Борода его не колыхалась от ветра, потому что ветер дул только на меня. Кончики его больших пальцев были черны, как уголь. Он, не переставая, описывал ими круги в воздухе, а руки подбирались ко мне все ближе и ближе. Несмотря на весь свой страх, я продолжала медленно двигаться ему навстречу. Это происходило как бы помимо воли.
— У мена твоя кошка, — произнес он, и при этих словах у него за спиной промелькнул Юпитер и тут же исчез в лесной чаще, как белое пятнышко на листе черной бумаги.
А человек все продолжал петь, и хотя я пыталась сказать ему, что мне хочется поскорее пойти домой вместе с Юпитером, я не могла произнести ни звука. Тут он вдруг поднял руки высоко-высоко, и мне показалось, что он растет прямо на глазах, превращаясь в настоящего великана. И по мере того как его руки тянулись вверх, я чувствовала, что ветер вокруг меня стихает и наступает тишина. Мне показалось, что он меня отпускает, потому что прочел мои мысли. Во всяком случае, так я решила. Так что, когда он остановил ветер свою руками, я подумала: он меня освободил, и я могу теперь отправляться домой.
Потом мне пришлось поглядеть вниз: между моих ног полыхала какая-то ужасная жара. Именно жара, а не просто тепло. Меня прямо жгло, так что пришлось раздвинуть ноги, чтобы хоть немного остыть. И чтобы, наконец, перестало так жечь. В. этот момент мои ноги сами собой начали раздвигаться, как будто хотели оторваться от тела. Я испугалась, что сейчас умру, а никто и не узнает, почему. Я хотела не дать им оторваться, но они так горели, что у меня ничего не вышла. Тогда этот человек взглянул на меня, и улыбнулся своей жуткой улыбкой, и пропел маминым голосом: «Ко мне ты придешь, Матильда, только как кончится вальс…» Я снова попыталась ему ответить, но опять не смогла. Попыталась шевельнуться, но тоже не смогла. Тогда он произнес: «Лора, ты уже дома». И я проснулась.
Иногда во время сна я чувствую, что пропала — мне так страшна. Но сейчас, перечитывая свое описание, я вовсе не нахожу его таким уж страшным. Может, теперь я буду записывать свои сны и перестану их бояться.
Как-то ночью в прошлом году мне приснился такси ужасный сон, что весь день в школе я ничего не соображала. Донна подумала, что я схожу с ума: каждый раз, когда она шепотом звала меня или дотрагивалась до плеча, чтобы передать записочку, я тут же вскакивала с места. Конечна я не сумасшедшая, как Надин Хорли, но мне казалось, что я еще продолжаю видеть свой сон. Отчетливо он мне не запомнился. Все, что осталось в памяти, так это нависшая надо мной беда — из-за того, что я не выдержала одно предназначенное мне странное испытание: надо было помочь нескольким людям переправиться через реку на лодке, а я не могла сделать этого, потому что мне хотелось только плавать или еще что-то в этом роде; и тогда послали за мной кого-то, чтобы тот схватил меня и трогал везде, где не положено. Больше я ничего не помню — и, слава Богу.
Я так устала ждать, когда же я, наконец, вырасту. Настанет день, и я буду взрослой. И сама начну оценивать свои поступки — хорошие они или плохие.
Поговорим с тобой завтра. Сейчас я слишком устала
Лора.

23 июля 1984
Дорогой Дневник!
Кузина Мэдди должна приехать с минуты на минуту. Папа отправился на станцию встречать ее один, потому что мама не разрешила ему будить меня. Я проснулась всего пятнадцать минут назад. Никаких снов, но мама говорит, что слышала, как я звала ее, а потом кричала по совиному! Я чувствую себя так глупо. По ее словам, она зашла в комнату, когда я еще не совсем проснулась, но тут… уханье повторилось, а потом, как она говорит, я захихикала, перекатилась на другой бок и опять заснула. Надеюсь, она никому об этом не расскажет. Вообще-то она любит рассказывать о таких вещах за ужином с Хэйвордами или другими гостями. Всегда начинается со слов: «С Лорой приключилась одна забавная, чрезвычайно странная история…» И я знаю: сейчас все выложит.
Однажды она при всех рассказала за ужином, как я в лунатическом сне забрела на кухню, как раз когда она сама собиралась идти спать. Я спокойно сняла пижаму, засунула ее в духовку и голая пошла обратно в свою комнату. И теперь каждый раз, когда я подхожу к плите в доме Хэйвордов, если мы с Донной помогаем готовить ужин, миссис Хэйворд в шутку напоминает мне, что плита — это плита, а не стиральная машина.
В тот злополучный вечер мама выпила больше чем надо, так что я ее простила. Но если расскажет кому-нибудь про совиные крики, я просто умру. Не уверена, что вообще бывает так, что родители своими рассказами не заставляли бы своих детей постоянно сгорать со стыда. И мои не исключение.
Но может, если бы я перестала делать всякие глупости во сне, то ей бы и рассказывать тогда было не о чем.
Остальное потом.
Лора.

27 июля 1984
Дорогой Дневник!
У меня так много новостей для тебя. Я пишу это, сидя внутри крепости, которую мы построили втроем — Донна, Мэдди и я. Мама и папа разрешили нам жить здесь при условии, что мы не будем отсюда убегать. Крепость мы построили из досок, которые дал нам Эд Хорли, а папа нам помог их сколотить. Донна, правда, говорит, что если начнется настоящая гроза, то нам крышка, но я лично считаю: что бы ни случилось, наше жилище устоит.
Мэдди сейчас такая красотка. Ей шестнадцать, и я так завидую ее жизни… Как бы я хотела, чтобы и мне было шестнадцать! У нее есть свой мальчик, и она по нему скучает. Он звонил ей сюда, чтобы узнать, хорошо ли она доехала. Папа стал над ней подшучивать. Говорит, по телефону она была прямо милашка, но Мэдди на него не обижается. Донна думает, что, когда у нее появится свой парень, ей будет не меньше сорока и она уже начнет глохнуть. Я сказала ей, что она просто ненормальная. Мальчишки уже сейчас так и вьются вокруг нас, и это мы сами не обращаем на них внимания. Интересно, как это будет выглядеть, когда меня полюбит еще кто-нибудь, кроме моих собственных родителей. Станет ли он звонить, если я уеду в путешествие, чтобы узнать, все ли у меня в порядке.
До того как мы перебрались в свою крепость. Донна, Мэдди и я побывали в конюшне, чтобы посмотреть Троя. Девочки сказали, что ничего подобного в своей жизни не видели, такой он красивый. Мы вместе его там покормили. И чем только я заслужила такое счастье — получить Троя! Донна годам мечтает о пони, а отец ей так его и не купил. Сколько интересно, лет проживет Трои? Наверно, я бужу плакать после его смерти всю жизнь.
Донна только что увидела, что я тут написала насчет гибели Троя. Она говорит, что я слишком зациклилась на грустных вещах — неизвестно, что произойдет, если все это будет продолжаться. Но Донна не знает и половины того, что знаю я. Поэтому мне просто невозможно иногда не думать о грустном. Потому что в такие минуты оно мне дороже всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49