— Это мерзкое зелье для тех, кто никогда не приблизится к величию клана. Люди должны держаться подальше от Детей Лезвия, — процедил молодой даройо, не выдержав. — Я не могу на это смотреть.
— Закрой глаза, — усмехнулся Рик, не переставая заполнять мешок бутылками, откладывая те, что казались недостойными, и замещая их место другими.
— Ра, неужели ты не видишь, что ты делаешь? Ты попираешь Заповеди, приводя с собой этого… — губы юноши скривились, подбирая самое сильное бранное слово, которое он знал, но вовремя остановившись. — Никто не поймет твоих действий, все тебя осудят. Я не знаю, почему на нас напал М'Сад, но вполне возможно, что он хотел предотвратить дальнейшее осквернение земли Ущелья!
— Чарующие табунами проводят этих, как ты выражаешься, и земля Ущелья остается прежней, — возразила Кристия, но Эд не слушал ее, впившись в мои глаза своими.
— Чарующие не сажают их за свой стол, они не разговаривают с ними как с равными! Даже эти шлюхи знают, что люди — лишь развлечение, им не приходит в голову распространять на них законы или уважать их! — бушевал Эд, поддавшись гневу и не умея замолчать в самом начале опасной речи. — Из-за этого придурка погибла зэн! И как ты теперь будешь принимать наказание, Ра? От него одни только беды.
Рик перестал складывать бутылки, заинтересовавшись таким сильным проявлением чувств у ранее хладнокровных даройо. Кстати, вопрос наказания меня действительно волновал, но теперь я, как мне кажется, смогу сама отмерять размер кары и воздаяния. Триэр молчал, не вступая в разговор и ожидая, что я отвечу, но мне хотелось пожать все плоды несдержанности Эда, поэтому я только уклончиво качнула головой.
— Я же сказала, что защищать его — мой долг. И это ответ.
— Ответ? — вскочил он. — У меня нет сомнений в том, что ты лучшая из воинов, Ра. Но это проклятье вашего рода — тяга к людям… Тагот тоже перед смертью увлекся женщиной с побережья, и я уверен, что именно она и привела его к гибели. Путь Детей Лезвия не совместим с дорогой этих червей! Может, в тебе тоже есть часть их крови, раз ты так снисходительна к людям, Ра? — выкрикнул он, и тут же понял, что его ждет.
Оскорбление всегда должно караться незамедлительно, пока тень от грязных слов не успела упасть на честь рода. Я отвела руку назад и воткнула окаменевшие пальцы в темный обвиняющий глаз, подкрепляя удар магией. Раз. И обратно — два. Я вытерла руку о его одежду. Три. Тело Эда упало у моих ног.
— Мы есть орудие и рука… — прошептала я фамильную молитву сама, не призывая братьев.
Серая Леди снова приняла жертву, и Триэр заговорил:
— Ни у кого из нас нет сомнений, что ты — чистокровное Дитя Лезвия, Ра. А этот глупец получил по заслугам. Он хорошо владел оружием, но его сознание еще не развилось до той степени, чтобы понимать Заповеди.
— Его слова — прах, — подтвердила Кристия, допивая куаву и доказывая свою верность.
Только Рик смотрел на труп даройо и темную лужу крови, растекающуюся под телом, отложив мешок. Мне кажется, он не одобрял моего решения, хотя какое мне было дело до мыслей бродяги.
— Тарен… — позвала я и указала на Рика. — Оставайся здесь.
Брат кивнул и встал рядом с мужчиной, задумчиво рассматривающим труп Эда. Я могла не сомневаться, что в случае опасности он меня позовет, но вокруг трактира и далее, в близлежащих землях Чарующих не чувствовалось ничего, что могло бы насторожить сильнее обычного. Мне хотелось остаться одной — я заслужила это право.
Никто не спрашивал, почему я так решила. Иногда нужно уединиться и обдумать все свои поступки. Все, совершенное мной, было правильным, потому что я поступала в соответствии с законами, не поддаваясь слепым эмоциям, симпатиям или ненависти. Обвинения Эда не задели ничего в моей душе, разве что всколыхнули воспоминания об истории с Таготом, легенды, не отличимые от вымысла. Я закрыла дверь на засов, села на кровать и прошептала имя Эйлоса, звучащее, как переливчатое пение горного ручья.
— Будь со мной…
Он кивнул, не снимая капюшона, и я достала лэр.
* * *
Шарик лэра немного жжет язык, а потом полость рта немеет, прихватывая гортань, и кажется, что вскоре не сможешь дышать. Иголки холода пробегают по телу, а потом оно перестает существовать, оставляя лишь разум в свободном полете, звучащий мелодией одиночества посреди огромного пространства. Брат говорил, что я никогда не закрываю глаза, и зрачки заполняют весь глаз, пульсируя в быстром ритме. Постепенно в тишину онемения начинают врываться самые разные звуки — осколки разбитых мелодий, которые складываются в красивое пение. Потом на тебя наваливается целый шквал звуков, который может раздавить, но я привычно отслеживаю какой-то один, и вскоре они начинают расплетаться, светясь перед глазами, представая друг за другом и ведя за собой. Я лечу в изменчивом мире мелодий, и каждая травинка, каждый шаг даройо где-то вдалеке добавляет свое звучание к общей картине. Я слышу, как звучит Траэрн, как поет каждая струя, даже каждая капля — перезвон непревзойденных инструментов, которым нет места вне картины, которую показывает лэр.
Музыка захватывает и вовлекает в себя, пока ты падаешь вниз с оглушающей скоростью. Или это все-таки вверх? Серебристые листья, алый грохот и сочное звучание неземных ситаров, голоса, такие сладкие и прекрасные, а потом угрожающие и злые. Звуки пронизывают тело, заставляя откликаться, словно на эротическую ласку, поцелуи громких гитар и прикосновения тонких трелей флейт… Полет сэйфера над Ущельем — огненная симфония, в которой я плыву, не боясь исчезнуть. Больше одного шарика принимать нельзя, иначе невыносимый экстаз убьет. Я ненавидела менестрелей, которые делали жалкие пародии на настоящую Музыку мира, звучащую, как идеально отлаженный звон сталкивающихся лезвий. Все, что я слышала сама по себе, не шло ни в какое сравнение с мелодиями Вселенной, с хрустальным перезвоном звезд и надсадным гудением тумана, в котором исчезали даройо. Скрипка, которая вонзалась внутрь сладострастным и жестоким острием. Мощь замков, каждый из которых звал громким хором удивительных голосов, — боевая песнь, взлетающая вверх, прочь из чаши Ущелья, и поднимающая мой истерзанный наслаждением дух с собой.
Лэр не был обычным наркотиком, и каждый раз шансы вернуться обратно уменьшались. Это словно неоднократные вылазки на земли, принадлежащие врагу, где приходится применять все большую изобретательность, чтобы уйти живым. Слишком много ходов и приливов музыки, которые уносили дух. Его мелодии никогда не были одинаково сладкими: они били, они заставляли переживать несколько жизней и много порций боли, но эти перекрещивающиеся аккорды так глубоки, так красивы, что покинуть мир лэра очень тяжело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80