Они сидели, затаив дыхание и стуча зубами от страха, а на кладбище один священник убивал другого, который предал их всех. Он убивал его голыми руками, ломал, точно спичку, и до них доносился леденящий душу хруст костей.
...Ночь у монсеньера Санданато тоже выдалась беспокойная.
Разговор с сестрой Элизабет на обеде у кардинала страшно его огорчил, хотя он старался не выдавать своих чувств. Она просто не понимает, во что ввязалась! Кто велел ей, кто дал ей право завершать работу, начатую сестрой Валентиной? Работу, из-за которой сестру Вэл убили. Что она собирается делать с результатами этих своих открытий? Итак, ей удалось установить восемь жертв, о гибели которых Церковь предпочитала умалчивать. Удалось также раскопать всю эту старую историю с ассасинами, но кому, скажите на милость, есть теперь до них дело? Особенно когда Церковь и без того сотрясают разные скандалы, связанные с Банком Ватикана, когда грядет раскол, выборы нового Папы и прочее?... Она думает, что очень умная, связала эти восемь убийств и ассасинов. И дальше что? Судя по тому, как развиваются события, она просто сама напрашивается на неприятности. Лезет на рожон. Ее тоже могут убить, а ему отчаянно этого не хотелось. Церковь не может позволить себе потерять еще и Элизабет. Кроме того, он испытывал к ней и другие чувства, о которых предпочитал не упоминать даже в разговоре с самим собой.
И еще была проблема Бена Дрискила.
Санданато уже собирался на обед к кардиналу Д'Амбрицци, когда ему в офис позвонил отец Данн из Нью-Йорка. Данн хотел знать, слышали ли они что-нибудь о путешествии Дрискила.
— Нет, — нетерпеливо рявкнул в трубку Санданато. — И вообще, к вашему сведению, я вовсе не намерен тратить время и беспокоиться о нем. У нас и без Бена Дрискила, который шастает по Египту, дразнит людей, которых подозревает в причастности к убийству сестры, хватает хлопот и поводов для беспокойства. Должно быть, у него просто жажда смерти! На спине рана длиной в два фута, которую получил две недели назад... Скажите, отец, может, он сумасшедший? Неужели не понимает, что это дело Церкви? Так почему бы не предоставить Церкви заняться им?
— Вы хотите сказать, что Церковь занимается этим делом? — прозвучал в трубке насмешливый голос Данна. — Знаете, на вашем месте я бы этого вопроса не поднимал. — И Данн злорадно хихикнул, понимая, какое раздражение это может вызвать у Санданато. — Я вот что скажу. Очевидно, расследование, которое ведет Церковь, если таковое вообще имеет место, не произвело впечатления на Бена Дрискила. К тому же он богат, упрям, у него на все свой взгляд, все Дрискилы всегда были такими. Он непреклонен, он ни за что не отступится, такой уж характер. Я тут порасспрашивал разных людей о нашем друге Бене и теперь более или менее представляю, что он за человек. И знаете, что мне кажется? Думаю, он и сам способен убить. И раз уж вы так беспокоитесь о Бене Дрискиле, то вот вам мой совет — побеспокойтесь лучше о других ребятах.
— Вы что же, хотите сказать, он полностью вышел из-под контроля и нам его уже не удержать?
— Вы уловили самую суть, монсеньер.
— И все же, что бы вы там о нем ни думали и ни говорили, — холодно возразил Санданато, — его могут убить.
— Я беспокоюсь о нем не меньше вашего. Именно поэтому и звоню, узнать, может, вы слышали что-то от него или о нем...
— Я вам уже ответил, нет. Так вы говорите, остановить его невозможно?
Данн холодно усмехнулся.
— Лично я считаю, что нет.
— И что, по-вашему, мы должны предпринять, отец?
— Ответ однозначен. Молиться, мой друг, молиться.
* * *
От Ворот Святой Анны до спартански обставленных апартаментов монсеньера было минут десять ходьбы. Санданато вошел в комнату и уселся за шаткий столик у окна, выходящего на тихую боковую улочку. Налил в плошку пальца на три виски «Гленфиддич», поболтал, наблюдя за тем, как лижет внутренние края посуды янтарная жидкость. Как-то Санданато посещал семинар в Глазго, где его и познакомили с настоящим солодовым виски. Итальянцы никогда не были любителями этого напитка, но монсеньору из Ватикана он очень понравился. И «Гленфиддич» стал одним из любимых его сортов. Он отпил глоток, потом блаженно закрыл глаза, ощущая, как приятное тепло разливается по гортани и желудку. Потер костяшками пальцев веки, чтоб снять усталость. Новости не слишком приятные, все идет наперекосяк, что еще остается, как не напиться? Затем он включил запись оперы «Риголетто», где главные партии исполняли Каллас, ди Стефано и Гобби. Он ждал, когда Каллас запоет свою знаменитую арию «Cara nome», при звуках ее божественного голоса по коже пробегали мурашки. Просто удивительно, что женщина столь хрупкого телосложения может легко брать такие высокие ноты.
Все свою жизнь он проводил в борьбе с частыми приступами депрессии. И всегда проигрывал эту борьбу. Везде, куда ни глянешь, тьма так и манит тебя. Когда он видел, что творится с Церковью, то испытывал адские, почти физические муки, словно в него тыкали раскаленной кочергой. Теперь над Церковью сгущаются новые тучи, ее необходимо спасать. Он видел страх в глазах самого Папы, чувствовал его смятение, неспособность справиться с ситуацией. К тому же скоро Папой станет другой человек...
Санданато открыл глаза и наблюдал за тем, как соседская проститутка пристает к мужчине на улице. Она зазывно хохотала визгливым неестественным смехом, такие визги может издавать только драная мартовская кошка, затем повисла на руке мужчины. И утащила его к себе, в гнездышко, на грязные простыни, где пахло потом, высохшей спермой и дешевыми духами. Он отчетливо помнил этот отвратительный запах, так пахло у шлюхи, которая однажды заманила его к себе. Санданато глотнул обжигающе крепкого виски, чтоб прогнать воспоминание об этой вони.
Потом подлил еще виски из бутылки и долго смотрел на свое отражение в оконном стекле. Не мешало бы побриться. Изо рта воняет, наверное, съел что-то неподходящее за обедом, хотя вроде бы к блюдам почти не прикасался. Где Дрискил и чем он занимается? Он резко встал, отодвинул кресло к стене и принялся нервно расхаживать по маленькой комнате. Одиночество давило на него. Надо было остаться ночевать в Ватикане. Там его настоящий дом. Там вся его жизнь. В Церкви.
Он понимал, куда могут завести такие мысли, но слабо противился им. Одиночество и отчаяние — вот что заставляло его думать о сестре Элизабет.
Он не совсем понимал, почему это происходит, да и особого значения это не имело.
Однако в одном он был твердо уверен: он никогда не знал подобной женщины прежде. Ум, свежесть восприятия, сила воли — вот что составляло ее притягательность. Она привлекала его не только чисто человеческим обаянием, но и тем, что тоже являлась служительницей Церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200
...Ночь у монсеньера Санданато тоже выдалась беспокойная.
Разговор с сестрой Элизабет на обеде у кардинала страшно его огорчил, хотя он старался не выдавать своих чувств. Она просто не понимает, во что ввязалась! Кто велел ей, кто дал ей право завершать работу, начатую сестрой Валентиной? Работу, из-за которой сестру Вэл убили. Что она собирается делать с результатами этих своих открытий? Итак, ей удалось установить восемь жертв, о гибели которых Церковь предпочитала умалчивать. Удалось также раскопать всю эту старую историю с ассасинами, но кому, скажите на милость, есть теперь до них дело? Особенно когда Церковь и без того сотрясают разные скандалы, связанные с Банком Ватикана, когда грядет раскол, выборы нового Папы и прочее?... Она думает, что очень умная, связала эти восемь убийств и ассасинов. И дальше что? Судя по тому, как развиваются события, она просто сама напрашивается на неприятности. Лезет на рожон. Ее тоже могут убить, а ему отчаянно этого не хотелось. Церковь не может позволить себе потерять еще и Элизабет. Кроме того, он испытывал к ней и другие чувства, о которых предпочитал не упоминать даже в разговоре с самим собой.
И еще была проблема Бена Дрискила.
Санданато уже собирался на обед к кардиналу Д'Амбрицци, когда ему в офис позвонил отец Данн из Нью-Йорка. Данн хотел знать, слышали ли они что-нибудь о путешествии Дрискила.
— Нет, — нетерпеливо рявкнул в трубку Санданато. — И вообще, к вашему сведению, я вовсе не намерен тратить время и беспокоиться о нем. У нас и без Бена Дрискила, который шастает по Египту, дразнит людей, которых подозревает в причастности к убийству сестры, хватает хлопот и поводов для беспокойства. Должно быть, у него просто жажда смерти! На спине рана длиной в два фута, которую получил две недели назад... Скажите, отец, может, он сумасшедший? Неужели не понимает, что это дело Церкви? Так почему бы не предоставить Церкви заняться им?
— Вы хотите сказать, что Церковь занимается этим делом? — прозвучал в трубке насмешливый голос Данна. — Знаете, на вашем месте я бы этого вопроса не поднимал. — И Данн злорадно хихикнул, понимая, какое раздражение это может вызвать у Санданато. — Я вот что скажу. Очевидно, расследование, которое ведет Церковь, если таковое вообще имеет место, не произвело впечатления на Бена Дрискила. К тому же он богат, упрям, у него на все свой взгляд, все Дрискилы всегда были такими. Он непреклонен, он ни за что не отступится, такой уж характер. Я тут порасспрашивал разных людей о нашем друге Бене и теперь более или менее представляю, что он за человек. И знаете, что мне кажется? Думаю, он и сам способен убить. И раз уж вы так беспокоитесь о Бене Дрискиле, то вот вам мой совет — побеспокойтесь лучше о других ребятах.
— Вы что же, хотите сказать, он полностью вышел из-под контроля и нам его уже не удержать?
— Вы уловили самую суть, монсеньер.
— И все же, что бы вы там о нем ни думали и ни говорили, — холодно возразил Санданато, — его могут убить.
— Я беспокоюсь о нем не меньше вашего. Именно поэтому и звоню, узнать, может, вы слышали что-то от него или о нем...
— Я вам уже ответил, нет. Так вы говорите, остановить его невозможно?
Данн холодно усмехнулся.
— Лично я считаю, что нет.
— И что, по-вашему, мы должны предпринять, отец?
— Ответ однозначен. Молиться, мой друг, молиться.
* * *
От Ворот Святой Анны до спартански обставленных апартаментов монсеньера было минут десять ходьбы. Санданато вошел в комнату и уселся за шаткий столик у окна, выходящего на тихую боковую улочку. Налил в плошку пальца на три виски «Гленфиддич», поболтал, наблюдя за тем, как лижет внутренние края посуды янтарная жидкость. Как-то Санданато посещал семинар в Глазго, где его и познакомили с настоящим солодовым виски. Итальянцы никогда не были любителями этого напитка, но монсеньору из Ватикана он очень понравился. И «Гленфиддич» стал одним из любимых его сортов. Он отпил глоток, потом блаженно закрыл глаза, ощущая, как приятное тепло разливается по гортани и желудку. Потер костяшками пальцев веки, чтоб снять усталость. Новости не слишком приятные, все идет наперекосяк, что еще остается, как не напиться? Затем он включил запись оперы «Риголетто», где главные партии исполняли Каллас, ди Стефано и Гобби. Он ждал, когда Каллас запоет свою знаменитую арию «Cara nome», при звуках ее божественного голоса по коже пробегали мурашки. Просто удивительно, что женщина столь хрупкого телосложения может легко брать такие высокие ноты.
Все свою жизнь он проводил в борьбе с частыми приступами депрессии. И всегда проигрывал эту борьбу. Везде, куда ни глянешь, тьма так и манит тебя. Когда он видел, что творится с Церковью, то испытывал адские, почти физические муки, словно в него тыкали раскаленной кочергой. Теперь над Церковью сгущаются новые тучи, ее необходимо спасать. Он видел страх в глазах самого Папы, чувствовал его смятение, неспособность справиться с ситуацией. К тому же скоро Папой станет другой человек...
Санданато открыл глаза и наблюдал за тем, как соседская проститутка пристает к мужчине на улице. Она зазывно хохотала визгливым неестественным смехом, такие визги может издавать только драная мартовская кошка, затем повисла на руке мужчины. И утащила его к себе, в гнездышко, на грязные простыни, где пахло потом, высохшей спермой и дешевыми духами. Он отчетливо помнил этот отвратительный запах, так пахло у шлюхи, которая однажды заманила его к себе. Санданато глотнул обжигающе крепкого виски, чтоб прогнать воспоминание об этой вони.
Потом подлил еще виски из бутылки и долго смотрел на свое отражение в оконном стекле. Не мешало бы побриться. Изо рта воняет, наверное, съел что-то неподходящее за обедом, хотя вроде бы к блюдам почти не прикасался. Где Дрискил и чем он занимается? Он резко встал, отодвинул кресло к стене и принялся нервно расхаживать по маленькой комнате. Одиночество давило на него. Надо было остаться ночевать в Ватикане. Там его настоящий дом. Там вся его жизнь. В Церкви.
Он понимал, куда могут завести такие мысли, но слабо противился им. Одиночество и отчаяние — вот что заставляло его думать о сестре Элизабет.
Он не совсем понимал, почему это происходит, да и особого значения это не имело.
Однако в одном он был твердо уверен: он никогда не знал подобной женщины прежде. Ум, свежесть восприятия, сила воли — вот что составляло ее притягательность. Она привлекала его не только чисто человеческим обаянием, но и тем, что тоже являлась служительницей Церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200