Внезапно индикатор показал, что двери лифта вновь открылись в вестибюле, закрылись и машина поехала вверх. Лифт возвращался! Сердце Мичи забилось так яростно, что она не могла нормально вздохнуть. Манни... Он возвращается в ней! Он по-прежнему любит ее!
Лампочка индикатора зажглась на ее этаже, лифт остановился и двери открылись.
В холл вышли два вьетнамца. Молодые люди, официанты, в белой униформе. Стройные и невысокие. Они катили тележку с выполненным заказом Мичи. Вернее, катил один. На тележке в особых горшочках были разложены блюда. Сверкали чистые тарелки, приборы и желтая роза в миниатюрной синего цвета вазе из Лиможа. Другой официант в одной руке убаюкивал цинковое ведрышко со льдом, откуда высовывалось горлышко бутылки шампанского. В другой руке он нес заказанный Мичи графин с красным вином. Дойдя до хозяйки номера, все еще стоявшей на пороге, оба вьетнамца вежливо поклонились и сказали по-французски:
— Добрый вечер, мадам.
Мичи все еще продолжала смотреть на лифт. Всю ее сжигало горчайшее разочарование.
— Добрый вечер, — машинально ответила она и отошла в сторону, чтобы они могли войти в номер.
Когда официанты ушли, она осталась в номере одна. Сидела за столом у стены под копией знаменитого гобелена «Леди и Единорог». Перед ней на столе лежала карточка от человека, передавшего ей бутылку шампанского. Это был француз, алмазный дилер. Он приписал к карточке номер своего телефона. Она прочитала его короткое послание, выдержанное в категориях безупречного хорошего тона и вежливости. Он желал ей хорошо провести время в Париже. Глаза Мичи отяжелели от слез. Строчки стали расплываться и терять четкость.
Она вдруг схватила цинковое ведрышко и грохнула его об пол. Осколки льда разлетелись по ковру, а шампанское уцелело, благодаря толщине стекла бутылки. Она откатилась к ножке кресла. Мичи с яростью порвала карточку на мелкие кусочки и швырнула ее себе под ноги. После этого она одним движением смела со стола весь свой обеденный заказ.
Она устала от одиночества. Устала от страха. Устала от высокого звания самурая. Мысль о том, что она навсегда потеряла Манни, ужасала ее. Мичи уронила голову на руку и зарыдала в голос.
Что хуже: боль любви или боль осознания утраченной любви?
У нее не было на это ответа.
* * *
Деккер шел по темной пустынной улице де Риволи, которая была знаменита своей сводчатой галереей девятнадцатого века, где располагались многочисленные кафе, книжные лавки и роскошные отели. Гостиница, в которой остановилась Мичи, осталась далеко за спиной Деккера. Он прошел, не останавливаясь ни разу, уже мили две, не меньше. Прошел по широкой полосе роскошных Елисейских полей, мимо парка Рон-Пуан, где парижане традиционно отдыхали со своими детишками. В первый раз Деккер остановился для того, чтобы посмотреть на смену караула у ворот Елисейского дворца, который являлся официальной резиденцией президента Франции.
Впрочем, он шел, куда глаза глядят, без всякой цели. Ему было плевать на все. Слава богу, прогулка пешком отчасти успокоила его. Осталось неприятное чувство от того, что он поднял руку на Мичи. Это чувство с каждой минутой все увеличивалось.
На противоположной стороне улицы, которой шел Деккер, ночные сторожа в помятых кепи и мешковатых форменных кителях запирали высокие, золоченые ворота Тюильри.
Деккер остановился перед угловым кафе, которое, кажется, уже закончило работу и закрывалось на ночь. Он заглянул сквозь стекла витрин внутрь. Полная, краснолицая француженка, глаза которой напоминали крохотные изюминки, мыла пол. Перед кафе черный, как уголь, уроженец Сенегала переворачивал плетеные летние стулья и ставил их на плетеные столы. Деккеру пришлось посторониться, чтобы не мешать ему.
Заметив Деккера и не дожидаясь, пока он заговорит сам, француженка показала рукой на табличку, висевшую на дверях кафе.
Фермо. Закрыто.
Он повернулся назад и посмотрел в том направлении, откуда только что пришел. Он понял, что был неправ. Права была Мичи. Она видит мир по-своему, он по-своему. Неужели это причина для разрыва?.. У нее был ее долг, ее правда, и Деккер не имел никакого права навязывать ей свои понятия и судить ее по своим понятиям. Она же не перекрещивала его в свою веру. Просто рассказала правду о себе, затем предоставила ему право выбора.
Инстинктивно Деккер чувствовал, что сделал неверный выбор. А, может, он вообще не стал ничего выбирать. Просто ушел... Хрен редьки не лучше.
Он понял, что должен сделать все для примирения. Сегодня же. Сейчас! Шесть лет разлуки — срок достаточный. Зачем его искусственно увеличивать?
Разумеется, его ослепила ревность к Дориану. С этим ничего уже не поделаешь. Но Мичи ведь сказала ему, что не любила Дориана. К ней можно по-всякому относиться, но в одном нужно отдать должное: она действительно никогда не лгала Манни и он это в глубине души знал.
И потом... ведь она его убила. Деккер непроизвольно усмехнулся, но тут же укорил себя в этом. Хороша любовь, если в результате тебя выкидывают из окна на десятом этаже!
Деккер любил Мичи. Вот так просто и обыденно. И он уничтожил бы всякого, кто поставил бы его любовь под угрозу. Неудивительно, что он так взъярился. Неудивительно, что он не сдержался и ударил ее.
О, боже, как он сейчас жалел об этом!
У него было два выбора. Взять ее, исполняя долг полицейского, который был отнюдь не пустым словом для Деккера. Или оставить ее в покое.
После долгого размышления он сделал третий выбор. Присоединиться к ней. Мог ли он действительно сделать это? Хватит ли силы его любви на то, чтобы стать соучастником ее преступлений? Он не знал. Он знал только одно пока: необходимо немедленно вернуться в отель к Мичи и извиниться перед ней. Поговорить еще.
Как-нибудь все должно уладиться.
Он был уверен в одном: он не станет арестовывать ее. Что касается соучастия в преступлениях... Тому, кто решится взять его по этому поводу за шиворот, еще нужно будет доказать, что он знал о всех планах Мичи заранее. А этот факт мог вполне считаться недоказуемым.
Тут была та же ситуация, что и в случае с Робби. Всем известно, что это он убивал и насиловал. А поди докажи...
Перед отъездом в Париж Деккер сказал Ле Клеру:
— Робби Эмброуз. Вот то имя, которое хотел и не успел назвать вам Дориан Реймонд.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Именно поэтому я тогда выбежал из вашего кабинета, когда тут шел разговор с Дорианом. Меня осенило. Мы с напарником уже какое-то время пытаемся раскрутить это дело. Как вам известно, мы трое вместе в одно время служили во Вьетнаме. Дориан, Робби и я. Там ходили упорные разговоры о том, что Робби является «двойным ветераном». Так называли парней, которые насиловали вьетнамских женщин, прежде чем перерезали им горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131