Мне нравится Бобби на самом деле, но он никогда не был в состоянии понять, что со мною иногда делается.
Вся причина, по которой меня так тянет на эти оргии у Лео, причина, по которой я позволяю ему привязывать меня и даже иногда бить, заключается, кроме странного наслаждения, испытываемого мною, в том, что я чувствую:
вот тот мир тьмы, которому я принадлежу. Я принадлежу этим гнусным мужикам, в глубине души такими же плаксами, какими они были в детстве. Я подтруниваю над ними — и вот уже они называют меня мамочкой, прячут голову мне в колени, выплакивая мне свою боль… После этого я диктую им, что они должны теперь делать. Им нравится такая игра. И я часть всего этого. Должно быть это именно так, иначе я ни за что не смогла бы так им нравиться.
Я сама говорю им, что они со мной должны делать. Приказываю им. И тогда они исполняют мои приказы, и я испытываю удовольствие, видя, как они вовсю стараются. Тут я начинаю словами передавать то, что я чувствую. Я говорю им, какие они замечательные, «настоящие, настоящие парни. Такие замечательные парни». Их «мамочка» просто счастлива. Они это прямо обожают. Потому что каждый из них — ребенок и мужчина в одном лице.
Они все, а это друзья Лео и Жака (о нем я еще должна тебе рассказать!), очень милы со мной. Если бы мне когда-нибудь понадобилась помощь, то они бы, я верю, обязательно откликнулись. Впрочем, не знаю. Я уже раньше ошибалась.
Итак, Бобби продает коку в городе, а Лео занят этой торговлей через границу с Канадой. Мне всегда перепадает от него, по крайней мере, одна порция героина бесплатно, а каждый раз, когда мы с Лео видимся, он наполняет мне капсулу или пузырек, если он у меня под рукой, « снежком».
Бобби зарабатывает приличные деньги, и все счастливы. Это ведь и есть подлинный смысл жизни, так ведь? Единственное, что меня бесит, это вот что. Пару дней назад, когда мы с Бобби пошли взять деньги из моего
абонентского ящика (не могу же я прятать тысячи долларов в ножке кровати!), он вдруг сказал, что Майк собирается вскоре начать помогать ему продавать коку.
Я устроила Бобби истерику и сказала, что если он возьмет его, я никогда больше не буду с ним разговаривать. Майк скажет Донне Донна — своему отцу. Я это знаю. И не смогу пережить. Доктор Хэйворд разочаруется во мне… это меня наверняка убьет.
Бобби сказал, что это еще не окончательно. Но я потребовала от него обещание не брать Майка, и он мне его дал.
После этого мы отправились к дереву возле дома Лео, где спрятан старый футбольный мяч. Он ненадутый, и в него удобно класть деньги и наркотики. Лео открыто смеется над Бобби за то, какие странные места для своих тайников он выбирает. «Футбольный кумир» — вот как он его зовет. Но Бобби и на самом деле футбольный кумир. По крайней мере, все в школе убеждены в этом.
Жак говорит, что тоже играл в свое время в футбол, пока не обнаружил, что совсем не обязательно целый день гонять по полю и врезаться головой в толпу здоровых лбов для того, чтобы делать хорошие деньги. Жак живет в самом лесу в небольшом деревянном домике вместе со своей говорящей птицей Уолдо. Кстати, Уолдо научился четко выговаривать мое имя. Жак — его фамилия Рено — вроде бы работает в казино, по ту сторону границы с Канадой. Он такой большой, толстый, но иногда здорово меня заводит. Вообще-то он как раз относится к тому типу, о котором я писала: наполовину младенец и наполовину мужчина. Правда, о женском теле ему известно даже больше, чем Лео.
Как-то ночью я был у Жака в его лесном домике. Мы тогда оба с ним приняли хорошую дозу и стали играть друг с другом в разные поразительные сексуальные игры. Помню, дошло до того, что стоило ему только произнести:
«Покажи-ка мне, девочка… покажи», как тут же голова у меня шла кругом!
Уолдо повторял почти все, что мы говорили друг другу всю ночь и рано утром. Возвращаясь от Жака домой, я всю дорогу явственно слышала, как Уолдо без устали повторяет:
— Покажи-ка мне… Покажи-ка… Маленькая девочка-Маленькая девочка…
В то утро я, наконец, поняла: все оргии в лесу с участием Лео происходили перед домиком Жака. Я узнала стул, на который меня сажали!.. На минутку я опустилась на него — сомнений не была. Это он.
Скоро я продолжу свои записи. На сегодняшнюю ночь у меня есть кой-какие планы.
Л.

Декабрь 21. 1987
Дорогой Дневник!
Вот уже и Рождество подошло. Начинаю подыскивать себе новую работу — что-нибудь поприличнее, чтобы два раза в месяц можно было получать на руки… настоящие деньги. Мама все больше беспокоится, как мало я в последнее время ем. А мне так это очень нравится. Клянусь, раньше собственное тело было мне противно. Зато сейчас у меня нет этого противного жира, а груди и пышные бедра остались теми же самыми. Неудивительно, что те парни, с которыми я встречаюсь, не устают наперебой превозносить мое тело!
Работа мне нужна только для того, чтобы у меня водилось больше денег, и еще для того, чтобы можно было успокоить маму — сказать, что я обедаю на работе. Не то придется заставлять себя обедать дома, а я больше не в состоянии этого делать.
Лео и Жак дали мне посмотреть несколько номеров журнала «Мир плоти». Это было позавчера вечером. Я тут же их перелистала и начала копировать некоторые позы, которые там показаны. Потом я танцевала, делала еще кое-что из того, что нравилось мне самой… а они смотрели во все глаза, пока все втроем мы не начали заниматься любовью.
Знаю, все это звучит грязно, когда описываешь, но ведь я делаю лишь то, к чему так неожиданно пристрастилась в последнее время… Сама создаю собственное шоу, чтобы другим было интересно на него смотреть, пока перед моими глазами разворачивается совсем другое действо. Грезя наяву, я вижу зал, полный народу — по крайней мере, человек сто (чем больше людей, тем все происходящее кажется приличнее, потому что в нем нет ничего запретного и дурного). Весь зал не отрывает от меня глаз, и мужчины, и женщины. Они следят за тем, как я двигаюсь, прислушиваясь к малейшим звукам, вылетающим из моего горла, как только внутри у меня делается тепло… В своем воображении я вижу мужчину или женщину, иногда обоих вместе… они сидят обязательно в первом ряду — и такие тихие-тихие, тише их нет никого во всем зале. Ну, предположим (для удобства), что сидит мужчина.
Вот я спускаюсь к зрителям, и на мне надето что-то черное и прозрачное. Я беру этого человека в первом ряду за руку и веду его за собой на сцену. Он явно не хочет этого делать, но я тихо шепчу ему на ухо, что ничего плохого или неприличного с ним не произойдет, за это я ручаюсь.
Затем я, также шепотом, рассказываю всем зрителям, какой это замечательный человек и как он мне нравится — и почему. Я описываю его достоинства до тех пор, пока он на самом деле, как это его ни забавляет, начинает верить в свою неотразимость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49