— Лукка, друг мой, конечно, прости меня, старого, великодушно, но не смог бы ты мне, ничтожному, — Дырявый Мешок вдруг сорвался на крик, — разъяснить, что сейчас здесь будет происходить, тупая твоя башка!!!
Я удивленно посмотрел на гнома.
— Честно говоря, не знаю. Но мне кажется, что весь этот народ собрался просто посмотреть на нас. Так сказать, полюбоваться нами… И я их за это не осуждаю, — гордо выпятил я грудь, — здесь есть на что посмотреть.
— Ты так думаешь?
— Ну, я не совсем в этом уверен. Папаша говорил мне, что обитатели больших городов имеют довольно, странные, порой просто необъяснимые повадки, в смысле привычки. И не дело порядочному троллю обсуждать, а тем более осуждать их.
— Хорошо, — фыркнул гном, — даже если это и так, как ты говоришь, то неужели тебе не претит, что весь этот разношерстный сброд будет смотреть на тебя как в зоопарке. А они будут так делать, поверь мне! Они будут смаковать каждое движение, наслаждаться твоей агонией…
— А что такое «зоопарк»?
— …в деталях рассматривать твое… ЧТО?! Что ты спросил?!
— Я спросил, что такое «зоопарк», и хотел бы узнать, что такое «агония». И по поводу «всякого сброда» хотел бы заметить, что вон там стоят несколько твоих соплеменников, которые, как ты сам сказал, «будут стоять и наслаждаться» происходящим.
— Роковое совпадение, — пробурчал гном, взглядом отыскивая своих. — О, эти будут! Поверь мне, Лукка, эти будут. И еще как!
Совершенно неучтиво наш разговор прервал рев труб.
Посреди площади находился помост с двумя балками-виселицами. А на другом конце площади, украшенная цветочками и гирляндами, прямо из стены торчала штука, как потом мне сказали, именуемая балконом.
Меня с гномом в сопровождении той самой стражи вывели на дощатый помост и оставили на попечение двух по пояс голых крепких мужиков в красных колпаках с дырками для глаз. Без особой суеты они связали нам руки за спиной, чем вызвали очередную вспышку ярости гнома, отозвавшегося вслух новым для меня ругательством «палачи». Что до меня, так в этот знаменательный, полный событий день их действия не произвели на меня совершенно никакого впечатления. Все происходящее я воспринимал как обязательное условие представления, вроде того, что дают бродячие артисты, заглянувшие в нашу деревню в Вечной Долине. Не говоря уже о том, что те ниточки, которыми они связали мои лапы, я мог разорвать, если бы захотел, за один вздох.
На балконе появился старичок, который навещал нас в тюрьме. Все так же разодет, как праздничное дерево, весь в бантиках и кружевах. Его сопровождали двое перезрелых парней в черном и выдра с голыми плечами и в белом.
Почему выдра? Потому что мамуля называет таких девах выдрами.
Сама длинная, волосы белые, крашеные, гладко зализанные назад, не худая, но и не толстая — в теле девка. Я никогда не претендовал на роль впередсмотрящего, тем более что до цели было не более двадцати локтей, но скажу одно — это, как его… лицо той дамы… я даже и описать-то не могу! Короче — либо она рассолу опилась, либо, как прошипел гном, «презрение, презрение, брезгливость, и еще раз все по кругу». Извините, но по-другому сказать о данном предмете не могу.
— Это кто, его дочь?
Гном, низко наклонив голову, ответил, еле шевеля губами:
— Жена.
— Нет, что, правда?!
— Что здесь такого, он может себе это позволить.
— Молодец, парень! У нас в деревне на молодой вдовице Кряж женился. И что ты думаешь, баба уже вторым брюхата, а ведь деду уже под сотню годков будет! А у этого, как его там, ну у… гупернатора ребятишки есть? Сколько?
Не знаю, что я такого сказал, но эти двое в капюшонах тихо заржали. Потом один из них шепотом окликнул нас:
— Ребят, вы там потише, а то точно повесят.
— Что, есть шанс? — встрепенулся Дож.
— Ну, случаи разные бывают.
— Интересно, с чего бы такая лояльность?
— Гном, что до вас обоих, то вы нам оба по барабану — нам уже заплатили.
Снова заревели трубы, и к нам на помост легко выскочил плотный, широкий книзу мужичок лет сорока пяти — пятидесяти.
— А это кто? — толкнул я гнома.
— Массовик-затейник, — процедил тот. — Прокурор, адвокат и судья в одной роже, в смысле лице.
— Судья Джошуа к вашим услугам, друзья мои, — повернулся этот тип к нам, широко улыбаясь.
— Отродье и все боги! — сплюнул гном. — Ушастый Джо собственной персоной. Ну, все, великан, можешь молиться, ибо теперь нам точно…
Улыбка Джошуа стала еще шире:
— Как спалось-ночевалось? Крепок ли был сон? Придумали ли последнее желание? Как прошла исповедь? Не отвечайте, ребята, уже наслышан. Во всех подробностях, хе-хе… А тебя, гном, я помню, помню. Как бишь тебя зовут? Имя такое дурацкое, его не помню, а вот прозвище запомнил, запомнил — Вшивые Лохмотья, по-моему, так, да?
— Дож — Дырявый Мешок, кретин! — рявкнул гном.
— О, как тебя жизнь скрутила! — Ушастый сделал невозможное — улыбнулся еще шире.
— Теперь твое прозвище стало еще длиннее, к нему надо добавлять еще и титул. А вот скажи: «кретин» — это что-то вроде графа или маркиза, да? Хе-хе-хе… Ну и ладушки! Извините, ребята, — работа, хе-хе!
— Встречались как-то, лет пять назад, — ответил на мой молчаливый вопрос гном, — растет жакхе, а ведь простым стукачом был.
Палачи, уже никого не стесняясь, ржали во все горло.
Ушастый, отвесив низкий поклон в сторону балкона, начал свою речь:
— Приветствую вас, господа и дамы! А также и вас, народ малый — лесной, степной и горный, к нам в гости зашедший! Позволю взять на себя смелость и поздравить вас всех с праздником. Ибо не каждый день наш город становится чище. А именно сегодня он станет чище, так как на ваш суд предстали два закоренелых преступника.
— Ты хотел сказать, три, — уточнил гном.
— Тяжесть их проступков велика и ужасна. Погрязшие в распутстве и пьянстве, жестокости и насилии, они, ведущие беззаботный образ жизни, и это в то время, когда народ не покладая рук трудится на благо нашего государства, устраивают беспорядки, подговаривают слабых на свержение законной власти…
— Дож, ты не знаешь, что я там вчера наплел спьяну?
— Мне-то откуда знать — меня там не было.
— Они осквернили наши идеалы, наш строй, — продолжал надрываться Ушастый, — они даже предприняли попытку покушения на жизнь самого Владыки нашей великой страны.
— А, твой ржавый молот! Помирать так подыхать, — прошептал гном и заорал во все горло: — Да простите вы нас, люди добрые, народ честной! Каемся мы в проступках своих, каемся в помыслах, по незнанию да недомыслию они. Признаем свою вину, каемся!
Правду сказал этот человек, всю правду выложил, как она есть, гад! Не солгал он, сказав о покушении на Величайшего. Лукка, друг мой, — вдруг обратился он ко мне — расскажи, как оно дело было.
— Дож, а чего рассказывать-то?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89