она начинала понимать любовь Рохана к драконам. Для них не существовало сложностей выбора целей и средств, мотивов, предательства, обмана; ничто не заставляло их сражаться с собственной натурой. Она посмотрела на безмятежное лицо племянника и пригладила его мягкие светлые волосы.
— Тебе надо было бы видеть их, — прошептала она. — Они принадлежат тебе, принц драконов.
— Пустыне, — тихо поправил Чейн. — Как и он. И никак иначе, Андраде.
— Я завидую ему… и им, — пробормотала она. — Мне никогда не принадлежало ничего, кроме колец и гордости. И я тоже никому не принадлежала.
— Чтобы получить что-то, сначала нужно что-то отдать. Вот что главное, Андраде. Сначала нужно отдать себя. — Он сделал паузу, опустился рядом с шурином и потрогал его плечо. — Нам повезло, что Рохан всегда знал это.
— А разве не я дала ему Сьонед?
— Ты всерьез думаешь, что Сьонед принадлежала тебе? — мягко спросил Уриваль.
Андраде сжалась. Она поднялась, жестом показала, что Рохана надо положить на носилки, и отвернулась от остальных. Ничего, кроме колец и гордости… Но это было все, чем она владела, и то, что всю жизнь защищало ее.
Вновь на рассвете прозвучал крик дракона, и вновь она подняла взгляд, внезапно задумавшись о том, возможно ли одновременно и принадлежать кому-то, и быть свободной.
Тобин открыла глаза.
Оствель прижимал к груди трепещущего, плачущего ребенка. В устремленных на Сьонед глазах Пола не было ничего от туманной голубизны радужек новорожденного; сейчас в них вспыхивал Огонь. Крошечные ручки вытянулись вперед, кулачки сжались так же, как и кулаки Сьонед. Она по-прежнему стояла на коленях, белый плащ развевался за ее плечами словно крылья дракона, руки были раскинуты в стороны, лицо сводило страшное напряжение. В глазах принцессы отражались звезды, холодное серебряное сияние окружало ее, пронизывая каждую клеточку хрупкого тела, прозрачный Огонь звезд радугой отражался от ее белизны. Тобин знала, что сделала Сьонед, но не понимала, каким чудом ей удалось сплести воедино каждую прядь небесного света со спектрами тех, кто был рядом: Уриваля, Андраде, самой Тобин… и ребенка. Оствель поднял взгляд.
— Он начал кричать. Я не мог успокоить его.
Тобин кивнула. Ничто не могло уберечь малыша от того, что досталось ему по наследству. Он был принцем и «Гонцом Солнца» по праву рождения.
Внезапно Сьонед задрожала так, словно у нее застучали кости. Детский плач перешел в жалобное похныкивание, а потом младенец умолк и его маленькое личико вновь стало безмятежным. Однако прошло много времени, прежде чем в чертах Сьонед появился хотя бы намек на такое же спокойствие.
— Тот, с ножом… Ты ведь могла убить его… — хрипло прошептала Тобин.
Сьонед кивнула; в ее глазах еще мерцали следы, звезд и их силы.
— Теперь ты все знаешь про Пандсалу, да? Мы с ней жалеем только об одном: Ролстра так и не узнал, что все это время она предавала его.
Поняв, что Оствель окончательно сбит с толку, Тобин обернулась к нему и медленно сказала:
— Был поединок между Роханом и Ролстрой. Один из людей верховного принца хотел бросить в Рохана нож. А Сьонед… Она воспользовалась светом звезд, Оствель. Потому что никакого другого света не было.
Сьонед коснулась щеки Поля.
— В звездах тоже есть Огонь, — пробормотала она. — Огонь «Гонца Солнца».
Оствель крепче прижал Поля к себе.
— Он все чувствовал. Все это, Сьонед. Ты понимаешь, что это значит?
Она снова кивнула и низко склонила рыжую голову.
— Все началось слишком рано. Надеюсь, когда-нибудь он сможет простить меня.
Глава 31
Драконье золото.
Им был оплачен труд сотни искусных мастеров, и к началу весны знаменный зал Стронгхолда полностью изменился. Конечно, ремесленники согласились бы работать бесплатно, поскольку честь приложить руку к отделке дворца принца стоила дороже денег. Но Рохан платил. Это были простые монеты, которые ему недорого стоили, но лишь немногие были посвящены в тайну. Он обозрел работу, увидел, что это хорошо, и довольно кивнул.
Три сотни ламп, заключенных в искрящийся фиронский хрусталь, висели на стенах, когда-то украшенных чадящими факелами. Пол был выложен черепичной мозаикой из Кирста, складывавшейся в зелено-голубой узор. В зале стояли привезенные из Сира кресла и длинные обеденные столы из древесины фруктовых деревьев, ломившиеся под тяжестью изысканного фарфорового обеденного сервиза работы мастеров Криба и затейливых столовых приборов из фессенденского серебра. В низких вазах голубого оссетского стекла стояли цветы; справа и слева от ваз размещались кувшины для вина, сделанные из гигантских морских раковин, добытых у берегов Изеля. Фигурно сложенные салфетки из дорвальского шелка стояли на каждой тарелке; специи хранились в сосновых шкатулках из Кунаксы; чаши для омовения пальцев, вырезанные из рогов черного оленя Луговины и копыт белого лося Марки, ждали погружения благородных рук, которые можно было вытереть маленькими мягкими полотенцами из голубой гиладской шерсти. Рядом с великолепными кубками стояли крохотные чашечки тонкой работы. Они были здесь единственной вещью, сделанной из того самого драконьего золота, на которое было куплено все остальное.
Знамена атри Пустыни были перенесены в вестибюль. Им на смену пришел один-единственный гобелен, украшавший стену позади стоявшего на возвышении стола. На этом гобелене был вышит новый герб принцев Пустыни: дракон. Простыми, лаконичными линиями были изображены широко расправленные огромные крылья и гордо поднятая голова чудовища. Золотой на голубом фоне, дракон был увенчан тонким обручем и держал маленькое колечко с настоящим изумрудом в оправе. Зехава по достоинству оценил бы и этот широкий жест, и содержавшееся в нем предупреждение.
Рохан закончил осматривать Большой зал, похвалил прислугу и домочадцев, а затем, лавируя между пустыми столами, двинулся к боковому проходу, где стояла Маэта, облаченная в новую голубую шелковую тунику, поверх которой были надеты полные боевые доспехи. Черные глаза женщины-воина лучились от гордости.
Рохан лукаво улыбнулся:
— Вольно! Ты заставляешь меня нервничать. Она фыркнула.
— Ты сам сделал меня его телохранителем, вот я и стою тут. — Она кивком указала на Сьонед, которая сидела за высоким столом, держа на коленях Поля.
— Ты слышала, что сказал этот старый дурак Чейл Оссетский? Что у Поля глаза Сьонед!
— Но зато твои манеры, — отозвалась Сьонед, когда младенец громко отрыгнул. — Давай начинать, Рохан. Сейчас мальчик спокоен, но кто знает, сколько это продлится? Мне бы не хотелось, чтобы он заплакал на глазах у гостей, которые пришли полюбоваться им.
— И тобой, — добавил принц. На ней было зеленое платье — темное, как горный лес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
— Тебе надо было бы видеть их, — прошептала она. — Они принадлежат тебе, принц драконов.
— Пустыне, — тихо поправил Чейн. — Как и он. И никак иначе, Андраде.
— Я завидую ему… и им, — пробормотала она. — Мне никогда не принадлежало ничего, кроме колец и гордости. И я тоже никому не принадлежала.
— Чтобы получить что-то, сначала нужно что-то отдать. Вот что главное, Андраде. Сначала нужно отдать себя. — Он сделал паузу, опустился рядом с шурином и потрогал его плечо. — Нам повезло, что Рохан всегда знал это.
— А разве не я дала ему Сьонед?
— Ты всерьез думаешь, что Сьонед принадлежала тебе? — мягко спросил Уриваль.
Андраде сжалась. Она поднялась, жестом показала, что Рохана надо положить на носилки, и отвернулась от остальных. Ничего, кроме колец и гордости… Но это было все, чем она владела, и то, что всю жизнь защищало ее.
Вновь на рассвете прозвучал крик дракона, и вновь она подняла взгляд, внезапно задумавшись о том, возможно ли одновременно и принадлежать кому-то, и быть свободной.
Тобин открыла глаза.
Оствель прижимал к груди трепещущего, плачущего ребенка. В устремленных на Сьонед глазах Пола не было ничего от туманной голубизны радужек новорожденного; сейчас в них вспыхивал Огонь. Крошечные ручки вытянулись вперед, кулачки сжались так же, как и кулаки Сьонед. Она по-прежнему стояла на коленях, белый плащ развевался за ее плечами словно крылья дракона, руки были раскинуты в стороны, лицо сводило страшное напряжение. В глазах принцессы отражались звезды, холодное серебряное сияние окружало ее, пронизывая каждую клеточку хрупкого тела, прозрачный Огонь звезд радугой отражался от ее белизны. Тобин знала, что сделала Сьонед, но не понимала, каким чудом ей удалось сплести воедино каждую прядь небесного света со спектрами тех, кто был рядом: Уриваля, Андраде, самой Тобин… и ребенка. Оствель поднял взгляд.
— Он начал кричать. Я не мог успокоить его.
Тобин кивнула. Ничто не могло уберечь малыша от того, что досталось ему по наследству. Он был принцем и «Гонцом Солнца» по праву рождения.
Внезапно Сьонед задрожала так, словно у нее застучали кости. Детский плач перешел в жалобное похныкивание, а потом младенец умолк и его маленькое личико вновь стало безмятежным. Однако прошло много времени, прежде чем в чертах Сьонед появился хотя бы намек на такое же спокойствие.
— Тот, с ножом… Ты ведь могла убить его… — хрипло прошептала Тобин.
Сьонед кивнула; в ее глазах еще мерцали следы, звезд и их силы.
— Теперь ты все знаешь про Пандсалу, да? Мы с ней жалеем только об одном: Ролстра так и не узнал, что все это время она предавала его.
Поняв, что Оствель окончательно сбит с толку, Тобин обернулась к нему и медленно сказала:
— Был поединок между Роханом и Ролстрой. Один из людей верховного принца хотел бросить в Рохана нож. А Сьонед… Она воспользовалась светом звезд, Оствель. Потому что никакого другого света не было.
Сьонед коснулась щеки Поля.
— В звездах тоже есть Огонь, — пробормотала она. — Огонь «Гонца Солнца».
Оствель крепче прижал Поля к себе.
— Он все чувствовал. Все это, Сьонед. Ты понимаешь, что это значит?
Она снова кивнула и низко склонила рыжую голову.
— Все началось слишком рано. Надеюсь, когда-нибудь он сможет простить меня.
Глава 31
Драконье золото.
Им был оплачен труд сотни искусных мастеров, и к началу весны знаменный зал Стронгхолда полностью изменился. Конечно, ремесленники согласились бы работать бесплатно, поскольку честь приложить руку к отделке дворца принца стоила дороже денег. Но Рохан платил. Это были простые монеты, которые ему недорого стоили, но лишь немногие были посвящены в тайну. Он обозрел работу, увидел, что это хорошо, и довольно кивнул.
Три сотни ламп, заключенных в искрящийся фиронский хрусталь, висели на стенах, когда-то украшенных чадящими факелами. Пол был выложен черепичной мозаикой из Кирста, складывавшейся в зелено-голубой узор. В зале стояли привезенные из Сира кресла и длинные обеденные столы из древесины фруктовых деревьев, ломившиеся под тяжестью изысканного фарфорового обеденного сервиза работы мастеров Криба и затейливых столовых приборов из фессенденского серебра. В низких вазах голубого оссетского стекла стояли цветы; справа и слева от ваз размещались кувшины для вина, сделанные из гигантских морских раковин, добытых у берегов Изеля. Фигурно сложенные салфетки из дорвальского шелка стояли на каждой тарелке; специи хранились в сосновых шкатулках из Кунаксы; чаши для омовения пальцев, вырезанные из рогов черного оленя Луговины и копыт белого лося Марки, ждали погружения благородных рук, которые можно было вытереть маленькими мягкими полотенцами из голубой гиладской шерсти. Рядом с великолепными кубками стояли крохотные чашечки тонкой работы. Они были здесь единственной вещью, сделанной из того самого драконьего золота, на которое было куплено все остальное.
Знамена атри Пустыни были перенесены в вестибюль. Им на смену пришел один-единственный гобелен, украшавший стену позади стоявшего на возвышении стола. На этом гобелене был вышит новый герб принцев Пустыни: дракон. Простыми, лаконичными линиями были изображены широко расправленные огромные крылья и гордо поднятая голова чудовища. Золотой на голубом фоне, дракон был увенчан тонким обручем и держал маленькое колечко с настоящим изумрудом в оправе. Зехава по достоинству оценил бы и этот широкий жест, и содержавшееся в нем предупреждение.
Рохан закончил осматривать Большой зал, похвалил прислугу и домочадцев, а затем, лавируя между пустыми столами, двинулся к боковому проходу, где стояла Маэта, облаченная в новую голубую шелковую тунику, поверх которой были надеты полные боевые доспехи. Черные глаза женщины-воина лучились от гордости.
Рохан лукаво улыбнулся:
— Вольно! Ты заставляешь меня нервничать. Она фыркнула.
— Ты сам сделал меня его телохранителем, вот я и стою тут. — Она кивком указала на Сьонед, которая сидела за высоким столом, держа на коленях Поля.
— Ты слышала, что сказал этот старый дурак Чейл Оссетский? Что у Поля глаза Сьонед!
— Но зато твои манеры, — отозвалась Сьонед, когда младенец громко отрыгнул. — Давай начинать, Рохан. Сейчас мальчик спокоен, но кто знает, сколько это продлится? Мне бы не хотелось, чтобы он заплакал на глазах у гостей, которые пришли полюбоваться им.
— И тобой, — добавил принц. На ней было зеленое платье — темное, как горный лес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168