Особенно он не тужил, был доволен уже тем, что женат на Эдне, сводит концы с концами и не впутывается ни в какие истории. Но в тот день он узнал, что надо делать, чтобы найти себе подходящее место, и перестал пробавляться случайной работой.
Произошло это в одном промышленном городке штата Нью-Джерси незадолго до войны, когда Тэккеру было лет двадцать с небольшим. В этот день Национальная гвардия отсиживалась в казарме, квартала за четыре от завода, а мэр сидел в своем кабинете, в полумиле от него, и твердил, что забастовщики отнюдь не нарушают порядка, полиция вполне с ними справляется, и он не намерен зря вызывать солдат. Слова мэра были напечатаны в газетах; тогда компания опубликовала заявление о том, что мэр продался анархистам-социалистам и город в руках иностранных агентов, вооруженных бомбами. Собственно говоря, компания сама являлась «иностранным» агентом: здешний завод был только одним из филиалов, а главная контора находилась в Нью-Йорке. Но сломить забастовку без помощи Национальной гвардии компания не надеялась и поэтому не брезговала ничем.
Забастовщики были обо всем осведомлены. Они сами следили за порядком, чтобы не дать солдатам повода выйти из казармы. Только в обеденный перерыв, когда машины останавливались, они собирались густой толпой у ворот. Мужчины и женщины подымали над головой ребятишек, протягивали пустые обеденные котелки, стучали по ним крышками, топали ногами и кричали: «Предатели, выходи!» От этого крика Тэккеру становилось не по себе.
Когда штрейкбрехеры в первый раз услышали эти крики, чуть ли не четверть из них заявила, что лучше голодать, чем попасть в больницу, — они бросили работу и ушли из цеха. А компания заявила, что она заставит Национальную гвардию выйти на улицу защищать верных хозяевам рабочих, хотя бы для этого пришлось за шиворот вытащить из муниципалитета анархо-синдикалиста мэра, этого красного атеиста-социалиста с бомбами и посадить его на штык.
Весь нанятый компанией отряд заводской полиции получил инструкции к предстоящей схватке. В полдень, когда снова наступил обеденный перерыв и забастовщики у ворот снова зашумели, Тэккер, недавно принятый в заводскую полицию, побежал в контору к Макгрэди. Макгрэди был вице-президент компании и заведовал личным составом. В прошлом офицер и участник войны на Кубе, он из Нью-Йорка самолично примчался сюда нанимать охрану и руководить событиями — это напоминало ему добрые старые времена на Кубе.
Тэккер бежал через цех. Мастер, взобравшись на помост, кричал:
— Услышите выстрелы, не волнуйтесь! Стрелять будут в воздух! Не волнуйтесь! Выстрелы испугают забастовщиков, и они разойдутся. Не волнуйтесь!!! Компания оберегает верных ей рабочих!
Тэккер бежал ничего не слыша. Он выскочил на лесенку, ведущую в подвал, где собиралась заводская полиция.
Макгрэди, оберегая репутацию компании, решил не набирать отпетых городских громил. Он вербовал учащихся и таких парней, как Тэккер, оставшихся без работы и готовых на все ради куска хлеба. Но чтобы облегчить новичкам первые шаги, он присоединил к ним несколько профессионалов. Эти были за сержантов у Макгрэди, он снабдил их гранатами, начиненными рвотным газом, новичкам роздал обрезки водопроводных труб и сказал:
— Вперед, ребята! Оттеснить противника от ворот!
Отряд кинулся через цех. Горстка людей, сдвоив ряды, быстро проскочила мимо побледневших штрейкбрехеров и бегом спустилась со ступенек крыльца во двор. «Сейчас начнется смертоубийство», — думал Тэккер и решил про себя, что участвовать в этом не станет, сейчас же откажется и уйдет. Но он продолжал бежать вместе со всеми. Да и нельзя было не бежать, один подталкивал другого, дилетантов — профессионалы, а профессионалов — Макгрэди. А еще где-то в подсознании Тэккера звучала речь хозяина, обещавшего взять на работу надежных людей из числа тех, кто поможет подавить забастовку. А Тэккер в то время ничего так не желал, как постоянной работы. Жажда работы, страх и желание сбежать отсюда — все это вместе перекатывалось бесформенным клубком в его мозгу, когда он бежал навстречу оглушительному и все нарастающему реву забастовщиков.
— Предатели, выходи! — ревела толпа. — Предатели! Предатели! Давай, выходи! Предатели — вон с завода!
— Идем, идем! — заорал Макгрэди еще на расстоянии пятидесяти шагов.
И тут Тэккер услышал выстрелы, четыре выстрела из окна третьего этажа. Никогда еще он не слышал стрельбы среди бела дня, и каждый выстрел ударял ему в сердце, как камень.
На мгновение толпа притихла. Потом шум возобновился. Сначала послышались разрозненные выкрики, затем то тут, то там загудели отдельные кучки бастующих и, наконец, толпа дружно во всю силу легких подхватила крик.
Кто-то из отряда заводской полиции распахнул главные ворота. Ворота открывались вовнутрь, но забастовщики во двор не вошли. Напротив, толпа даже слегка подалась назад, молча, спокойно, без сопротивления. И сразу же отряд врезался в толпу и начал ее оттеснять.
— Разойдись! — кричали они, толкаясь. — Давай, разойдись!
Тэккер увидел прямо перед собой женское лицо, все в капельках пота, а над ним разгоряченное, красное, потное детское личико. И у матери и у ребенка рот был широко открыт. Он знал, что они кричат, но не мог разобрать ни слова. Все сливалось в один оглушительный рев, от которого ушам было больно. Он подталкивал слабые, податливые тела и видел налитые кровью глаза, глядевшие на него с испугом.
— Чего стали! — кричал он. — Разойдись! Проходи! Разойдись!
Толпа начала рассеиваться. Женщины, дети, кое-кто из мужчин постарше отошли в сторонку, остальные собирались в молчаливые, настороженные группы. Шум стихал. Тут Тэккер услышал рядом с собой какие-то шлепающие, глухие звуки и громкий женский крик:
— Джордж! Джордж, миленький! Слышишь, Джордж! Не надо! Не надо! Джордж, слышишь! Не ввязывайся!
Тэккер боялся обернуться и посмотреть, что там происходит. Он боялся отвести взгляд от налитых кровью глаз и испуганных отступающих людей. Одной рукой Тэккер сжимал свинцовую трубку, а другой расталкивал толпу. Иногда трубка казалась ему очень тяжелой, а иногда он вовсе о ней забывал. Глаза болели при малейшем движении, а не двигать ими он боялся, надо было все время быть начеку. Любой пустяк мог оказаться роковым. Он чувствовал, как в людях, стоявших перед ним, закипает гнев. От любого пустяка он мог прорваться наружу и сокрушить его. Вдруг где-то позади посыпались выбитые кирпичом стекла, второй кирпич ударился о землю возле него. Но он не повернул головы. Он боялся оглянуться, но не оглядываться тоже было страшно, потому что вот сейчас, в эту самую секунду, кто-то позади или рядом с ним, может быть, нацелился в него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
Произошло это в одном промышленном городке штата Нью-Джерси незадолго до войны, когда Тэккеру было лет двадцать с небольшим. В этот день Национальная гвардия отсиживалась в казарме, квартала за четыре от завода, а мэр сидел в своем кабинете, в полумиле от него, и твердил, что забастовщики отнюдь не нарушают порядка, полиция вполне с ними справляется, и он не намерен зря вызывать солдат. Слова мэра были напечатаны в газетах; тогда компания опубликовала заявление о том, что мэр продался анархистам-социалистам и город в руках иностранных агентов, вооруженных бомбами. Собственно говоря, компания сама являлась «иностранным» агентом: здешний завод был только одним из филиалов, а главная контора находилась в Нью-Йорке. Но сломить забастовку без помощи Национальной гвардии компания не надеялась и поэтому не брезговала ничем.
Забастовщики были обо всем осведомлены. Они сами следили за порядком, чтобы не дать солдатам повода выйти из казармы. Только в обеденный перерыв, когда машины останавливались, они собирались густой толпой у ворот. Мужчины и женщины подымали над головой ребятишек, протягивали пустые обеденные котелки, стучали по ним крышками, топали ногами и кричали: «Предатели, выходи!» От этого крика Тэккеру становилось не по себе.
Когда штрейкбрехеры в первый раз услышали эти крики, чуть ли не четверть из них заявила, что лучше голодать, чем попасть в больницу, — они бросили работу и ушли из цеха. А компания заявила, что она заставит Национальную гвардию выйти на улицу защищать верных хозяевам рабочих, хотя бы для этого пришлось за шиворот вытащить из муниципалитета анархо-синдикалиста мэра, этого красного атеиста-социалиста с бомбами и посадить его на штык.
Весь нанятый компанией отряд заводской полиции получил инструкции к предстоящей схватке. В полдень, когда снова наступил обеденный перерыв и забастовщики у ворот снова зашумели, Тэккер, недавно принятый в заводскую полицию, побежал в контору к Макгрэди. Макгрэди был вице-президент компании и заведовал личным составом. В прошлом офицер и участник войны на Кубе, он из Нью-Йорка самолично примчался сюда нанимать охрану и руководить событиями — это напоминало ему добрые старые времена на Кубе.
Тэккер бежал через цех. Мастер, взобравшись на помост, кричал:
— Услышите выстрелы, не волнуйтесь! Стрелять будут в воздух! Не волнуйтесь! Выстрелы испугают забастовщиков, и они разойдутся. Не волнуйтесь!!! Компания оберегает верных ей рабочих!
Тэккер бежал ничего не слыша. Он выскочил на лесенку, ведущую в подвал, где собиралась заводская полиция.
Макгрэди, оберегая репутацию компании, решил не набирать отпетых городских громил. Он вербовал учащихся и таких парней, как Тэккер, оставшихся без работы и готовых на все ради куска хлеба. Но чтобы облегчить новичкам первые шаги, он присоединил к ним несколько профессионалов. Эти были за сержантов у Макгрэди, он снабдил их гранатами, начиненными рвотным газом, новичкам роздал обрезки водопроводных труб и сказал:
— Вперед, ребята! Оттеснить противника от ворот!
Отряд кинулся через цех. Горстка людей, сдвоив ряды, быстро проскочила мимо побледневших штрейкбрехеров и бегом спустилась со ступенек крыльца во двор. «Сейчас начнется смертоубийство», — думал Тэккер и решил про себя, что участвовать в этом не станет, сейчас же откажется и уйдет. Но он продолжал бежать вместе со всеми. Да и нельзя было не бежать, один подталкивал другого, дилетантов — профессионалы, а профессионалов — Макгрэди. А еще где-то в подсознании Тэккера звучала речь хозяина, обещавшего взять на работу надежных людей из числа тех, кто поможет подавить забастовку. А Тэккер в то время ничего так не желал, как постоянной работы. Жажда работы, страх и желание сбежать отсюда — все это вместе перекатывалось бесформенным клубком в его мозгу, когда он бежал навстречу оглушительному и все нарастающему реву забастовщиков.
— Предатели, выходи! — ревела толпа. — Предатели! Предатели! Давай, выходи! Предатели — вон с завода!
— Идем, идем! — заорал Макгрэди еще на расстоянии пятидесяти шагов.
И тут Тэккер услышал выстрелы, четыре выстрела из окна третьего этажа. Никогда еще он не слышал стрельбы среди бела дня, и каждый выстрел ударял ему в сердце, как камень.
На мгновение толпа притихла. Потом шум возобновился. Сначала послышались разрозненные выкрики, затем то тут, то там загудели отдельные кучки бастующих и, наконец, толпа дружно во всю силу легких подхватила крик.
Кто-то из отряда заводской полиции распахнул главные ворота. Ворота открывались вовнутрь, но забастовщики во двор не вошли. Напротив, толпа даже слегка подалась назад, молча, спокойно, без сопротивления. И сразу же отряд врезался в толпу и начал ее оттеснять.
— Разойдись! — кричали они, толкаясь. — Давай, разойдись!
Тэккер увидел прямо перед собой женское лицо, все в капельках пота, а над ним разгоряченное, красное, потное детское личико. И у матери и у ребенка рот был широко открыт. Он знал, что они кричат, но не мог разобрать ни слова. Все сливалось в один оглушительный рев, от которого ушам было больно. Он подталкивал слабые, податливые тела и видел налитые кровью глаза, глядевшие на него с испугом.
— Чего стали! — кричал он. — Разойдись! Проходи! Разойдись!
Толпа начала рассеиваться. Женщины, дети, кое-кто из мужчин постарше отошли в сторонку, остальные собирались в молчаливые, настороженные группы. Шум стихал. Тут Тэккер услышал рядом с собой какие-то шлепающие, глухие звуки и громкий женский крик:
— Джордж! Джордж, миленький! Слышишь, Джордж! Не надо! Не надо! Джордж, слышишь! Не ввязывайся!
Тэккер боялся обернуться и посмотреть, что там происходит. Он боялся отвести взгляд от налитых кровью глаз и испуганных отступающих людей. Одной рукой Тэккер сжимал свинцовую трубку, а другой расталкивал толпу. Иногда трубка казалась ему очень тяжелой, а иногда он вовсе о ней забывал. Глаза болели при малейшем движении, а не двигать ими он боялся, надо было все время быть начеку. Любой пустяк мог оказаться роковым. Он чувствовал, как в людях, стоявших перед ним, закипает гнев. От любого пустяка он мог прорваться наружу и сокрушить его. Вдруг где-то позади посыпались выбитые кирпичом стекла, второй кирпич ударился о землю возле него. Но он не повернул головы. Он боялся оглянуться, но не оглядываться тоже было страшно, потому что вот сейчас, в эту самую секунду, кто-то позади или рядом с ним, может быть, нацелился в него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147