— подозрительно спросил Вецца.
— Профессиональный стервятник, — сказал Полетти. Он стоял на коленях и укладывал шары в мешок. День выдался на удивление теплый и солнечный для ноября.
— А мы, стало быть, нет? — с улыбкой спросил Оттавиани.
Полетти не обратил внимания на эту ремарку.
— Папа умирает, а вскоре на тот свет за ним последует и Саммерхейс. Он здесь для того, чтобы протолкнуть своего человека... Кстати, не мешало бы знать, кто он такой, этот его человек?
Оттавиани пожал плечами и ответил как бы за всех:
— Скоро узнаем.
— Инделикато попросил меня пересчитать людей по головам. Хочет знать, на кого можно опереться, на чьи голоса рассчитывать, как уговорить остальных. — Он оглядел присутствующих. Солнце слепило глаза. Он заслонил их ладонью.
— В таком случае, — задумчиво пробормотал Вецца, — разумно было бы послушать, что скажет нам Саммерхейс. Чтобы знать, на что рассчитывать...
Оттавиани оскалил зубы в злобной усмешке.
— Нет, воистину, алчность умрет только вместе с человеком. И с возрастом она не проходит. Экспонат номер один, наш старый, очень старый друг Вецца. Про остальных умолчим.
— Насколько я понял, Фанджио спутался с чужеземцами, — сказал Гарибальди. Он, точно губка, постоянно и жадно впитывал разнообразные, порой самые дикие, сплетни и новости. — Обещает доступ всем подряд: марксистам, африканцам, японцам, эскимосам, латиноамериканцам, методистам, тореадорам. Ну а Д'Амбрицци, разумеется, скрытен и холоден. Ни намека, говорит, что еще об этом не задумывался... А на самом деле знает куда как больше, к тому же у него полно должников. И если действовать умело, сочетание шантажа с благодарностью вполне может обеспечить ему папский трон. И если за ним стоит Саммерхейс, сюда добавятся еще и деньги.
— А кто работает на него извне? Точно Саммерхейс?
Антонелли закинул ногу на ногу, оглядел свои спортивные туфли, поморщился при виде пятна от травы.
— Лично мне кажется, после смерти Локхарта этим человеком должен был стать кто-то из американцев. Саммерхейс, Дрискил...
— Дрискил болен, — возразил Полетти. — А Саммерхейсу лет двести, если не больше. Одна надежда, — добавил он, — что этот «некто» выступает в более легком весе.
— Деньги, — вставил Вецца, — всегда много весят.
— Но я же говорю вам, Дрискил очень болен, — продолжал твердить Полетти. — Дочь его убили. Сын на грани полного безумия. Нет, мы должны склониться в пользу Инделикато. Уж он-то знает, как действовать в кризисной ситуации.
— Дрискил, — сказал Оттавиани, — мог передать полномочия Саммерхейсу и остаться дома. Надо выяснить позиции Саммерхейса.
— Но это же старикашка, хрупкий, как осенний лист! — воскликнул Полетти. — Разве стоит принимать его всерьез? Неужели действительно так необходимо знать его позицию?
— Что он там затеял, на нем не написано, — кисло заметил Оттавиани. — А ну, все ко мне, если поддерживаете Д'Амбрицци. Те, кто за последние нововведения в индульгенциях, направо, те, кто не согласен, налево... Нет, все гораздо сложней. Кстати, Саммерхейс тоже был в Париже.
— А Д'Амбрицци только что вернулся из Парижа.
— Вот именно. И они там договаривались, поверьте мне. — Полетти отвернулся, над городом сгущались тучи. — Итак, кого будем теперь поддерживать? Инделикато или Д'Амбрицци? Ведь каждый из нас представляет много голосов.
— Нет уж, увольте, — затряс головой Вецца. — Мне с Саммерхейсом не по пути.
— Есть хоть один чистый во всех отношениях кандидат?
— Что за наивность, ей-богу! Стоит затеять эту гонку, и ты уже по уши в грязи. Так что не обольщайтесь.
— Но неужели они настолько замараны, что это может повредить им при голосовании?
— Я же сказал, по уши в грязи, как никто!
— Как Каллистий?
— Тает на глазах, — ответил Полетти. — Но пока еще держится.
— Он собирается вмешаться?
— Неизвестно.
— Да, похоже, Инделикато выбрал самое подходящее время.
— Возможно, это ослабит напряжение.
— Ерунда. Он только подогреет страсти. Напряженная обстановка ему на руку. Сам-то он никогда не сломается.
— Ну, если он считает, что сломается Д'Амбрицци... ему придется ждать чертовски долго.
— Суть в том, что кто-то должен начать искать опору в народе.
— Суть в том, что один из кандидатов должен выбыть из борьбы. Или Инделикато, или Д'Амбрицци. Или же стоит начать поддерживать кого-то еще... В противном случае победить может полное ничтожество. Ладно, посмотрим, как там сложится дальше. И что мы можем сделать.
— Начать опираться на народ? О чем это ты? Инделикато уже опирается, на нас. На меня! — Полетти поднялся. — Хочу, чтоб вы прослушали еще одну запись. Второй беседы понтифика и Д'Амбрицци...
— Мне становится как-то не по себе, когда слушаю эти записи...
— Ну, ты у нас всегда был большим снобом, Гарибальди. Если тебе не по себе, не слушай. Играй в шары, тренируйся, оттачивай мастерство, не засоряй себе слух.
— Господи, я же сказал, просто не по себе! Не надо переворачивать с ног на голову. Расслабься. — Гарибальди пожал узкими, округлыми, как у женщины, плечами. — Идемте. Это наш долг, пусть и тяжкий, прослушивать все эти записи.
— А ты научился приспосабливаться, мой друг.
В библиотеке стоял полумрак. Кардиналы расселись за низким столом. Им подали кофе, и они пили его и ждали, пока Полетти вставит пленку в магнитофон. Но вот он нажал коротким волосатым пальцем на кнопку, и все услышали голос кардинала Д'Амбрицци:
— Ты же Каллистий. Вспомни первого Папу по имени Каллистий — и поймешь свое предназначение...
— Не знаю...
— Слушай меня, Каллистий! Будь сильным!
— Но как, Джакомо, как?...
— В мире, где бессчетные угрозы Церкви плодятся, точно сорная трава, повсюду, начиная с Нила с этой их богиней-кошкой и кончая феей в облике морского конька у кельтов, только Каллистию было дано постичь истинное предназначение Церкви. Римская империя распадалась, повсюду царил хаос... но Каллистий понял, что главное дело Церкви — спасение. Как завещал Христос, спасение всех грешников... Подчеркиваю, всех. Даже самих себя, если мы согрешили. Пришло время раскаяться и спастись, так сказал первый Каллистий. И тогда против него выступил Ипполит, назвал его защитником шлюх, за то, что он собирался даровать прощение проституткам и развратникам, которые раскаялись. Мало того, назвал самопровозглашенным антипапой. Но Каллистий был прав. Спасение — это было все... И когда Каллистия убили на улицах Рима, Понтиан продолжил его дело...
— Зачем ты говоришь мне все это?
— Сделай спасение работой нашей нынешней Церкви. Отгороди ее от всего мирского, от политики, денег, борьбы за мирскую власть и ее давления. Сосредоточь в своих руках власть моральную! Обещай спасение вечное, не только богатым и сильным мира сего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200
— Профессиональный стервятник, — сказал Полетти. Он стоял на коленях и укладывал шары в мешок. День выдался на удивление теплый и солнечный для ноября.
— А мы, стало быть, нет? — с улыбкой спросил Оттавиани.
Полетти не обратил внимания на эту ремарку.
— Папа умирает, а вскоре на тот свет за ним последует и Саммерхейс. Он здесь для того, чтобы протолкнуть своего человека... Кстати, не мешало бы знать, кто он такой, этот его человек?
Оттавиани пожал плечами и ответил как бы за всех:
— Скоро узнаем.
— Инделикато попросил меня пересчитать людей по головам. Хочет знать, на кого можно опереться, на чьи голоса рассчитывать, как уговорить остальных. — Он оглядел присутствующих. Солнце слепило глаза. Он заслонил их ладонью.
— В таком случае, — задумчиво пробормотал Вецца, — разумно было бы послушать, что скажет нам Саммерхейс. Чтобы знать, на что рассчитывать...
Оттавиани оскалил зубы в злобной усмешке.
— Нет, воистину, алчность умрет только вместе с человеком. И с возрастом она не проходит. Экспонат номер один, наш старый, очень старый друг Вецца. Про остальных умолчим.
— Насколько я понял, Фанджио спутался с чужеземцами, — сказал Гарибальди. Он, точно губка, постоянно и жадно впитывал разнообразные, порой самые дикие, сплетни и новости. — Обещает доступ всем подряд: марксистам, африканцам, японцам, эскимосам, латиноамериканцам, методистам, тореадорам. Ну а Д'Амбрицци, разумеется, скрытен и холоден. Ни намека, говорит, что еще об этом не задумывался... А на самом деле знает куда как больше, к тому же у него полно должников. И если действовать умело, сочетание шантажа с благодарностью вполне может обеспечить ему папский трон. И если за ним стоит Саммерхейс, сюда добавятся еще и деньги.
— А кто работает на него извне? Точно Саммерхейс?
Антонелли закинул ногу на ногу, оглядел свои спортивные туфли, поморщился при виде пятна от травы.
— Лично мне кажется, после смерти Локхарта этим человеком должен был стать кто-то из американцев. Саммерхейс, Дрискил...
— Дрискил болен, — возразил Полетти. — А Саммерхейсу лет двести, если не больше. Одна надежда, — добавил он, — что этот «некто» выступает в более легком весе.
— Деньги, — вставил Вецца, — всегда много весят.
— Но я же говорю вам, Дрискил очень болен, — продолжал твердить Полетти. — Дочь его убили. Сын на грани полного безумия. Нет, мы должны склониться в пользу Инделикато. Уж он-то знает, как действовать в кризисной ситуации.
— Дрискил, — сказал Оттавиани, — мог передать полномочия Саммерхейсу и остаться дома. Надо выяснить позиции Саммерхейса.
— Но это же старикашка, хрупкий, как осенний лист! — воскликнул Полетти. — Разве стоит принимать его всерьез? Неужели действительно так необходимо знать его позицию?
— Что он там затеял, на нем не написано, — кисло заметил Оттавиани. — А ну, все ко мне, если поддерживаете Д'Амбрицци. Те, кто за последние нововведения в индульгенциях, направо, те, кто не согласен, налево... Нет, все гораздо сложней. Кстати, Саммерхейс тоже был в Париже.
— А Д'Амбрицци только что вернулся из Парижа.
— Вот именно. И они там договаривались, поверьте мне. — Полетти отвернулся, над городом сгущались тучи. — Итак, кого будем теперь поддерживать? Инделикато или Д'Амбрицци? Ведь каждый из нас представляет много голосов.
— Нет уж, увольте, — затряс головой Вецца. — Мне с Саммерхейсом не по пути.
— Есть хоть один чистый во всех отношениях кандидат?
— Что за наивность, ей-богу! Стоит затеять эту гонку, и ты уже по уши в грязи. Так что не обольщайтесь.
— Но неужели они настолько замараны, что это может повредить им при голосовании?
— Я же сказал, по уши в грязи, как никто!
— Как Каллистий?
— Тает на глазах, — ответил Полетти. — Но пока еще держится.
— Он собирается вмешаться?
— Неизвестно.
— Да, похоже, Инделикато выбрал самое подходящее время.
— Возможно, это ослабит напряжение.
— Ерунда. Он только подогреет страсти. Напряженная обстановка ему на руку. Сам-то он никогда не сломается.
— Ну, если он считает, что сломается Д'Амбрицци... ему придется ждать чертовски долго.
— Суть в том, что кто-то должен начать искать опору в народе.
— Суть в том, что один из кандидатов должен выбыть из борьбы. Или Инделикато, или Д'Амбрицци. Или же стоит начать поддерживать кого-то еще... В противном случае победить может полное ничтожество. Ладно, посмотрим, как там сложится дальше. И что мы можем сделать.
— Начать опираться на народ? О чем это ты? Инделикато уже опирается, на нас. На меня! — Полетти поднялся. — Хочу, чтоб вы прослушали еще одну запись. Второй беседы понтифика и Д'Амбрицци...
— Мне становится как-то не по себе, когда слушаю эти записи...
— Ну, ты у нас всегда был большим снобом, Гарибальди. Если тебе не по себе, не слушай. Играй в шары, тренируйся, оттачивай мастерство, не засоряй себе слух.
— Господи, я же сказал, просто не по себе! Не надо переворачивать с ног на голову. Расслабься. — Гарибальди пожал узкими, округлыми, как у женщины, плечами. — Идемте. Это наш долг, пусть и тяжкий, прослушивать все эти записи.
— А ты научился приспосабливаться, мой друг.
В библиотеке стоял полумрак. Кардиналы расселись за низким столом. Им подали кофе, и они пили его и ждали, пока Полетти вставит пленку в магнитофон. Но вот он нажал коротким волосатым пальцем на кнопку, и все услышали голос кардинала Д'Амбрицци:
— Ты же Каллистий. Вспомни первого Папу по имени Каллистий — и поймешь свое предназначение...
— Не знаю...
— Слушай меня, Каллистий! Будь сильным!
— Но как, Джакомо, как?...
— В мире, где бессчетные угрозы Церкви плодятся, точно сорная трава, повсюду, начиная с Нила с этой их богиней-кошкой и кончая феей в облике морского конька у кельтов, только Каллистию было дано постичь истинное предназначение Церкви. Римская империя распадалась, повсюду царил хаос... но Каллистий понял, что главное дело Церкви — спасение. Как завещал Христос, спасение всех грешников... Подчеркиваю, всех. Даже самих себя, если мы согрешили. Пришло время раскаяться и спастись, так сказал первый Каллистий. И тогда против него выступил Ипполит, назвал его защитником шлюх, за то, что он собирался даровать прощение проституткам и развратникам, которые раскаялись. Мало того, назвал самопровозглашенным антипапой. Но Каллистий был прав. Спасение — это было все... И когда Каллистия убили на улицах Рима, Понтиан продолжил его дело...
— Зачем ты говоришь мне все это?
— Сделай спасение работой нашей нынешней Церкви. Отгороди ее от всего мирского, от политики, денег, борьбы за мирскую власть и ее давления. Сосредоточь в своих руках власть моральную! Обещай спасение вечное, не только богатым и сильным мира сего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200