– Глеб, – она встала ему навстречу, – мне нужно поговорить с тобой. Это очень серьезно.
– Ты меня пугаешь, – он округлил глаза. – Так обычно говорят женщины, когда тест на беременность дает положительный результат. Я пока еще не готов становиться прилежным отцом, – Глеб попытался обнять Ларису за талию, но она увернулась от его рук.
– Прекрати. Я вовсе не собираюсь рожать от тебя. Во всяком случае, сейчас.
– Значит, все-таки собираешься в скором будущем? – Он поймал ее сжатую в кулак ладонь, осторожно разогнул пальцы. Лариса не сопротивлялась. – Что там у тебя? Ножик? Решила зарезать меня из ревности?
– Решила, – Лариса подняла ладонь с сигаретой вверх. По тому, как мгновенно окаменело лицо Глеба, как забегали его глаза, ей стало ясно, что она не ошиблась.
– Ну и что, хозяйские это сигареты? – Она в упор смотрела на него.
– Да. – Голос его звучал не очень уверенно, но вполне спокойно.
Брось, Глеб. Я не маленькая глупая девочка. Мой бывший муж крупный предприниматель, имеет широкий круг знакомств. У меня была хорошая школа жизни.
– С чем тебя и поздравляю, – насмешливо произнес Глеб. – Что же ты проходила в своей школе?
– Всякое. И кое-что о людях, которые, желая достичь нирваны, набивают в сигареты без фильтра совсем безобидную на первый взгляд траву. На первый взгляд безобидную. Я видела однажды, как от этой безобидной вещицы едва не погиб человек.
– Ты думаешь, я курю эту гадость? – изумился Глеб, беря из Ларисиных рук сигарету и нарочито внимательно разглядывая ее.
– Я в этом не сомневаюсь. Здесь стоит специфический запах. И у тебя вид соответствующий.
– Ладно, – он подошел к дивану, сел, откинувшись на спинку. – Да. Что дальше?
– Ничего, – она уселась рядом, положила руку ему на плечо. – Ничего. Просто я не хочу, чтобы с тобой произошло то же самое. Наверное, мне слишком хочется спеть с тобой еще одну оперу. Или две. Словом, как можно больше.
– Какой трагический тон, – Глеб презрительно скривил губы. – Кажется, ты увлеклась ролью.
Лариса вздрогнула, как от удара.
– Почему трагический? Разве я что-то сказала неверно? Разве ты не понимаешь, что нужно покончить с этим, и немедленно. Принять все возможные меры! Глеб! Я ведь серьезно, я боюсь за тебя!
Ой! Теперь это сцена из мексиканского сериала! «Остановись, Хуан-Антонио, прошу тебя, не делай этого! Не делай, а то пожалеешь!» Ларискин, перестань. В этой травке, как ты сама только что сказала, нет ничего вредного. Ее курят тысячи людей, и они абсолютно здоровы и счастливы. Я просто расслабляюсь от запредельной нагрузки, а то недолго сойти с ума от работы в вашей «Опере-Модерн». И еще, хочу тебя предупредить. У меня было, как говорят, тяжелое детство, я шибко нервный стал от скандальчиков, которые мамаша закатывала отцу, а он ей. Так вот, с тех пор не могу терпеть, когда со мной говорят «серьезно», требуют срочно пересмотреть свое жизненное кредо, смотрят печально и укоризненно. У меня на все это аллергия. Зачем портить то хорошее, что было в наших отношениях?
– Это ты называешь хорошими отношениями? – Лариса как ужаленная отдернула руку, отстранилась от Глеба. – Я должна сидеть одна и знать, что ты где-то валяешься обкуренный, то ли дома, то ли в другом месте! Ждать, пока в один прекрасный день ты не явишься на репетицию вовсе и тебя приволокут в морг! Мило улыбаться и не сметь сказать ни слова, потому что у тебя, видите ли, аллергия на семейный сцены, а попросту говоря, на любые человеческие эмоции и чувства! Не кажутся ли тебе несколько односторонними такие чудесные отношения?
– Лар, не усложняй! – Глеб лениво развалился на диване. – Мне эти отношения нравились, тебе, по-моему, тоже.
В его голосе не было ни агрессии, ни гнева, и Лариса поняла, что он вовсе не желал обидеть ее или унизить. Да и вообще, понимает ли Глеб до конца, что говорит? Его затуманенный наркотиком мозг вряд ли до конца прояснился даже после душа.
Она постаралась взять себя в руки.
– Ладно, не буду. Но ты мне должен обещать…
– Я ничего тебе не должен.
Он сказал это спокойно, даже с оттенком добродушия, но его слова больно резанули Ларису по сердцу.
Он ничего не должен! А она? Она должна? Должна лгать Бугрименко, выкручиваться перед ним, глядеть в исступленные глаза Веры Коптевой, жить в постоянном страхе, ощущая, что за ней непрерывно следят чьи-то неумолимые глаза!
Нет, довольно! С нее хватит! Лариса вскочила.
– Счастливо оставаться, – холодно и презрительно проговорила она, – я ухожу.
– Напрасно, – он продолжал сидеть все в той же позе, не делая ни малейшей попытки остановить ее, задержать, и это усилило ту боль, которая и так рвала Ларису на части. – Лучше оставайся. Мы могли бы отлично провести время.
Она сделала шаг назад и почти физически ощутила, как противится уходу ее тело. Оно стремилось обратно, на диван, в объятия Глеба, не желая поддаваться голосу разума, не принимая во внимание то, что он подлец и преступник. Ларису охватил гнев: на себя, за безволие, на Глеба, имеющего над ней такую власть, на Бугрименко, истерзавшего ей душу, на Лепехова, который затеял эту проклятую постановку Верди. На весь мир.
– Надеюсь, – язвительно проговорила она, – после премьеры я никогда больше не увижу твою наглую физиономию! Никогда!
– Л арка, – Глеб насмешливо прищурился, – а ты, оказывается, истеричка. Вот не думал.
Все. Это был предел. Та маленькая капля, которая сточила камень, твердый камень Ларисиного терпения и сострадания Глебу. В этот момент они, терпение и сострадание, окончились. Исчезли без следа.
– Я не истеричка, – Лариса почувствовала, что задыхается, и понизила голос почти до шепота, – и ты сейчас узнаешь, насколько я не истеричка. Весь наш дурацкий разговор – ведь я не за этим вовсе ехала сюда.
– А зачем?
– Я хотела обсудить с тобой день нашего знакомства.
– В деталях? – усмехнулся Глеб.
– Напрасно смеёшься. Я говорила тебе, почему опоздала. Ведь говорила?
– Да. Кажется, попала в аварию.
– Не совсем так. На моих глазах машина проехала на красный свет и задавила насмерть ребенка. Так вот. Я хочу описать тебе эту машину. Серебристо-серый «опель» с антенной сзади и зеленым крабом, висящим на лобовом стекле. Это еще не все. Я хорошо разглядела и водителя. Худощавый длинноволосый брюнет.
Лариса перевела дух. Глеб молча, во все глаза смотрел на нее и не говорил ни слова.
– Молчишь? – устало произнесла Лариса. – Правильно. Что можно на это ответить. Это ты. Ты – убийца, Глеб. Ты убил ребенка.
– Да ты… ты, – он вскочил с дивана и закричал так, что Ларисе показалось, у нее лопнут барабанные перепонки. – Ты с ума сошла! Думай, что несешь!
– Я думала. Три недели я молчала об этом, три недели! С тех пор как увидела твой автомобиль, точь-в-точь такой же, как тот, и даже свежевыкрашенный в месте столкновения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83