Тобин оцепенела. Она знала, что брат собирался сжечь дракона, но удостоить какую-то тварь тех же почестей, что и Зехаву? Немыслимо… Однако когда она поглядела на лицо брата, то все поняла. Врагов, сраженных в битве, следовало хоронить достойно. Того же заслуживал и дракон.
Испарина выступила у нее на лбу. Пламя становилось выше и жарче, подхлестываемое безмолвными усилиями стоявших рядом фарадимов. Горы ароматических трав и благовоний устилали оба тела, но они не могли заглушить запах горящей плоти. Женщина обвела взглядом обитателей Стронгхолда, которые, не стыдясь слез, оплакивали своего принца. Несколько иностранцев, коим случилось быть в крепости, стояли маленькими группками. На лицах их застыло приличествующее ритуалу торжественное выражение. Тобин возмущало их присутствие, но они должны были стать свидетелями погребения и того, что руководил им Рохан. Несомненно, он потряс их почестями, оказанными дракону… Что ж, зато теперь все будут знать, что поступки нового принца непредсказуемы.
Когда первая часть похорон закончилась, посторонние подошли к Рохану, поклонились и отбыли обратно в Стронгхолд. Слуги и воины отправились следом; они тоже хорошо узнали нового принца. Дальнейшее было предназначено только для членов семьи и фарадимов. Тобин пыталась узнать Сьонед в группе безымянных «Гонцов Солнца», облаченных в серое, и наконец заметила кончики выбивавшихся из — под вуали и струившихся по спине огненно-золотых волос. Тобин хотелось побольше узнать о девушке, с цветами которой она на миг соприкоснулась, но возможности поговорить не было. Что думала Сьонед о Рохане, о Стронгхолде, о Пустыне… и о возможности стать принцессой?
Рохан принял дань сочувствия у последнего оруженосца, а затем подошел к Антуле, притронулся к ее руке и кивнул Тобин и двойняшкам. Хромая сильнее, чем обычно, старуха-фарадим приблизилась, протянула руки Мааркену и Яни и повела их прощаться с дедом. Затем все трое обернулись, поклонились Рохану и пошли в сторону замка. Тобин была благодарна брату за доброту — Антула была слишком стара, чтобы бодрствовать всю ночь, а мальчики были слишком малы. Она молча пожала ему руку и встала рядом, не сводя глаз с пламени.
Казалось, в огне возникли эпизоды их детства, и на прикрытом вуалью лице Тобин появилась улыбка. Отец был добр с ними, нежно любил и безмерно баловал даже тогда, когда не слишком понимал их. Часы шли, а она все глядела в огонь и видела в нем прошлое: Зехава играет с ними в дракона; учит, как выживать в Пустыне; берет с собой в объезд владений — Радзина, Тиглата, замка Туат, Скайбоула, Ремагева, долины Фаолейна и дюжины других, более мелких замков, где они с Роханом учатся тому, что значит быть правителем Пустыни. Воспоминания освещали ее сердце, и Тобин чувствовала, что мало-помалу ей становится легче…
Спасибо тебе за мою жизнь, отец. Ты ведь никогда не любил похороны, правда? Но это погребение напоминает мне обо всем, полученном от тебя вместе с жизнью. Я люблю тебя так же, как Воду, которую пью, и Воздух, которым дышу, как щедрую Землю, которая кормит меня, и как Огонь, который соединяет меня с Чейном. Ты дал мне все это. Спасибо за жизнь.
Когда три безмолвных луны в серебряных плащах достигли зенита и залили землю чистым, ясным светом, фарадимы встали в полукруг и подошли к погребальному камню так близко, как позволял Огонь. Дым и пепел взмывали ввысь, окрашивая все окружающее в серые и черные тона. Двадцать пять человек? в одеждах цвета грифеля взялись за руки. В центре полукруга стояла леди Андраде. В любое другое время это место заняла бы Антула. Тобин была рада, что старую женщину избавили от необходимости напрягать последние силы: слава Богине, и без Антулы хватало народу, чтобы широко разнести скорбную весть. Она почувствовала прилив энергии и слегка пошатнулась. Стоявший рядом Чейналь обнял ее за талию. Тобин отдавала себе отчет, что Чейн и Рохан обменялись тревожными взглядами, но не обратила на это никакого внимания. По соседству пряталась некая сила, и она чувствовала ее каждым своим нервом.
Фарадимы сплетали лунный свет в свиток тонкого шелка и расстилали его по всему континенту — от Восточных Вод до острова Кирст-Изель — сообщая каждому из своих сотоварищей, что старый принц умер. У Тобин зарябило в глазах от разноцветных вспышек, ни одна из которых не была похожа на другую, но послушно вплеталась в сложного узора ковер, росший сразу во всех направлениях. И она сама была частью этого ковра, вместе с ним скользила над освещенными лунным светом лугами и горами, лесами, озерами и глубокими ущельями, оставляя позади снежные вершины и широкие хлебные нивы… Она была среброкрылой птицей, распростершей крылья над всей землей и ронявшей на нее перья. А в сотне крепостей и замков эти перья подбирали фарадимы. Она была самой собой и в то же время всеми «Гонцами Солнца», стоявшими вместе и устремившими взгляды в языки пламени.
Это зрелище было прекрасным и не правдоподобным, как сон. Она летела с ними и вместе с тем внутри них, этих подрагивавших и плясавших вокруг лучей. Никогда не учившаяся и не умевшая управлять своим даром, но всецело подчинившаяся искусству Андраде, Тобин ощущала себя частью раскинувшегося над землей гобелена из лунных лучей; была вольной птицей; драконом, парящим в ночном небе… Восхищенная, очарованная, она потерялась в образах и цветах, в танце света и тени…
— Тобин!
Она почувствовала смутное недовольство: кто посмел нарушить традицию и прервать молчание? Снова прозвучало ее имя, и что-то больно рвануло Тобин изнутри. Силой возвращенная к действительности, она поняла, что стоит в Пустыне рядом с погребальным костром отца, руки Чейна обнимают ее, а глаза с ужасом смотрят в лицо. Жгучая боль пронзила ее мозг, и женщина застонала, пытаясь дотянуться до той части своей души, которая все еще неслась на крыльях света. Но она была одинока, прикована к земле и горестно вскрикнула, тоскуя по потерянной ею неслыханной, невероятной красоте. И где-то далеко-далеко раздался ответный крик, такой же отчаянный, как и ее собственный; то был голос неизвестного фарадима, понявшего ее муки как никто другой. На смену ярким лучам пришла темнота, и Тобин захотелось заплакать.
— Сьонед! — позвал другой голос, и она слегка удивилась: брат в первый раз произнес имя этой девушки. Тобин раскачивалась, как колокол на ветру; кости стучали друг о друга; каждый удар сердца сопровождался колющей болью в голове. — Сьонед! — снова позвал Рохан.
Но вместо девушки откликнулась Андраде.
— Уриваль, поддерживай ее дыхание! Сьонед, помоги мне!
Цвета усилились, красные, голубые и зеленые иглы глубоко вонзились в ее плоть и кости. Некоторые кололи ее словно шипы, но другие мягко входили в тело, и Тобин поняла, что эти лучи — ее собственные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168