тело. Он сел и попытался развязать узлы. Долго возился с ними, прежде чем ему удалось снять ремень. Тяжело отдуваясь, повалился на спину — отдохнуть. Но ему было холодно. Если я буду долго так лежать, я простыну. Он сел, потом встал, держа в руке пояс. Шатаясь, побрел вдоль реки туда, где росли деревья. Здесь берега были выше, дальше в излучине виднелся какой-то причал, а может, мостки для стирки или что-то в этом роде. Люди, подумал он, здесь живут люди.
Он бросил пояс в воду, пояс увлекло прочь, туда, где ревели буруны. «Покрывало морской девы», — говорил кто-то. Он не мог только вспомнить кто. Но кто-то говорил. Хороший был пояс, подумал он деловито. Очень хороший. Если его будет носить по морю, может, он попадется тому, у кого в нем нужда. А может, его выкинет на берег, где в нем нужда. Что до меня, я уже больше не в море. Я на суше, я стою на земле. Я живой человек на земле.
Он, шатаясь, побрел между, деревьями. Под ногами, под пальцами босых ног, шуршали сухие листья. Он лег на спину под огромным деревом. Саднящими руками подгреб к себе листья, накидал их на себя, засыпал себя ими. Он окутал себя листвой, погрузился в нее, почувствовал, как она согревает его своим теплом. Я человек, лежащий в тепле на земле. Я человек вдали от моря. Я живу.
Глава шестнадцатая. В ПИЛОСЕ
Молодой человек, отплыв на корабле как груз, очень долго и чувствовал себя грузом. Когда отчалили от берега и напряжение первых минут улеглось, все пошло своим чередом. Едва обогнули южную оконечность родного острова, паруса наполнил северо-западный ветер. Спутники Телемаха были радостно возбуждены отчасти потому, что им удалось провести женихов — Партию Прогресса, отчасти потому, что пуститься в плавание тайком само по себе было великим приключением: настроенные особенно романтически даже сравнивали этот поход с героическим походом в Илион, с военным походом их отцов и дедов в те времена, когда сами они были детьми или вообще еще не появились на свет. Сын Супруги, потомок Долгоотсутствующего, намекнул, что намерен навестить не только Нестора Трифильского, троеродного повелителя , истинного вождя в союзе песчаного Пилоса с Ареной, Трионом, Эпи, Кипарисом, Амфигенией и Гелосом ; быть может, он отправится дальше — к Менелаю в Лакедемон, и, как знать, может быть, даже на Крит. У Сына вдруг оказалось множество друзей. Тафиец Ментес, со спины похожий на Ментора, но лицом гораздо его моложе, во время пребывания своего на Итаке развел усиленную пропаганду в пользу Наследника. (Сам он появился на берегу в последнюю минуту и пожелал плыть на корабле Телемаха, его собственный корабль нагонит-де их в пути.) Друзья ограждали Телемаха, как щит, как поручни; всего на корабле было двадцать два человека. Он был их товарищем, однако, вспоминая о двенадцати амфорах с вином, о мясе, хлебе, муке и меде, которыми его снабдила старуха Эвриклея, он чувствовал себя их господином и богачом. Его корабль и в самом деле был настоящей плавучей кладовой, корабль знатного, хотя и, увы, временно лишенного отца юноши, а вокруг витал дух свободы, молодости и странствий.
Он чувствовал себя грузом, но грузом драгоценным — государь, переправляющийся под покровом ночи на Большую землю. Курс они держали почти прямо на юг (путь указывал на диво сведущий в морском деле Ментес с Тафоса) — до того места, где мыс Большой земли смотрел прямо на Закинф. И на рассвете оказались уже так далеко, что увидели, как колесница Гелиоса поднимается из-за гор в Аркадии и заливает ослепительным светом лагуну к северу от Пилоса. Они причалили к песчаному берегу возле устья Алфея до того, как стал крепчать ветер с суши, утренний восточный ветер, который, точно воздушная метла, следует за Гелиосом.
— Здесь, — сказал Ментес.
— Здесь, — повторили остальные и втащили корабль на берег в небольшом заливе так далеко, как только смогли.
Судя по всему, здесь было святилище Посейдона, или, во всяком случае, здесь ему приносили жертвы: сохранившиеся следы говорили о том, что здесь совсем недавно прошла большая ярмарка, где торговали скотом и приносили жертвы богам. В гавани стояли корабли; прибывшие на них туристы и торговцы отдыхали наверно в Верхнем Городе; во многих местах еще дымились костры, а кучи костей, рогов и черепов были первым, на что наткнулись путешественники. Они сами торопливо и небрежно совершили жертвоприношение, они нервничали, многие из молодых людей уже озирались по сторонам в поисках конских табунов, о которых были наслышаны, но ничего не увидели.
— Все в свое время, всему свой черед, — успокоил их Ментес.
Он теперь открыто взял в свои руки бразды правления. Молодые люди растерялись и рассердились, когда он попросил их подождать на берегу. Вероятно, они надеялись на торжественную встречу, ведь Ментес все последние дни усердно рекламировал им поездку; они вспоминали все слышанные ими рассказы о гекатомбах из черных быков с позолоченными рогами и о прочем в этом же духе, а встретило их мрачное уныние, обычно царящее там, где только что кончился большой пир, на который ты, к сожалению, не поспел. Остаться здесь? Здесь дожидаться? И они вспоминали рассказы об огромном золотом кубке Нестора, о его прекрасном дворце, вообще рассказы о путешествиях, они думали о предстоящей поездке к Менелаю в Спарту и о самом захватывающем, о чем они говорили и мечтали всю ночь напролет, — о Ней, о Елене. Они ворчали, они дулись, но их ропот и обиды были тщетны — пришлось остаться на берегу и ждать.
— Развлекайтесь, как сумеете, пока мы сходим в город, — распорядился Ментес. — Ничего с вами не случится, если вы потерпите одно утро: мало ли, что может случиться до наступления вечера, господа.
Телемах тоже пал духом. И украдкой вздыхал. Еще до того, как они причалили к берегу, он облачился в свой лучший выходной наряд, и теперь его мучило чувство неполноценности, какое испытывает провинциал-островитянин, впервые попавший в изобильную конями и рогатым скотом Элиду или в какое-нибудь другое место на Большой земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131