Класс зааплодировал.
Инструктор так трепетно держала в своих руках бумажного олененка, как будто он был живой.
— Прошу прощения, мисс... Можно мне это оставить здесь?
Мичи оглянулась на Деккера.
— Асама, — представилась она. — Мишель Асама.
— Мисс Асама.
— Да, конечно.
Все присутствующие тут же поднялись со своих мест и окружили стол, на котором были расставлены изумительные поделки.
Деккер так гордился своей любимой, так гордился!.. Он взял со стола несколько листочков цветной бумаги и опустил их в карман ее меховой шубы. Она его учила делать из бумаги цветы и животных еще в Сайгоне, но, посмотрев на то, что она сделала сейчас, детектив понял, что он ничему не научился. Но хочет научиться.
В Манхэттен они вернулись на «Мерседесе», который был временно записан на Деккера. Это был подарок от федеральной оперативной группы. Они проехали в бруклинском туннеле «Баттери Таннел» и взяли курс на южную оконечность Манхэттена. Остановились на обед в Гринвич-Вилидж. Здесь был один примечательный ресторанчик, где официанты исполняли оперные арии и где беременная собака владельца ресторана лениво бродила между столов, клянча то тут, то там.
Официант опустился перед Мичи на одно колено, исполнил арию из «Богемы» и поцеловал ей руку. Деккер смотрел на нее, видел на ее лице выражение радости, счастья... Он решил не допытываться у нее, — по крайней мере сейчас, — о том, кто же из членов ее семьи в свое время совершил сеппуку? Он понимал, что своими расспросами только испортит вечер. Если бы это все-таки произошло, он бы никогда себе этого не простил.
В ее квартире они занимались любовью. Мичи была так горяча и энергична, что это изумило Деккера. Это больше походило на сражение или поединок, чем на любовь. В ее глазах светилась такая же решимость, какая была тогда, когда она заговорила о сеппуку!
Но вскоре Деккер был окончательно захвачен страстью и уже не мог ни о чем думать. Он мог только чувствовать. Испытывать...
Они занимались любовью в ванной. Она ополоснула его тело в обжигающе-горячей воде. Сказала, что это очищение. Синто. А потом, когда они оба с головы до ног намылились желтым ароматным мылом, она попросила его перейти на пол. Положив его животом на мат около самой ванны, она стала делать ему массаж.
Сначала она просто лежала на нем сверху и терлась о его скользкое от мыла тело, двигаясь взад-вперед, очень медленно и с большой амплитудой... Деккер возбудился до крайней степени, но она не разрешила ему войти в нее.
— Подожди же, — шептала она. — Подожди.
Она встала ногами на его плечи и прошлась вниз по всему телу. По позвоночнику, ягодицам, ляжкам и икрам... Потом она развернулась и двинулась обратно, закончив путь опять на его плечах. Затем она опустилась на колени и проделала то же самое. Наслаждение было очень острым. На грани боли. Деккер тихо постанывал. Он не думал раньше, что боль может быть такой приятной.
При помощи своего намыленного колена она потерла его ягодицы, затем скользнула вниз, стала тереться об это же место своими намыленными грудями.
А, к черту!.. Деккер чувствовал, что больше терпеть уже не может. Он весь напрягся, несколько раз качнулся взад-вперед на скользком мате и кончил.
Мичи тем временем продолжала. Сидя на его ногах, которые были все в желтой пене, она терлась своими маленькими ягодицами о его скользкое тело. Потом подхватила одну его ногу, согнула ее в колене и потерла его пятку о свои груди, тихонько постанывая.
Деккер почувствовал, что возбуждение возвращается к нему.
Мичи приказала ему перевернуться на спину. Когда он это сделал, она опять легла на него и стала тереться и скользить по нему вверх-вниз, закрыв от удовольствия глаза. Потом она села и стала постукивать по нему тыльной стороной ладони, затем сжала ее в кулак. Удары стали сильнее. Они распространялись по всему его телу, от плеч до ног. Он чувствовал боль, но она возбуждала его.
Потом он не мог вспомнить, кончил ли он тогда во второй раз или ему это просто почудилось. Он находился в таком состоянии, что уже ни за что не мог поручиться.
Она подвела его к воде, и они одновременно скользнули в ванну. Когда мыльная пена была смыта, они поменяли воду, затем улеглись в ванне и снова занялись любовью. Уже более традиционно. Она сидела наверху и ритмично покачивалась на нем. Взад-вперед, взад-вперед... Он крепко держал ее за бедра и принимал любовь с закрытыми глазами. Из колонок, установленных под самым потолком, неслась мягкая музыка тринадцатиструнной кото.
Деккер любил. Он был счастлив. Невыразимо счастлив. Он был ее пленником и полностью подчинялся ей.
Через час глаза его стали слипаться. Во всем теле наступило утомленное расслабление. Его стало клонить в сон. Целовался с ней он уже в полубессознательном состоянии. Она случайно своими зубами поранила ему язык. Он почувствовал, что она стала слизывать его кровь. Затем его язык встретился с ее языком и вкус крови смешался с нежностью ее рта... Он знал, что до тех пор, пока Мичи любит его, он будет подчиняться всему, о чем она ни попросит. Он сдался на ее милость и в любви чувствовал себя ее рабом.
— Ты... — прошептала она.
И в этом коротком слове было все, что она хотела сказать, все, что он понял, все, что он мог ей отдать и отдавал.
* * *
Эллен Спайсленд вошла в свою квартиру на цыпочках и неслышно затворила за собой входную дверь. Она осторожно открыла створки шкафа, повесила туда свою кожаную куртку, шляпку и связанный вручную свитер. Затем она сняла туфли, поломала с несколько секунд замерзшие пальцы, потом неслышно перебежала в кухню, держа туфли в руке. Ее «Смит и Вессон-38» лежал в кобуре, которая была привязана к широкому ремню из шкуры аллигатора с гаитянской пряжкой из красного дерева. Это был подарок к ее недавнему дню рождения от мужа Генри. Пистолет она снимала только в спальне, когда отходила ко сну. Она клала его в тапочек, который лежал на полу у изголовья кровати. В любую секунду она могла выхватить оттуда свое оружие и разобраться с непрошеными гостями.
У них была двухспальная квартира в верхнем Манхэттене. На холмистых, так называемых Вашингтонских Высотах. Улицы здесь были извилистыми, как лесные ручейки. Постоянно ныряли вниз или взлетали вверх. Из окон квартиры открывался прекрасный вид на Генри Гудзон Ривер и на возвышавшиеся на противоположном берегу Базальтовые Столбы Нью-Джерси: пурпурного оттенка утесы над покинутыми и заброшенными заводами.
До Генри Эллен никогда не посещала музеев. Искусство, культура и литература были в ее понимании занятиями «белых задниц».
У нее была совсем иная жизнь. С самой ранней юности она хорошо усвоила, что жизнь — это череда непрерывных сражений. Это борьба. Для того, чтобы выиграть, победить в этой борьбе, она покинула родной дом и Гарлем в возрасте восемнадцати лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Инструктор так трепетно держала в своих руках бумажного олененка, как будто он был живой.
— Прошу прощения, мисс... Можно мне это оставить здесь?
Мичи оглянулась на Деккера.
— Асама, — представилась она. — Мишель Асама.
— Мисс Асама.
— Да, конечно.
Все присутствующие тут же поднялись со своих мест и окружили стол, на котором были расставлены изумительные поделки.
Деккер так гордился своей любимой, так гордился!.. Он взял со стола несколько листочков цветной бумаги и опустил их в карман ее меховой шубы. Она его учила делать из бумаги цветы и животных еще в Сайгоне, но, посмотрев на то, что она сделала сейчас, детектив понял, что он ничему не научился. Но хочет научиться.
В Манхэттен они вернулись на «Мерседесе», который был временно записан на Деккера. Это был подарок от федеральной оперативной группы. Они проехали в бруклинском туннеле «Баттери Таннел» и взяли курс на южную оконечность Манхэттена. Остановились на обед в Гринвич-Вилидж. Здесь был один примечательный ресторанчик, где официанты исполняли оперные арии и где беременная собака владельца ресторана лениво бродила между столов, клянча то тут, то там.
Официант опустился перед Мичи на одно колено, исполнил арию из «Богемы» и поцеловал ей руку. Деккер смотрел на нее, видел на ее лице выражение радости, счастья... Он решил не допытываться у нее, — по крайней мере сейчас, — о том, кто же из членов ее семьи в свое время совершил сеппуку? Он понимал, что своими расспросами только испортит вечер. Если бы это все-таки произошло, он бы никогда себе этого не простил.
В ее квартире они занимались любовью. Мичи была так горяча и энергична, что это изумило Деккера. Это больше походило на сражение или поединок, чем на любовь. В ее глазах светилась такая же решимость, какая была тогда, когда она заговорила о сеппуку!
Но вскоре Деккер был окончательно захвачен страстью и уже не мог ни о чем думать. Он мог только чувствовать. Испытывать...
Они занимались любовью в ванной. Она ополоснула его тело в обжигающе-горячей воде. Сказала, что это очищение. Синто. А потом, когда они оба с головы до ног намылились желтым ароматным мылом, она попросила его перейти на пол. Положив его животом на мат около самой ванны, она стала делать ему массаж.
Сначала она просто лежала на нем сверху и терлась о его скользкое от мыла тело, двигаясь взад-вперед, очень медленно и с большой амплитудой... Деккер возбудился до крайней степени, но она не разрешила ему войти в нее.
— Подожди же, — шептала она. — Подожди.
Она встала ногами на его плечи и прошлась вниз по всему телу. По позвоночнику, ягодицам, ляжкам и икрам... Потом она развернулась и двинулась обратно, закончив путь опять на его плечах. Затем она опустилась на колени и проделала то же самое. Наслаждение было очень острым. На грани боли. Деккер тихо постанывал. Он не думал раньше, что боль может быть такой приятной.
При помощи своего намыленного колена она потерла его ягодицы, затем скользнула вниз, стала тереться об это же место своими намыленными грудями.
А, к черту!.. Деккер чувствовал, что больше терпеть уже не может. Он весь напрягся, несколько раз качнулся взад-вперед на скользком мате и кончил.
Мичи тем временем продолжала. Сидя на его ногах, которые были все в желтой пене, она терлась своими маленькими ягодицами о его скользкое тело. Потом подхватила одну его ногу, согнула ее в колене и потерла его пятку о свои груди, тихонько постанывая.
Деккер почувствовал, что возбуждение возвращается к нему.
Мичи приказала ему перевернуться на спину. Когда он это сделал, она опять легла на него и стала тереться и скользить по нему вверх-вниз, закрыв от удовольствия глаза. Потом она села и стала постукивать по нему тыльной стороной ладони, затем сжала ее в кулак. Удары стали сильнее. Они распространялись по всему его телу, от плеч до ног. Он чувствовал боль, но она возбуждала его.
Потом он не мог вспомнить, кончил ли он тогда во второй раз или ему это просто почудилось. Он находился в таком состоянии, что уже ни за что не мог поручиться.
Она подвела его к воде, и они одновременно скользнули в ванну. Когда мыльная пена была смыта, они поменяли воду, затем улеглись в ванне и снова занялись любовью. Уже более традиционно. Она сидела наверху и ритмично покачивалась на нем. Взад-вперед, взад-вперед... Он крепко держал ее за бедра и принимал любовь с закрытыми глазами. Из колонок, установленных под самым потолком, неслась мягкая музыка тринадцатиструнной кото.
Деккер любил. Он был счастлив. Невыразимо счастлив. Он был ее пленником и полностью подчинялся ей.
Через час глаза его стали слипаться. Во всем теле наступило утомленное расслабление. Его стало клонить в сон. Целовался с ней он уже в полубессознательном состоянии. Она случайно своими зубами поранила ему язык. Он почувствовал, что она стала слизывать его кровь. Затем его язык встретился с ее языком и вкус крови смешался с нежностью ее рта... Он знал, что до тех пор, пока Мичи любит его, он будет подчиняться всему, о чем она ни попросит. Он сдался на ее милость и в любви чувствовал себя ее рабом.
— Ты... — прошептала она.
И в этом коротком слове было все, что она хотела сказать, все, что он понял, все, что он мог ей отдать и отдавал.
* * *
Эллен Спайсленд вошла в свою квартиру на цыпочках и неслышно затворила за собой входную дверь. Она осторожно открыла створки шкафа, повесила туда свою кожаную куртку, шляпку и связанный вручную свитер. Затем она сняла туфли, поломала с несколько секунд замерзшие пальцы, потом неслышно перебежала в кухню, держа туфли в руке. Ее «Смит и Вессон-38» лежал в кобуре, которая была привязана к широкому ремню из шкуры аллигатора с гаитянской пряжкой из красного дерева. Это был подарок к ее недавнему дню рождения от мужа Генри. Пистолет она снимала только в спальне, когда отходила ко сну. Она клала его в тапочек, который лежал на полу у изголовья кровати. В любую секунду она могла выхватить оттуда свое оружие и разобраться с непрошеными гостями.
У них была двухспальная квартира в верхнем Манхэттене. На холмистых, так называемых Вашингтонских Высотах. Улицы здесь были извилистыми, как лесные ручейки. Постоянно ныряли вниз или взлетали вверх. Из окон квартиры открывался прекрасный вид на Генри Гудзон Ривер и на возвышавшиеся на противоположном берегу Базальтовые Столбы Нью-Джерси: пурпурного оттенка утесы над покинутыми и заброшенными заводами.
До Генри Эллен никогда не посещала музеев. Искусство, культура и литература были в ее понимании занятиями «белых задниц».
У нее была совсем иная жизнь. С самой ранней юности она хорошо усвоила, что жизнь — это череда непрерывных сражений. Это борьба. Для того, чтобы выиграть, победить в этой борьбе, она покинула родной дом и Гарлем в возрасте восемнадцати лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131