Ввиду полной неясности ситуации Роман Бутлер отправился в Центр лично — по-моему, просто для того, чтобы поглядеть, как координируется избирательная кампания.
К концу дня он смог уяснить только то, что программистам удалось-таки выявить новый вирус и даже создать — за несколько часов! — противовирусную программу. Трое системных программистов, работавших в виртуальной реальности, были госпитализированы с симптомами сибирской язвы, состояние одного из них критическое. Опасность дальнейшего распространения вируса была ликвидирована, как и опасность заражения пользователей, но программу исправить не удавалось — вся предвыборная кампания действительно оказалась перед угрозой срыва.
— Мы сейчас работаем в двух направлениях, — завершил свой рассказ Роман. — Мои сыщики ищут террориста, ибо иначе чем компьютерный террор, я этот случай квалифицировать не могу. А мои программисты пытаются наставить компьютер на путь истинный. И похоже, что им это не удастся без помощи историка. Это мне моя интуиция подсказывает, а ты, Павел, знаешь, что она никогда не ошибается.
— Безусловно, — поспешил согласиться я. — И если тебя устроит такой историк, как я…
— Меня устроит, — протянул Бутлер. — Если ты не будешь вмешиваться. Нужно только разобраться в ситуации и дать рекомендации.
— Хоть сейчас, — сказал я.
— Через десять минут, — возразил Роман. — Я допью кофе.
* * *
В виртуальную реальность со мной пошел Гиль Цейтлин, лучший системный программист Управления. По-моему, он получил четкие указания от Бутлера — в случае моего вмешательства в события применять любые приемы нейтрализации, как компьютерные, так и чисто физические.
В виртуальной реальности Центральная избирательная комиссия размещалась в женевском Дворце Наций. Странная фантазия — интерьер там, конечно, замечательный, но неужели в Израиле не нашлось лучше? Мы вошли с Цейтлиным в большой зал, где за круглым столом сидели двадцать мужчин и одна женщина. Женщину я узнал сразу — это была Офра Даян, правнучка известного генерала, лидер женской партии «Юность». Приглядевшись, узнал и мужчин — стереоизображения каждого из них я много раз видел либо на страницах газет, либо в телевизионных политических шоу.
— Рады приветствовать вас, Павел, — сказал Хаим Визель, показывая на пустое кресло рядом с собой.
— Вы меня знаете? — пробормотал я, смущенный столь высокой честью. Почувствовал толчок в бок и понял, что Цейтлин призывает меня не отвлекаться.
Кресло оказалось не очень мягким, а взгляды, устремленные на меня, изучающими.
— Послушайте, Павел, — обратился ко мне Натан Бродецки, сидевший у противоположной стороны стола, — что вы думаете о народе, который в своей предвыборной программе провозглашает передачу палестинским арабам всех территорий, которыми они владели в 1948 году? Вам не кажется, что это самоубийство? Я за такой народ голосовать не буду.
— Тебя и не заставляют, — буркнул Реувен Харази, лидер Надежды, сидевший между двумя господами в черных шляпах — раввином Шаем из «Знамени Торы» и раввином Леви из «Братства Торы». — У нас, к сожалению, демократия. Но выслушать предвыборную программу каждого народа ты все-таки обязан.
— Противно, видит Бог, — сказал Бродецки.
— Не упоминай Его имени всуе! — возмутился раввин Леви. — Павел, твое счастье, что ты не политик, и тебе не нужно выбирать себе народ. Иначе ты оказался бы перед поистине неразрешимой проблемой, как все мы. Ни одной нормальной предвыборной программы! Это не евреи, а… — он махнул рукой и добавил что-то вроде «И Творец это терпит…»
— А я себе народ уже выбрал и знаю, за кого буду голосовать, энергично заявил Зеев Кац, лидер небольшой правой партии, название которой я никогда не мог запомнить. — Могу назвать, я не делаю из этого секрета: это Израиль-четыре.
После этих слов некая догадка мелькнула в моих мыслях и, чтобы не упустить возможное решение, я немедленно спросил:
— А сколько народов претендует на ваши голоса?
— Сто тринадцать! — сказал Бродецки. — Вот в чем проблема! Нас-то всего двадцать один.
— Двадцать, — с кислым видом поправил раввин Бухман из «Восхождения к Торе». — Женщина не считается, женщина не имеет права возглавлять нацию.
— Понятно… — протянул я, а Гиль Цейтлин, стоявший за моим креслом вне пределов видимости, гнусно хмыкнул.
— Не могли бы вы, господа, — сказал я, — дать и мне, историку, возможность ознакомиться с предвыборными программами? Права голоса у меня, естественно, нет, но я должен хотя бы определиться, к какому народу принадлежу.
— По-моему, тебе место в Израиле-пятьдесят семь, — сказал раввин Шай. — Это планета безбожников.
— Не надо на меня давить, — сказал я, становясь все более уверенным в себе. — Сам разберусь.
* * *
Я так понимаю, что исключительно психологическая инерция не позволила компьютерщикам сразу определить ситуацию. А может (судя по гнусному хихиканью Цейтлина), в ситуации они давно разобрались, но не имели представления, как с ней справиться?
В этом виртуальном мире не народ выбирал себе лидеров, а лидеры выбирали себе народ. Не лидеры выдвигали лозунги, чтобы повести людей, а народы предлагали свои программы и ждали, какую из них предпочтут лидеры. Перевернутый мир. По-моему, кто-то из программистов просто перепутал контакты или написал в какой-то программе плюс вместо минуса. Нет, я понимаю, что это чепуха. Но, черт возьми, я не мог упустить возможности изучить эту виртуальную реальность во всех ее проявлениях — подобного шанса для историка может не представиться никогда!
И прежде всего я должен был обезопасить себя от Гиля Цейтлина — мало ли что придет ему в голову!
— Этот господин, — сказал я, показывая рукой себе за спину, программист, и он хочет лишить вас всех законного права выбора.
Разве я сказал неправду?
Когда вызванные из соседней комнаты телохранители скрутили Цейтлина и начали его допрашивать (надеюсь, в рамках дозволенных методов), я сказал:
— А теперь — о программах. Хотел бы начать с Израиля под номером один. Где это, кстати?
Мужчины переглянулись, а Офра Даян закатила глаза к потолку, и я понял, что сморозил глупость.
— Ну, где бы это ни было, — бодро заявил я, — мне бы хотелось, так сказать, влиться в народ и…
— Да пожалуйста, — сказал Натан Бродецки, нажал на столе перед собой какую-то кнопку, и я влился.
* * *
Израиль-номер-один был на первый взгляд похож на марсианскую пустыню, какой ее изображают в компьютерных играх (мне пришло в голову, что пейзаж именно оттуда и был извлечен какой-то из многочисленных подпрограмм). Красные пески, красные камни, и дома в Иерусалиме тоже были красные. Слава Богу, евреи по улицам ходили не только не красные, но даже скорее зеленые по-моему, от злости на самих себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
К концу дня он смог уяснить только то, что программистам удалось-таки выявить новый вирус и даже создать — за несколько часов! — противовирусную программу. Трое системных программистов, работавших в виртуальной реальности, были госпитализированы с симптомами сибирской язвы, состояние одного из них критическое. Опасность дальнейшего распространения вируса была ликвидирована, как и опасность заражения пользователей, но программу исправить не удавалось — вся предвыборная кампания действительно оказалась перед угрозой срыва.
— Мы сейчас работаем в двух направлениях, — завершил свой рассказ Роман. — Мои сыщики ищут террориста, ибо иначе чем компьютерный террор, я этот случай квалифицировать не могу. А мои программисты пытаются наставить компьютер на путь истинный. И похоже, что им это не удастся без помощи историка. Это мне моя интуиция подсказывает, а ты, Павел, знаешь, что она никогда не ошибается.
— Безусловно, — поспешил согласиться я. — И если тебя устроит такой историк, как я…
— Меня устроит, — протянул Бутлер. — Если ты не будешь вмешиваться. Нужно только разобраться в ситуации и дать рекомендации.
— Хоть сейчас, — сказал я.
— Через десять минут, — возразил Роман. — Я допью кофе.
* * *
В виртуальную реальность со мной пошел Гиль Цейтлин, лучший системный программист Управления. По-моему, он получил четкие указания от Бутлера — в случае моего вмешательства в события применять любые приемы нейтрализации, как компьютерные, так и чисто физические.
В виртуальной реальности Центральная избирательная комиссия размещалась в женевском Дворце Наций. Странная фантазия — интерьер там, конечно, замечательный, но неужели в Израиле не нашлось лучше? Мы вошли с Цейтлиным в большой зал, где за круглым столом сидели двадцать мужчин и одна женщина. Женщину я узнал сразу — это была Офра Даян, правнучка известного генерала, лидер женской партии «Юность». Приглядевшись, узнал и мужчин — стереоизображения каждого из них я много раз видел либо на страницах газет, либо в телевизионных политических шоу.
— Рады приветствовать вас, Павел, — сказал Хаим Визель, показывая на пустое кресло рядом с собой.
— Вы меня знаете? — пробормотал я, смущенный столь высокой честью. Почувствовал толчок в бок и понял, что Цейтлин призывает меня не отвлекаться.
Кресло оказалось не очень мягким, а взгляды, устремленные на меня, изучающими.
— Послушайте, Павел, — обратился ко мне Натан Бродецки, сидевший у противоположной стороны стола, — что вы думаете о народе, который в своей предвыборной программе провозглашает передачу палестинским арабам всех территорий, которыми они владели в 1948 году? Вам не кажется, что это самоубийство? Я за такой народ голосовать не буду.
— Тебя и не заставляют, — буркнул Реувен Харази, лидер Надежды, сидевший между двумя господами в черных шляпах — раввином Шаем из «Знамени Торы» и раввином Леви из «Братства Торы». — У нас, к сожалению, демократия. Но выслушать предвыборную программу каждого народа ты все-таки обязан.
— Противно, видит Бог, — сказал Бродецки.
— Не упоминай Его имени всуе! — возмутился раввин Леви. — Павел, твое счастье, что ты не политик, и тебе не нужно выбирать себе народ. Иначе ты оказался бы перед поистине неразрешимой проблемой, как все мы. Ни одной нормальной предвыборной программы! Это не евреи, а… — он махнул рукой и добавил что-то вроде «И Творец это терпит…»
— А я себе народ уже выбрал и знаю, за кого буду голосовать, энергично заявил Зеев Кац, лидер небольшой правой партии, название которой я никогда не мог запомнить. — Могу назвать, я не делаю из этого секрета: это Израиль-четыре.
После этих слов некая догадка мелькнула в моих мыслях и, чтобы не упустить возможное решение, я немедленно спросил:
— А сколько народов претендует на ваши голоса?
— Сто тринадцать! — сказал Бродецки. — Вот в чем проблема! Нас-то всего двадцать один.
— Двадцать, — с кислым видом поправил раввин Бухман из «Восхождения к Торе». — Женщина не считается, женщина не имеет права возглавлять нацию.
— Понятно… — протянул я, а Гиль Цейтлин, стоявший за моим креслом вне пределов видимости, гнусно хмыкнул.
— Не могли бы вы, господа, — сказал я, — дать и мне, историку, возможность ознакомиться с предвыборными программами? Права голоса у меня, естественно, нет, но я должен хотя бы определиться, к какому народу принадлежу.
— По-моему, тебе место в Израиле-пятьдесят семь, — сказал раввин Шай. — Это планета безбожников.
— Не надо на меня давить, — сказал я, становясь все более уверенным в себе. — Сам разберусь.
* * *
Я так понимаю, что исключительно психологическая инерция не позволила компьютерщикам сразу определить ситуацию. А может (судя по гнусному хихиканью Цейтлина), в ситуации они давно разобрались, но не имели представления, как с ней справиться?
В этом виртуальном мире не народ выбирал себе лидеров, а лидеры выбирали себе народ. Не лидеры выдвигали лозунги, чтобы повести людей, а народы предлагали свои программы и ждали, какую из них предпочтут лидеры. Перевернутый мир. По-моему, кто-то из программистов просто перепутал контакты или написал в какой-то программе плюс вместо минуса. Нет, я понимаю, что это чепуха. Но, черт возьми, я не мог упустить возможности изучить эту виртуальную реальность во всех ее проявлениях — подобного шанса для историка может не представиться никогда!
И прежде всего я должен был обезопасить себя от Гиля Цейтлина — мало ли что придет ему в голову!
— Этот господин, — сказал я, показывая рукой себе за спину, программист, и он хочет лишить вас всех законного права выбора.
Разве я сказал неправду?
Когда вызванные из соседней комнаты телохранители скрутили Цейтлина и начали его допрашивать (надеюсь, в рамках дозволенных методов), я сказал:
— А теперь — о программах. Хотел бы начать с Израиля под номером один. Где это, кстати?
Мужчины переглянулись, а Офра Даян закатила глаза к потолку, и я понял, что сморозил глупость.
— Ну, где бы это ни было, — бодро заявил я, — мне бы хотелось, так сказать, влиться в народ и…
— Да пожалуйста, — сказал Натан Бродецки, нажал на столе перед собой какую-то кнопку, и я влился.
* * *
Израиль-номер-один был на первый взгляд похож на марсианскую пустыню, какой ее изображают в компьютерных играх (мне пришло в голову, что пейзаж именно оттуда и был извлечен какой-то из многочисленных подпрограмм). Красные пески, красные камни, и дома в Иерусалиме тоже были красные. Слава Богу, евреи по улицам ходили не только не красные, но даже скорее зеленые по-моему, от злости на самих себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109