— Половина восьмого, — сказал Курион.
— Вот видишь…
Пол в бункере вздрогнул.
* * *
Как потом говорили эксперты, заряд не был сильным — около половины килотонны, обычная ядерная мина поля боя. Погибших оказалось немного человек двадцать, в основном — водители и пассажиры машин, следовавших с севера на юг через провинцию Марке.
Гриб был виден даже из Рима.
* * *
— Я уполномочен заявить, — сказал рав Рубинштейн, — что взорванное полчаса назад тактическое ядерное устройство является предупреждением. Я уполномочен заявить также, что ядерный заряд с тротиловым эквивалентом в десять килотонн буден подорван в Риме в четырнадцать часов по местному времени в том случае, если Римская республика не ответит согласием на предложение романской стороны о полной независимости территорий, принадлежащих романским евреям.
— Ты уполномочен… — сказал посланник Калигула. — Кем?
Рав Рубинштейн протянул через стол лист бумаги.
— Я не понимаю по-арамейски, — сказал Калигула, бросив взгляд на лист.
— У тебя есть переводчики, — вздохнул Рубинштейн. — Поверь мне, я и сам… Я не одобряю всего этого. Но не я сейчас определяю позицию моей делегации.
— Ты ее и раньше не определял, — пробормотал Калигула.
— Боюсь, — сдерживая себя, сказал рав, — что у Президента Суллы нет иного выхода. Люди, которых я сейчас представляю, доказали, что способны на все ради независимости родины.
— Фанатики, — бросил Калигула.
— Историю обычно делают именно фанатики, — печально сказал Рубинштейн. — Это может нравиться или нет, но это так.
Калигула встал.
— Президент Сулла, — сказал он, — будет ждать делегацию романских евреев в своем дворце сегодня в четырнадцать часов. Он надеется, что у делегации будут достаточные полномочия, а у нового еврейского руководства достаточно власти.
Рав Рубинштейн опустил голову. Он не был фанатиком. Он всего лишь верил в Творца…
* * *
— У меня прошла антивирусная программа, — сказал Моше Рувинский, директор Штейнберговского института альтернативной истории, — и в результате появилось это… И мы пока не знаем, является ли то, что ты видел, альтернативной реальностью, или это некий виртуальный мир, созданный больной фантазией нашего компьютера…
— Послушай, — сказал я. — Все просто. Запусти меня в эту альтернативу, и я тебе точно скажу, что это — вывих сознания у компьютера или физическая реальность, данная нам в ощущениях.
— Ни за что! — воскликнул Рувинский. — И не изображай из себя идиота. Ты прекрасно знаешь, что я смогу позволить тебе надеть шлем только в том случае, если ты точно укажешь мне точку возникновения альтернативы и нахождение в этой точке твоих предков.
— Точка очевидна. Тит не сумел взять Иерусалим и разрушить Храм. За этим последовал разгром его легионов, бегство римлян, и этот еврейский полководец… как его… Бен-Дор… гнал римлян до их исторической родины и еще дальше. И похоже, что даже разрушил Храм Юпитера, чего я лично не одобряю.
— Это не точка, это следствие, а момент создания альтернативы неизвестен.
— Запусти меня для начала в виртуальную реальность компьютера, и я разберусь…
— Ни за что! Нет у меня уверенности, что антивирусная программа сработала нормально. Не хочу, чтобы ты помер на моих глазах.
— Не понимаю, — сказал я, — почему директором Штейнберговского института назначили человека нерешительного и безынициативного.
— Только без рук, Павел! Если не можешь разобраться в проблеме, так и скажи.
— Почему же? Разобраться несложно. По-моему, это результат антивирусной программы. Неужели ты думаешь, что может реально существовать мир, в котором евреи поступают с римлянами так же, как не так давно арабы поступали с евреями? Террор, бомбы…
— Бытие, знаешь ли, определяет сознание, — возразил Рувинский. — И я не убежден, что…
— Глупости! — воскликнул я.
… Когда разговор закончился (безрезультатно, как и следовало ожидать), я подумал, что погорячился зря. Чем-то симпатичны были мне и бедняга Зеев, и рав Рубинштейн, и даже фанатичная Далия Шаллон. А римляне, при всей их исторической правоте, казались мне чужими — врагами, пришедшими и отобравшими у нас, евреев, землю Рима, Тосканы, Ломбардии, землю, на которой мы жили две тысячи лет…
Трудно судить себя, даже если неправ. Неправ ли — вот вопрос.
Глава 16
НАЗОВИТЕ ЕГО МОШЕ
Читатели моей «Истории Израиля» часто спрашивают, что означают намеки на некоторые события, изредка появляющиеся в той или иной главе. Намеки есть, а о событиях не сказано ни слова. Читатели полагают, что для исторического труда подобный подход неприемлем, и я с ними полностью согласен. Но о некоторых событиях я не мог до самого последнего времени поведать читателям по очень простой причине: в Израиле до сих пор существует цензура. Есть сведения, разглашать которые запрещено под страхом пятнадцатилетнего тюремного заключения. Можно, конечно, намекнуть в надежде, что читатели намек поймут, а цензоры — нет. Сами понимаете, насколько это маловероятно. Вот мне и приходилось ловчить, приводя читателя в недоумение.
На прошлой неделе все изменилось.
Мне позвонил Моше Рувинский, директор Института альтернативной истории, и сказал:
— Совещание по литере «А» ровно в полдень. Не опаздывай.
Я и не думал опаздывать, потому что литеру «А» собирали до этого всего раз, и вот тогда-то с каждого присутствовавшего взяли подписку о неразглашении информации.
Как и пять лет назад, в кабинете Рувинского нас собралось семеро. Кроме меня и Моше присутствовали: 1. руководитель сектора теоретической физики Тель-Авивского университета Игаль Фрайман (пять лет назад он был подающим надежды молодым доктором), 2. руководитель лаборатории альтернативных исследований Техниона Шай Бельский (пять лет назад это был юный вундеркинд без третьей степени), 3. министр по делам религий Рафаэль Кушнер (пять лет назад на его месте сидел другой человек, что не меняло существа дела), 4. писатель-романист Эльягу Моцкин (за пять лет постаревший ровно на пять лет и четыре новых романа), 5. космонавт-испытатель Рон Шехтель (который и пять лет назад был испытателем, хотя и не имел к космосу никакого отношения).
Ровно в полдень мы заняли места на диванах в кабинете директора Рувинского (он воображал, что отсутствие стола для заседаний создает непринужденную обстановку), и Моше сказал:
— Без преамбулы. Вчера вечером комиссия кнессета единогласно утвердила наш отчет по операции «Моше рабейну». Операция завершена, гриф секретности снят. Ваши соображения?
— Слава Богу, — сказал Игаль Фрайман. — Я никогда не понимал, почему подобную операцию нужно было держать в секрете.
— Кошмар, — сказал Шай Бельский. — Теперь мне не дадут работать — все начнут приставать с расспросами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109