– Что с тобой? Ты заболела?
Но бабушка только промолвила, совершенно не своим голосом, который обычно бывает довольно резким, так что я даже не поверила, что это сказала она:
– Нет, со мной все в порядке. По крайней мере, скоро будет. Как только я справлюсь с унижением.
– Унижением? Каким унижением? – Я присела на колени рядом с ее креслом. – Бабушка, ты точно не заболела? Ты даже не куришь!
– Со мной все будет хорошо, – ответила она слабым голосом. – Пройдет много времени, прежде чем я смогу снова появляться на людях. Но я Ренальдо. Я сильная. Я оправлюсь.
Вообще-то, строго говоря, бабушка является Ренальдо только формально, благодаря замужеству, но я решила не спорить с ней по этому поводу, потому что подумала, что произошло что-то действительно серьезное.
– Бабушка, – сказала я испуганно, – может, мне доктора вызвать?
– Ни один из докторов мне не поможет, – заверила меня бабушка. – Я страдаю всего лишь от унизительного сознания, что моя внучка меня не любит.
Понятия не имею, о чем это она. Конечно, иногда я очень даже недовольна своей бабушкой. Иногда мне даже кажется, что я ее ненавижу. Но не могу сказать, что я не люблю ее. Наверное. Во всяком случае, я никогда этого не говорила. Ей в глаза.
– Бабушка, о чем это ты? Конечно же, я люблю тебя…
– Тогда почему ты не хочешь поехать со мной на черно-белый бал герцогини Треванни? – зарыдала бабушка.
Часто моргая, я смогла только выдавить:
– Ч-ч-его?
– Твой отец сказал, что ты не поедешь на бал, – сказала бабушка. – Он сказал, что тебе не хочется!
– Бабушка, – ответила я, – ты знаешь, я действительно не хочу ехать. Понимаешь, у нас с Майклом…
– Этот мальчик! – вскричала бабушка. – Опять этот мальчик!
– Бабушка, прекрати его так называть, – одернула ее я. – Ты прекрасно знаешь, как его зовут.
– И я думаю, этот Майкл… – бабушка всхлипнула, – для тебя важнее, чем я. Его чувства ты ставишь выше моих.
Ответ на это – совершенно четкое и категоричное «да». Но мне не хотелось быть грубой.
Я сказала:
– Бабушка, завтра у нас с Майклом первое свидание. И для меня это очень важно.
– И я полагаю, тебе совершенно безразлично, что твое присутствие на балу очень важно для меня!
В этот момент у бабушки был очень жалобный вид, и мне даже показалось, что в глазах у нее блеснули слезы. Но, может, это всего лишь причудливая игра света и тени.
– Безразлично, что с самого детства Елена Треванни важничала и понукала мною только потому, что родилась в более аристократической семье? Что пока я не вышла замуж за твоего дедушку, у нее всегда были более красивые вещи, сумочки и туфли, чем те, что могли купить мне мои родители? Что она до сих пор считает себя удачливее меня, потому что вышла замуж за человека, у которого ни собственности, ни обязанностей, а только огромное богатство, в то время как мне приходилось стирать руки в мозоли, превращая Дженовию в туристический рай, каким она является сейчас? И что я хотела хоть раз утереть ей нос, показав, какая у меня красивая и образованная внучка.
Я буквально онемела. Я и понятия не имела, насколько для нее важен этот дурацкий бал. Я-то думала, что все это затеяно только для того, чтобы разлучить нас с Майклом и заставить меня полюбить Рене, чтобы в один прекрасный день наши семьи породнились и произвели на свет расу суперкоролей. Мне и в голову не приходило, что здесь могут быть какие-то скрытые смягчающие обстоятельства…
Например, те, что герцогиня Треванни, по сути, была Ланой Уайнбергер для моей бабушки.
А по всему выходит именно так. Елена Треванни мучила и терзала бабушку столь же безжалостно, как терзает и мучает меня Лана Уайнбергер все эти годы.
– А теперь, – продолжала бабушка с грустью, – мне придется сказать ей, что моя внучка не любит меня и не хочет отложить свидание с новым другом всего на один-единственный день ради меня.
С замиранием сердца я поняла, что должна сделать. Ведь я понимала, что чувствует бабушка. Если бы у меня была возможность – любая – утереть нос Лане (ну, кроме как отбить у нее парня, что я уже однажды сделала, но это больше унизило меня, чем Лану), то я бы это сделала. Все что угодно.
Потому что если уж кто-то ведет себя так подло и жестоко и вообще противно, как Лана – не только по отношению ко мне, а ко всем девочкам из школы Альберта Эйнштейна, кому не посчастливилось быть такой красивой и активно радеющей за школу – то она полностью заслуживает, чтобы ей утерли нос.
Невероятно, что у такого самоуверенного человека, как моя бабушка, могла быть своя Лана Уайнбергер. Мне всегда казалось, что бабушка относится к тому типу людей, кто никогда не теряется, и если какая-то Лана разложит свои волосы на парте перед ней, то она подкрадется к ней, как тигр, и расцарапает морду.
Но может быть, есть кто-то, кого боится даже бабушка. И может, это как раз герцогиня Треванни.
И хотя это неправда, что я люблю бабушку больше Майкла – я никого не люблю больше, чем Майкла, за исключением Толстого Луи, конечно, – но в этот момент мне было жаль бабушку даже больше, чем себя. Себя в том случае, если Майкл все-таки бросит меня из-за того, что я отменю наше свидание. Знаю, это кажется невероятным, но это так.
И хотя я сама не очень-то верила в то, что говорю, слова сами вырвались у меня:
– Ладно, бабушка, я появлюсь на твоем балу.
Бабушка чудесным образом преобразилась. Она словно загорелась.
– Правда, Амелия? – спросила она, схватив меня за руку. – Ты сделаешь это для меня?
Я знала, что теряю Майкла навсегда. Но, как сказала моя мама, если он не поймет меня, то, может, он вообще мне не подходит.
Я такая слабачка. Но бабушка казалась такой счастливой в тот момент. Она отбросила кашемировый плед – вместе с Роммелем – и позвонила горничной, чтобы та принесла ей «Сайдкар» и сигареты, а потом мы занялись нашим уроком – я училась спрашивать телефон ближайшей таксофирмы на пяти языках.
Но меня волновал только один вопрос: «Что?»
Вовсе не то, зачем мне понадобится вызывать такси на языке хинди.
Нет, меня волновало, ЧТО???? – что я скажу Майклу? Нет, серьезно. Если уж он не бросит меня за такое, то, должно быть, с ним самим что-то не так. А поскольку я знаю, что с ним все в порядке, то он меня точно бросит.
НЕТ В ЭТОМ МИРЕ СПРАВЕДЛИВОСТИ. НУ НИ КАПЛИ!
Поскольку Лилли завтра утром встречается с продюсерами того фильма обо мне, я решила, что утром и сообщу новость Майклу. Тогда он успеет порвать со мной до самоподготовки, и я успею перестать плакать к тому времени, как столкнусь с Ланой на алгебре. Сомневаюсь, что смогу вынести еще и ее издевательства, после того как мне разобьют сердце.
Ненавижу себя.
22 января, четверг, мансарда
Посмотрела фильм про себя. Мама записала его для меня, пока я была в Дженовии. Она думала, что мистер Дж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Но бабушка только промолвила, совершенно не своим голосом, который обычно бывает довольно резким, так что я даже не поверила, что это сказала она:
– Нет, со мной все в порядке. По крайней мере, скоро будет. Как только я справлюсь с унижением.
– Унижением? Каким унижением? – Я присела на колени рядом с ее креслом. – Бабушка, ты точно не заболела? Ты даже не куришь!
– Со мной все будет хорошо, – ответила она слабым голосом. – Пройдет много времени, прежде чем я смогу снова появляться на людях. Но я Ренальдо. Я сильная. Я оправлюсь.
Вообще-то, строго говоря, бабушка является Ренальдо только формально, благодаря замужеству, но я решила не спорить с ней по этому поводу, потому что подумала, что произошло что-то действительно серьезное.
– Бабушка, – сказала я испуганно, – может, мне доктора вызвать?
– Ни один из докторов мне не поможет, – заверила меня бабушка. – Я страдаю всего лишь от унизительного сознания, что моя внучка меня не любит.
Понятия не имею, о чем это она. Конечно, иногда я очень даже недовольна своей бабушкой. Иногда мне даже кажется, что я ее ненавижу. Но не могу сказать, что я не люблю ее. Наверное. Во всяком случае, я никогда этого не говорила. Ей в глаза.
– Бабушка, о чем это ты? Конечно же, я люблю тебя…
– Тогда почему ты не хочешь поехать со мной на черно-белый бал герцогини Треванни? – зарыдала бабушка.
Часто моргая, я смогла только выдавить:
– Ч-ч-его?
– Твой отец сказал, что ты не поедешь на бал, – сказала бабушка. – Он сказал, что тебе не хочется!
– Бабушка, – ответила я, – ты знаешь, я действительно не хочу ехать. Понимаешь, у нас с Майклом…
– Этот мальчик! – вскричала бабушка. – Опять этот мальчик!
– Бабушка, прекрати его так называть, – одернула ее я. – Ты прекрасно знаешь, как его зовут.
– И я думаю, этот Майкл… – бабушка всхлипнула, – для тебя важнее, чем я. Его чувства ты ставишь выше моих.
Ответ на это – совершенно четкое и категоричное «да». Но мне не хотелось быть грубой.
Я сказала:
– Бабушка, завтра у нас с Майклом первое свидание. И для меня это очень важно.
– И я полагаю, тебе совершенно безразлично, что твое присутствие на балу очень важно для меня!
В этот момент у бабушки был очень жалобный вид, и мне даже показалось, что в глазах у нее блеснули слезы. Но, может, это всего лишь причудливая игра света и тени.
– Безразлично, что с самого детства Елена Треванни важничала и понукала мною только потому, что родилась в более аристократической семье? Что пока я не вышла замуж за твоего дедушку, у нее всегда были более красивые вещи, сумочки и туфли, чем те, что могли купить мне мои родители? Что она до сих пор считает себя удачливее меня, потому что вышла замуж за человека, у которого ни собственности, ни обязанностей, а только огромное богатство, в то время как мне приходилось стирать руки в мозоли, превращая Дженовию в туристический рай, каким она является сейчас? И что я хотела хоть раз утереть ей нос, показав, какая у меня красивая и образованная внучка.
Я буквально онемела. Я и понятия не имела, насколько для нее важен этот дурацкий бал. Я-то думала, что все это затеяно только для того, чтобы разлучить нас с Майклом и заставить меня полюбить Рене, чтобы в один прекрасный день наши семьи породнились и произвели на свет расу суперкоролей. Мне и в голову не приходило, что здесь могут быть какие-то скрытые смягчающие обстоятельства…
Например, те, что герцогиня Треванни, по сути, была Ланой Уайнбергер для моей бабушки.
А по всему выходит именно так. Елена Треванни мучила и терзала бабушку столь же безжалостно, как терзает и мучает меня Лана Уайнбергер все эти годы.
– А теперь, – продолжала бабушка с грустью, – мне придется сказать ей, что моя внучка не любит меня и не хочет отложить свидание с новым другом всего на один-единственный день ради меня.
С замиранием сердца я поняла, что должна сделать. Ведь я понимала, что чувствует бабушка. Если бы у меня была возможность – любая – утереть нос Лане (ну, кроме как отбить у нее парня, что я уже однажды сделала, но это больше унизило меня, чем Лану), то я бы это сделала. Все что угодно.
Потому что если уж кто-то ведет себя так подло и жестоко и вообще противно, как Лана – не только по отношению ко мне, а ко всем девочкам из школы Альберта Эйнштейна, кому не посчастливилось быть такой красивой и активно радеющей за школу – то она полностью заслуживает, чтобы ей утерли нос.
Невероятно, что у такого самоуверенного человека, как моя бабушка, могла быть своя Лана Уайнбергер. Мне всегда казалось, что бабушка относится к тому типу людей, кто никогда не теряется, и если какая-то Лана разложит свои волосы на парте перед ней, то она подкрадется к ней, как тигр, и расцарапает морду.
Но может быть, есть кто-то, кого боится даже бабушка. И может, это как раз герцогиня Треванни.
И хотя это неправда, что я люблю бабушку больше Майкла – я никого не люблю больше, чем Майкла, за исключением Толстого Луи, конечно, – но в этот момент мне было жаль бабушку даже больше, чем себя. Себя в том случае, если Майкл все-таки бросит меня из-за того, что я отменю наше свидание. Знаю, это кажется невероятным, но это так.
И хотя я сама не очень-то верила в то, что говорю, слова сами вырвались у меня:
– Ладно, бабушка, я появлюсь на твоем балу.
Бабушка чудесным образом преобразилась. Она словно загорелась.
– Правда, Амелия? – спросила она, схватив меня за руку. – Ты сделаешь это для меня?
Я знала, что теряю Майкла навсегда. Но, как сказала моя мама, если он не поймет меня, то, может, он вообще мне не подходит.
Я такая слабачка. Но бабушка казалась такой счастливой в тот момент. Она отбросила кашемировый плед – вместе с Роммелем – и позвонила горничной, чтобы та принесла ей «Сайдкар» и сигареты, а потом мы занялись нашим уроком – я училась спрашивать телефон ближайшей таксофирмы на пяти языках.
Но меня волновал только один вопрос: «Что?»
Вовсе не то, зачем мне понадобится вызывать такси на языке хинди.
Нет, меня волновало, ЧТО???? – что я скажу Майклу? Нет, серьезно. Если уж он не бросит меня за такое, то, должно быть, с ним самим что-то не так. А поскольку я знаю, что с ним все в порядке, то он меня точно бросит.
НЕТ В ЭТОМ МИРЕ СПРАВЕДЛИВОСТИ. НУ НИ КАПЛИ!
Поскольку Лилли завтра утром встречается с продюсерами того фильма обо мне, я решила, что утром и сообщу новость Майклу. Тогда он успеет порвать со мной до самоподготовки, и я успею перестать плакать к тому времени, как столкнусь с Ланой на алгебре. Сомневаюсь, что смогу вынести еще и ее издевательства, после того как мне разобьют сердце.
Ненавижу себя.
22 января, четверг, мансарда
Посмотрела фильм про себя. Мама записала его для меня, пока я была в Дженовии. Она думала, что мистер Дж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41