Гроза настигла их уже через несколько минут, и они поспешно укрылись в какой-то пещере, которых здесь было много, едва успев избежать самого сильного ливня. Джал Роб развел огонь и позаботился о лошадях, привязав их около входа в пещеру. Тесное пространство стремительно наполнялось дымом. Священник почувствовал гнев Алазариана и устроился у самого отверстия, молча, наблюдая за бушующей стихией.
Алазариан сунул в огонь палку и стал смотреть, как горит ее конец. Его чувства были задеты сильнее, чем ему хотелось признать, но, похоже, Джала это не заботило. Он не только не хотел пить из одного меха с Алазарианом, но теперь, кажется, не хотел делить с ним даже костер. Сильный удар грома потряс пещеру, так что свод затрещал. Потом сумрак стремительно прорезали две стрелы молнии, бесшумно упавшие в отдалении. Выглянув наружу через неподвижное плечо Джала, Алазариан увидел, что небо совсем потемнело и полностью закрылось черными тучами. Волосы священника развевались на ветру. С той минуты, как они вошли в пещеру, они обменялись всего парой слов, и разделявшая их стена неожиданно стала гораздо выше. Чувство одиночества заставило Алазариана содрогнуться.
Видя, что дождь не утихает, Джал Роб, в конце концов, вернулся к костру, чтобы погреться. Он протянул руки к угольям, словно ничего особенного не случилось.
— Проголодался? — спросил он. Алазариан молча покачал головой.
— Ну, мы могли бы поесть — хоть какая-то польза от остановки будет. Как только дождь перестанет, мы снова отправимся в путь.
— Ну, так ешь, — сказал Алазариан. — Никто тебе не мешает.
Джал посмотрел на свои сумки. Они по-прежнему были полны припасами: Фалгер и его люди дали им столько продуктов, сколько нужно было, чтобы добраться до Фалиндара. Однако Джал Роб не стал браться за сумки, и, казалось, забыл о еде. Вместо этого он присел напротив Алазариана и смущенно улыбнулся. Сквозь языки пламени Алазариан бросил на него быстрый взгляд.
— До деревни совсем недалеко, — сказал Джал. — Если дождь перестанет, то мы очень скоро до нее доберемся. Может, получится купить пару мягких кроватей на ночь. Это было бы славно, правда?
— Конечно, это было бы очень приятно. А может, на этот раз мы сможем получить отдельные комнаты.
Казалось, этот укол задел Джала. Он неловко поерзал и опустил глаза на свои руки. Наступило ужасное молчание. Спустя несколько минут Джал заговорил.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Я ничего такого не имел в виду.
— Неужели? — с горечью отозвался Алазариан. — А мне показалось, что имел.
— Рядом с твоим волшебством я чувствую себя неловко, парень. Я просто немного его опасаюсь, вот и все. — Сквозь огонь Алазариан увидел, как Джал пытается улыбнуться. — Не забывай: я ведь священник. Волшебство греховно.
— Ну, это меня сильно утешило. Спасибо. Джал сел прямее.
— Ты же знаешь, о чем я говорю. В конце концов, ты ведь рос в Талистане и когда-то принадлежал к нашей церкви. Священные книги говорят нам, что колдовство — грех.
— Так вот кем ты меня считаешь? Колдуном?
— Я не знаю, кто ты. Я знаю только слово Бога. А преломлять хлеб с магами — грех. — Джал пожал плечами. — Ты проклят злой судьбой, парень. Твоей вины тут нет, и я тебя в этом не виню.
Эти слова совершенно не утешили Алазариана. Он сердито ткнул палкой в огонь. Его мать была права: ему не следовало открывать свою тайну никому — даже священнику.
— Господи, — вздохнул он, — как я устал хранить тайны! Я так устал оттого, что все меня сторонятся — даже те, кто не знает, кто я.
Он швырнул палку в огонь и стал смотреть, как ее охватывает пламя. Он не сказал самого главного — что устал от одиночества. Для Алазариана после смерти матери мир стал пустым.
— Мне тебя жаль, — сказал Джал Роб. — Искренне жаль. Ты не заслужил этого проклятия. Но оно меня пугает.
— Это не болезнь, Джал. На тебя это не перейдет. Джал грустно улыбнулся.
— Тогда что это? Ты это знаешь? Алазариан молчал.
— Конечно, не знаешь, потому что такова природа магии. Она потаенная, темная. Она никогда не показывает своей сути.
— Знаешь, что меня пугает больше всего, Джал Роб? Люди вроде тебя. Бог мой, ты же священник! Тебе положено помогать людям, а не отталкивать их. Всякий раз, когда я сталкиваюсь с кем-то вроде тебя, мне становится страшно, потому что я не знаю, что обо мне подумают и что со мной сделают, если узнают, что я наполовину триец или владею магией. Вот что меня пугает. Попробуй хоть немного пожить с этим, а потом говори о страхе.
По ту сторону костра Джал Роб посмотрел на Алазариана и смущенно покраснел.
— Тебе не нужно меня бояться. Бог — это любовь. В Его сердце найдется место для каждого. Даже для тебя.
— Никакими молитвами и разноцветными витражами не изменить моей природы, Джал, — с горечью сказал Алазариан. — Ничем не заставить людей от меня не шарахаться.
— О, тут ты не прав, — возразил Джал. — Не путай храмы с Богом. Моя вера — не в этом. Храмы и песнопения — это поэзия моей веры. Они дают мне утешение, но и только. — Он пересел чуть ближе к Алазариану, обогнув костер и оказавшись на расстоянии протянутой руки. — Я нахожу Бога в каждой песчинке, — заявил он, — а не в творениях рук человеческих.
— Но ты обожал Собор Мучеников. Я же знаю. Я запомнил это с того момента, как до тебя дотронулся.
— Это было удивительное здание, — признал Джал. — По-моему, это самое великолепное здание, которое когда-либо существовало в мире.
— Моя мать тоже его любила, — сказал Алазариан. — Ей хотелось когда-нибудь меня в него отвести. Кажется, она мечтала, что там пройдет мое бракосочетание. Только Элрад Лет никогда бы этого не допустил. Он ненавидит столицу Нара и церковь.
— Уж я-то это прекрасно знаю, — согласился Роб. Алазариан вздохнул.
— Я очень любил мать. Теперь, когда ее не стало, я никак не могу себя найти. Она единственная меня любила, не считая деда. А он... ну, ты знаешь.
Джал Роб не сказал ни слова. Он просто наблюдал за Алазарианом во всполохах костра, не мешая ему изливать яд, накопившийся в его душе за короткую жизнь.
— Элрад Лет — настоящее чудовище, — прошептал юноша. — Он все время бил мать. У нее даже остался на лбу шрам от перстня, который он носит. Я всегда пытался ее защитить, но я был настолько меньше! Я не мог с ним справиться. — У Алазариана задрожали губы. Он почувствовал, что у него перехватывает горло. — Один раз он начал душить мать. Я бросился на него и сказал, что убью его. Мне было еще совсем немного — лет двенадцать, кажется. Он...
У Алазариана пропал голос, и он вынужден был отвести взгляд.
— И что? — подтолкнул его вопрос Джала. — Что было потом?
— Он снял ремень и выпорол меня, так что у меня вся спина была в крови, — прошептал Алазариан. — Ему было все равно, что я громко кричу, и что мать умоляет его перестать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196
Алазариан сунул в огонь палку и стал смотреть, как горит ее конец. Его чувства были задеты сильнее, чем ему хотелось признать, но, похоже, Джала это не заботило. Он не только не хотел пить из одного меха с Алазарианом, но теперь, кажется, не хотел делить с ним даже костер. Сильный удар грома потряс пещеру, так что свод затрещал. Потом сумрак стремительно прорезали две стрелы молнии, бесшумно упавшие в отдалении. Выглянув наружу через неподвижное плечо Джала, Алазариан увидел, что небо совсем потемнело и полностью закрылось черными тучами. Волосы священника развевались на ветру. С той минуты, как они вошли в пещеру, они обменялись всего парой слов, и разделявшая их стена неожиданно стала гораздо выше. Чувство одиночества заставило Алазариана содрогнуться.
Видя, что дождь не утихает, Джал Роб, в конце концов, вернулся к костру, чтобы погреться. Он протянул руки к угольям, словно ничего особенного не случилось.
— Проголодался? — спросил он. Алазариан молча покачал головой.
— Ну, мы могли бы поесть — хоть какая-то польза от остановки будет. Как только дождь перестанет, мы снова отправимся в путь.
— Ну, так ешь, — сказал Алазариан. — Никто тебе не мешает.
Джал посмотрел на свои сумки. Они по-прежнему были полны припасами: Фалгер и его люди дали им столько продуктов, сколько нужно было, чтобы добраться до Фалиндара. Однако Джал Роб не стал браться за сумки, и, казалось, забыл о еде. Вместо этого он присел напротив Алазариана и смущенно улыбнулся. Сквозь языки пламени Алазариан бросил на него быстрый взгляд.
— До деревни совсем недалеко, — сказал Джал. — Если дождь перестанет, то мы очень скоро до нее доберемся. Может, получится купить пару мягких кроватей на ночь. Это было бы славно, правда?
— Конечно, это было бы очень приятно. А может, на этот раз мы сможем получить отдельные комнаты.
Казалось, этот укол задел Джала. Он неловко поерзал и опустил глаза на свои руки. Наступило ужасное молчание. Спустя несколько минут Джал заговорил.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Я ничего такого не имел в виду.
— Неужели? — с горечью отозвался Алазариан. — А мне показалось, что имел.
— Рядом с твоим волшебством я чувствую себя неловко, парень. Я просто немного его опасаюсь, вот и все. — Сквозь огонь Алазариан увидел, как Джал пытается улыбнуться. — Не забывай: я ведь священник. Волшебство греховно.
— Ну, это меня сильно утешило. Спасибо. Джал сел прямее.
— Ты же знаешь, о чем я говорю. В конце концов, ты ведь рос в Талистане и когда-то принадлежал к нашей церкви. Священные книги говорят нам, что колдовство — грех.
— Так вот кем ты меня считаешь? Колдуном?
— Я не знаю, кто ты. Я знаю только слово Бога. А преломлять хлеб с магами — грех. — Джал пожал плечами. — Ты проклят злой судьбой, парень. Твоей вины тут нет, и я тебя в этом не виню.
Эти слова совершенно не утешили Алазариана. Он сердито ткнул палкой в огонь. Его мать была права: ему не следовало открывать свою тайну никому — даже священнику.
— Господи, — вздохнул он, — как я устал хранить тайны! Я так устал оттого, что все меня сторонятся — даже те, кто не знает, кто я.
Он швырнул палку в огонь и стал смотреть, как ее охватывает пламя. Он не сказал самого главного — что устал от одиночества. Для Алазариана после смерти матери мир стал пустым.
— Мне тебя жаль, — сказал Джал Роб. — Искренне жаль. Ты не заслужил этого проклятия. Но оно меня пугает.
— Это не болезнь, Джал. На тебя это не перейдет. Джал грустно улыбнулся.
— Тогда что это? Ты это знаешь? Алазариан молчал.
— Конечно, не знаешь, потому что такова природа магии. Она потаенная, темная. Она никогда не показывает своей сути.
— Знаешь, что меня пугает больше всего, Джал Роб? Люди вроде тебя. Бог мой, ты же священник! Тебе положено помогать людям, а не отталкивать их. Всякий раз, когда я сталкиваюсь с кем-то вроде тебя, мне становится страшно, потому что я не знаю, что обо мне подумают и что со мной сделают, если узнают, что я наполовину триец или владею магией. Вот что меня пугает. Попробуй хоть немного пожить с этим, а потом говори о страхе.
По ту сторону костра Джал Роб посмотрел на Алазариана и смущенно покраснел.
— Тебе не нужно меня бояться. Бог — это любовь. В Его сердце найдется место для каждого. Даже для тебя.
— Никакими молитвами и разноцветными витражами не изменить моей природы, Джал, — с горечью сказал Алазариан. — Ничем не заставить людей от меня не шарахаться.
— О, тут ты не прав, — возразил Джал. — Не путай храмы с Богом. Моя вера — не в этом. Храмы и песнопения — это поэзия моей веры. Они дают мне утешение, но и только. — Он пересел чуть ближе к Алазариану, обогнув костер и оказавшись на расстоянии протянутой руки. — Я нахожу Бога в каждой песчинке, — заявил он, — а не в творениях рук человеческих.
— Но ты обожал Собор Мучеников. Я же знаю. Я запомнил это с того момента, как до тебя дотронулся.
— Это было удивительное здание, — признал Джал. — По-моему, это самое великолепное здание, которое когда-либо существовало в мире.
— Моя мать тоже его любила, — сказал Алазариан. — Ей хотелось когда-нибудь меня в него отвести. Кажется, она мечтала, что там пройдет мое бракосочетание. Только Элрад Лет никогда бы этого не допустил. Он ненавидит столицу Нара и церковь.
— Уж я-то это прекрасно знаю, — согласился Роб. Алазариан вздохнул.
— Я очень любил мать. Теперь, когда ее не стало, я никак не могу себя найти. Она единственная меня любила, не считая деда. А он... ну, ты знаешь.
Джал Роб не сказал ни слова. Он просто наблюдал за Алазарианом во всполохах костра, не мешая ему изливать яд, накопившийся в его душе за короткую жизнь.
— Элрад Лет — настоящее чудовище, — прошептал юноша. — Он все время бил мать. У нее даже остался на лбу шрам от перстня, который он носит. Я всегда пытался ее защитить, но я был настолько меньше! Я не мог с ним справиться. — У Алазариана задрожали губы. Он почувствовал, что у него перехватывает горло. — Один раз он начал душить мать. Я бросился на него и сказал, что убью его. Мне было еще совсем немного — лет двенадцать, кажется. Он...
У Алазариана пропал голос, и он вынужден был отвести взгляд.
— И что? — подтолкнул его вопрос Джала. — Что было потом?
— Он снял ремень и выпорол меня, так что у меня вся спина была в крови, — прошептал Алазариан. — Ему было все равно, что я громко кричу, и что мать умоляет его перестать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196