Приоткрыла форточку, сразу ощутив на щеках поток морозного воздуха.
Щеголева подошла к опустевшему трюмо: здесь давно уже не стояли ее баночки с кремами, флаконы с духами, пудреницы. Хорошо, что любимые духи оказались на полочке в ванной, а то осталась бы она и без своего «Восьмого дня». Они уцелели чудом, наверное, так и должно быть. Остались, как милое сердцу воспоминание. Нельзя разрушить все, невозможно. Физически или в мыслях прошлое будет незримо присутствовать. И только от тебя самой зависит степень его влияния на настоящее и пока туманное будущее. Юлия пришла к такому выводу после одного из разговоров с мамой.
Она понимала, что родителям будет тяжело принять весть о том, что она разошлась со Щеголевым. До последнего она ничего им не говорила, зная, как они относятся к подобным вещам. Но они явно догадывались, что не все в порядке, потому что любимый зять за два месяца позвонил лишь однажды. Обычно они с Юлией выбирались к ним пару раз в месяц, а теперь, словно обидевшись на что-то, Лев туманно отвечал на вопросы. Казалось, ему не хочется разговаривать с ними, он отбывал повинность, находясь мысленно совершенно в другом месте. Юлия тоже ограничивалась звонками по телефону и никак не реагировала на предложение сыграть вчетвером в преферанс, что давно стало традицией. Наконец, когда она все-таки приехала проведать их, мама не выдержала и прямо спросила, что происходит. Тогда Юлии пришлось признаться, что все кончено. К тому времени она уже могла спокойно произносить фразу: «Лева ушел к другой женщине…»
— Он оказался таким же, как все, — разочарованно произнесла ее мама. — Но жизнь на этом не заканчивается. Надеюсь, ты понимаешь это?
— Стараюсь. Скажи папе сама, хорошо? — попросила Юлия.
— Хорошо.
Пожилая женщина не подала виду, насколько она расстроена. Она понимала, что ее дочери невероятно тяжело, и не стала допытываться о подробностях того, что привело к разрыву. В конце концов какое это имело теперь значение?
— Теперь все в твоих руках, Юленька, — тихо сказала она, прижимая голову дочери к своей груди. Мать обнимала ее как всегда нежно, бережно, стараясь оградить от всего плохого, что происходит в жизни. Если бы это зависело от силы материнского объятия… — Знай, что мы на твоей стороне. Теперь ты сама себе хозяйка. Навсегда или на время — тебе решать.
Тогда Юлия поняла, что и мама оставляет ей шанс на новую жизнь, на еще хотя бы одну попытку уйти от одиночества. А вот сама она в отчаянии чуть не лишила себя этой самой жизни. Юлия закрыла глаза, снова очутившись на подоконнике, шаг с которого означал необратимый путь неискупаемого греха. Она покачала головой, отгоняя от себя воспоминания об этом изменившем все в ее жизни вечере. Снова опустила взгляд на опустевшую поверхность, покрытую едва заметным слоем пыли. Юлия медленно провела по ней указательным пальцем, наблюдая за возникающей тонкой полоской. В движениях Юлии была какая-то заторможенность, выходить из которой не хотелось.
Но время шло. Не спеша выйдя из спальни, Юлия не стала закрывать за собой дверь. Она спокойно оставила за спиной восточный колорит, который совсем недавно создавала для уже несуществующей семьи. Она поняла, что уже может находиться здесь, не ощущая боли в сердце. Теперь оставалось последнее: нужно было зайти в кабинет. Юлия сделала это и почувствовала облегчение — и здесь она находилась без внутреннего трепета, который лишает способности трезво мыслить. Ничего такого, что приводит к слезам, желанию убежать, забыться. Юлия воспряла духом. Она снова стала хозяйкой в квартире, где несколько месяцев ощущала себя бесправной квартиранткой. Словно рождаясь заново, Щеголева прислушивалась к себе. Это был большой шаг на пути к той жизни, которую она должна была снова выстраивать. И разговор с Рогозиным уже не казался чем-то из ряда вон выходящим. Юлия была готова поверить в искренность его намерений, потому что такую, какой она ощущала себя сейчас, действительно было за что любить. Неужели Дмитрий отступит, уступая ее словам? Неужели не захочет показать, что его чувства гораздо глубже, чем она считает? Юлия уже сожалела о категоричном тоне, которым позволила себе говорить с ним. Она могла его обидеть. Кажется, он ранимый человек, хотя всякий раз прячется за показную браваду, энергичность, легкое восприятие жизни. Он не такой. Он не может растревожить и отказаться от задуманного. Кажется, у него, а не у нее будет две недели на раздумывание, потому что для себя Юлия решила, что не станет больше вести себя как неприступная крепость.
На часах была половина третьего — через час приедет такси. Она медленно направилась в ванную, чтобы привести себя в порядок. Умывшись, придирчиво посмотрела на свое отражение. Еще через десять-пятнадцать минут не останется и следа от того, что происходило с ней после звонка Рогозина. Она не должна больше так расслабляться, позволять жалости командовать собой. Она изменилась и, кажется, дело не только в новой прическе. Она другая, даже привычное лицо будто не соответствует внутреннему состоянию. Хочется изменить и его, но, пожалуй, это уже крайность. От крайностей нужно уходить. С этой мыслью она вошла в гостиную и начала переодеваться. Брючный костюм, который она надела, слишком ее обтягивал. Юлия недовольно провела руками по бедрам, животу — наверняка за последнее время набралось два-три лишних килограмма. От них не всегда легко избавиться. Значит, поездка тем более нужна — больше воздуха, больше движения. Нужно встряхнуться. Последний штрих — любимые духи. Она вдохнула тонкий аромат, подумав, что наверняка ей придется пользоваться чем-то другим. Как только она брала в руки фиолетовый флакончик, возникала ассоциация со Щеголевым. Память рисовала его улыбающееся лицо, когда он дарил ей «Восьмой день». Юлия крепко притерла пробку на флаконе и поставила его на место. Задумчиво остановилась, решив, что эти духи лучшее украшение ванной комнаты.
Звонок в дверь заставил се вздрогнуть — она никого не ждала. Щеголев всегда говорил, что не стоит даже подходить к двери, если ты никого не ждешь. Почему-то вспомнив об этом, Юлия решила пойти против правила. Она решительно подошла к двери и посмотрела в глазок: кроме роскошных алых роз, сливающихся в круглое цветовое пространство, ничего не увидела. Это показалось ей забавным. Она застыла в ожидании очередного звонка. Долго ждать не пришлось. Красное пространство заколебалось, и Юлия увидела бледное лицо Рогозина. Оно казалось таким из-за контраста с огромным букетом, который он держал в руках. Дрожащей рукой Щеголева провернула ключ, открывая дверь. Она сделала это с неподобающей скоростью — мгновенно. Между вторым звонком и встречей глаза в глаза прошло пару секунд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Щеголева подошла к опустевшему трюмо: здесь давно уже не стояли ее баночки с кремами, флаконы с духами, пудреницы. Хорошо, что любимые духи оказались на полочке в ванной, а то осталась бы она и без своего «Восьмого дня». Они уцелели чудом, наверное, так и должно быть. Остались, как милое сердцу воспоминание. Нельзя разрушить все, невозможно. Физически или в мыслях прошлое будет незримо присутствовать. И только от тебя самой зависит степень его влияния на настоящее и пока туманное будущее. Юлия пришла к такому выводу после одного из разговоров с мамой.
Она понимала, что родителям будет тяжело принять весть о том, что она разошлась со Щеголевым. До последнего она ничего им не говорила, зная, как они относятся к подобным вещам. Но они явно догадывались, что не все в порядке, потому что любимый зять за два месяца позвонил лишь однажды. Обычно они с Юлией выбирались к ним пару раз в месяц, а теперь, словно обидевшись на что-то, Лев туманно отвечал на вопросы. Казалось, ему не хочется разговаривать с ними, он отбывал повинность, находясь мысленно совершенно в другом месте. Юлия тоже ограничивалась звонками по телефону и никак не реагировала на предложение сыграть вчетвером в преферанс, что давно стало традицией. Наконец, когда она все-таки приехала проведать их, мама не выдержала и прямо спросила, что происходит. Тогда Юлии пришлось признаться, что все кончено. К тому времени она уже могла спокойно произносить фразу: «Лева ушел к другой женщине…»
— Он оказался таким же, как все, — разочарованно произнесла ее мама. — Но жизнь на этом не заканчивается. Надеюсь, ты понимаешь это?
— Стараюсь. Скажи папе сама, хорошо? — попросила Юлия.
— Хорошо.
Пожилая женщина не подала виду, насколько она расстроена. Она понимала, что ее дочери невероятно тяжело, и не стала допытываться о подробностях того, что привело к разрыву. В конце концов какое это имело теперь значение?
— Теперь все в твоих руках, Юленька, — тихо сказала она, прижимая голову дочери к своей груди. Мать обнимала ее как всегда нежно, бережно, стараясь оградить от всего плохого, что происходит в жизни. Если бы это зависело от силы материнского объятия… — Знай, что мы на твоей стороне. Теперь ты сама себе хозяйка. Навсегда или на время — тебе решать.
Тогда Юлия поняла, что и мама оставляет ей шанс на новую жизнь, на еще хотя бы одну попытку уйти от одиночества. А вот сама она в отчаянии чуть не лишила себя этой самой жизни. Юлия закрыла глаза, снова очутившись на подоконнике, шаг с которого означал необратимый путь неискупаемого греха. Она покачала головой, отгоняя от себя воспоминания об этом изменившем все в ее жизни вечере. Снова опустила взгляд на опустевшую поверхность, покрытую едва заметным слоем пыли. Юлия медленно провела по ней указательным пальцем, наблюдая за возникающей тонкой полоской. В движениях Юлии была какая-то заторможенность, выходить из которой не хотелось.
Но время шло. Не спеша выйдя из спальни, Юлия не стала закрывать за собой дверь. Она спокойно оставила за спиной восточный колорит, который совсем недавно создавала для уже несуществующей семьи. Она поняла, что уже может находиться здесь, не ощущая боли в сердце. Теперь оставалось последнее: нужно было зайти в кабинет. Юлия сделала это и почувствовала облегчение — и здесь она находилась без внутреннего трепета, который лишает способности трезво мыслить. Ничего такого, что приводит к слезам, желанию убежать, забыться. Юлия воспряла духом. Она снова стала хозяйкой в квартире, где несколько месяцев ощущала себя бесправной квартиранткой. Словно рождаясь заново, Щеголева прислушивалась к себе. Это был большой шаг на пути к той жизни, которую она должна была снова выстраивать. И разговор с Рогозиным уже не казался чем-то из ряда вон выходящим. Юлия была готова поверить в искренность его намерений, потому что такую, какой она ощущала себя сейчас, действительно было за что любить. Неужели Дмитрий отступит, уступая ее словам? Неужели не захочет показать, что его чувства гораздо глубже, чем она считает? Юлия уже сожалела о категоричном тоне, которым позволила себе говорить с ним. Она могла его обидеть. Кажется, он ранимый человек, хотя всякий раз прячется за показную браваду, энергичность, легкое восприятие жизни. Он не такой. Он не может растревожить и отказаться от задуманного. Кажется, у него, а не у нее будет две недели на раздумывание, потому что для себя Юлия решила, что не станет больше вести себя как неприступная крепость.
На часах была половина третьего — через час приедет такси. Она медленно направилась в ванную, чтобы привести себя в порядок. Умывшись, придирчиво посмотрела на свое отражение. Еще через десять-пятнадцать минут не останется и следа от того, что происходило с ней после звонка Рогозина. Она не должна больше так расслабляться, позволять жалости командовать собой. Она изменилась и, кажется, дело не только в новой прическе. Она другая, даже привычное лицо будто не соответствует внутреннему состоянию. Хочется изменить и его, но, пожалуй, это уже крайность. От крайностей нужно уходить. С этой мыслью она вошла в гостиную и начала переодеваться. Брючный костюм, который она надела, слишком ее обтягивал. Юлия недовольно провела руками по бедрам, животу — наверняка за последнее время набралось два-три лишних килограмма. От них не всегда легко избавиться. Значит, поездка тем более нужна — больше воздуха, больше движения. Нужно встряхнуться. Последний штрих — любимые духи. Она вдохнула тонкий аромат, подумав, что наверняка ей придется пользоваться чем-то другим. Как только она брала в руки фиолетовый флакончик, возникала ассоциация со Щеголевым. Память рисовала его улыбающееся лицо, когда он дарил ей «Восьмой день». Юлия крепко притерла пробку на флаконе и поставила его на место. Задумчиво остановилась, решив, что эти духи лучшее украшение ванной комнаты.
Звонок в дверь заставил се вздрогнуть — она никого не ждала. Щеголев всегда говорил, что не стоит даже подходить к двери, если ты никого не ждешь. Почему-то вспомнив об этом, Юлия решила пойти против правила. Она решительно подошла к двери и посмотрела в глазок: кроме роскошных алых роз, сливающихся в круглое цветовое пространство, ничего не увидела. Это показалось ей забавным. Она застыла в ожидании очередного звонка. Долго ждать не пришлось. Красное пространство заколебалось, и Юлия увидела бледное лицо Рогозина. Оно казалось таким из-за контраста с огромным букетом, который он держал в руках. Дрожащей рукой Щеголева провернула ключ, открывая дверь. Она сделала это с неподобающей скоростью — мгновенно. Между вторым звонком и встречей глаза в глаза прошло пару секунд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78