Прибывший тут же уперся своим черным молотом в раскрасневшийся болт итальянца и обхватил его талию могучими руками. Не теряя ни секунды, он начал ритмично двигаться, причем проделывал это очень убедительно. Гвидо сознавал, что такое упражнение не сможет дать ему подлинного наслаждения, хотя в этом и была прелесть новизны. К его радости, покачивающийся черный брандспойт вскоре изверг свое содержимое, облив весь живот Гвидо. Освободившись, колосс ухмыльнулся, отпустил талию итальянца и исчез так же внезапно, как и появился.
— Вот человек, — восхищенно воскликнул Гвидо, — который знает, как разрешить проблемы человеческого общения!
— Что вы сказали? — переспросил озабоченный голос.
Это оказался Алистер Баррет, выглядевший еще более меланхоличным, чем в начале вечера.
— Ни одной свободной женщины! — простонал он.
— А что вы скажете об этой? — Гвидо указал англичанину на Аврору, которая блаженно вытянулась на скамье.
— Спасибо! — воскликнул Баррет и быстро зашагал к своей жене, распахнувшей навстречу ему руки и ноги.
— Видела бы Вана! — усмехнулся Гвидо. Эта сценка привела его в отличное расположение духа.
Оставив Барретов выполнять свои супружеские обязанности, итальянец двинулся дальше.
— Может быть, удастся хоть Никоса обработать? — пробормотал он.
Но кончал Гвидо, растянувшись на спине юной нубийки. Лаская плечи и бедра Кеми, он осторожно ввел свой палец между ее ягодиц. Она вздрогнула, напряглась и что-то протестующе промычала, так как рот ее был надежно закупорен поршнем Никоса.
— Ну что ж, — проворчал Гвидо, — если ей так не нравится…
Он уже примерился к лону юной негритянки, которое усиленно смазывал язык Никоса. Но прежде чем Гвидо успел проникнуть в Кеми, он почувствовал, как язык грека облизал его инструмент и после этого принялся поочередно уделять внимание то ему, то влажной горячей щели Кеми. Гвидо не стал возражать, быстро убедившись, что Никое работал языком не хуже, чем сама Вана. Больше того, его рот не уступал в этом утонченном искусстве любвеобильным губам Майки и Джулии… Гвидо с диким рычанием достиг, наконец, высшего блаженства, продолжая вспоминать губы своих жен, их нежные бедра, божественные груди, тугие округлые бока… Сейчас он сожалел, что так и не смог узнать все их сокровенные тайны.
С проворством и отвагой, потрясшими воображение Гвидо, Кеми Перевернулась и оседлала Никоса так, что огромный фаллос грека тут же скользнул в ее потаенные недра. Нубийка принялась гарцевать на нем с такой же неистовой страстью, с какой двумя ночами раньше Мидж превращала Гвидо в изнуренную жалкую развалину.
Когда все трое, совершенно обессиленные, улеглись рядышком на скамью, Гвидо спросил Никоса: — Неужели в этой стране все женщины такие?
В ответ грек лишь устало махнул рукой, а Кеми приподнялась на локте и наградила каждого из них легким дружеским поцелуем.
— Вы покинули поле битвы, мои милые? — спросила Вана, подойдя к ним вместе с Вернером. — А я хотела просить, чтобы вы меня взяли втроем, одновременно. Как мне не повезло! И все пятеро улеглись отдыхать. Никого из них не беспокоило исчезновение Незрина, вовсе, однако, не означавшее невнимание к гостям. Он пристально наблюдал за ними из кабины, в которую незаметно перешел. Находившимся в хаммам гостям казалось, что закопченное стекло скрывает их от глаз хозяина дома. Но изнутри кабины он с удивительной четкостью видел все выходки участников оргии.
Высокое качество зеркала двойного отражения, вмонтированного в иллюминатор, гарантировало четкость съемки, которую непрерывно вели скрытые автоматические камеры. В хаммам стояли и сверхчувствительные микрофоны, но Незрин отключил их: ему надоели вопли и стоны этих людей.
* * *
Когда из дома ушли последние гости, он вернулся в свой кабинет, расположенный на первом этаже. Время, когда все подчиненные спят, — самое подходящее для серьезной работы. Задачей Незрина было держать руководителей в курсе всех дел.
Незрин .просмотрел лежавший на столе список: президент Оттоманского банка, посол Японии, кардинал Б.Райс… Эти подождут.
Он повернулся к селектору, связывающему его с министерством, отдал короткое распоряжение и сидел с закрытыми глазами, пока не раздался зуммер. Выслушав доклад помощника, Незрин поднял бровь.
— Неужели в такой час Селима эль-Фаттаха нет дома? — удивленно спросил он. — Немедленно найдите его! И сразу перезвоните мне. Хотя постойте… Лучше поговорите с ним сами.
Передайте, что я разрешил иностранцу посмотреть Сивах. Его будет сопровождать молодая женщина, которой я склонен доверять. Он должен разрешить им вволю нагуляться по оазису.
Пусть смотрят все, что им вздумается, и задают кому угодно любые вопросы. Да, и пусть даст им возможность свободно знакомиться с местными жителями. Ему не нужно ни брать их под наблюдение, ни присылать мне отчеты. Через несколько дней я сам ему позвоню и дам дальнейшие инструкции. Да, Мехди!
Еще одно: передайте, чтобы он предоставил им свое гостеприимство и лично обеспечил прием, подобающий почетным гостям. Более того — пусть примет их как старых друзей. Они будут не против — скорее наоборот.
Незрин улыбнулся про себя и продолжал:
— Назовите ему только имя итальянца, ничего больше. Скажите, что имя женщины-проводника вы не знаете. Все поняли? Я не хотел бы, чтобы сейчас меня беспокоили.
Незрин закурил, один раз затянулся, выбросил сигарету и пробормотал:
— В конце концов, всего лишь один день!
Незрин нередко повторял эту фразу, когда чувствовал необходимость оценить сложившуюся ситуацию.
Но он хорошо понимал, что на этот раз предстоит работа настолько необычная, что заранее ее невозможно даже представить.
А впрочем, для него не такая уж необычная… Незрин улыбнулся.
«Простые люди настолько смутно представляют себе механизм власти! — подумал он. — Если бы они знали…»
Он открутил от переносного телевизора ручку, вытащил из нее короткий металлический стержень, похожий на обычный разъем, и подошел к мозаичному панно на стене офиса.
Незрин коснулся левой ладонью какой-то точки, на вид совершенно неотличимой от остальной мозаики.
И тут же рядом с местом, к которому он приложил руку, загорелось яркое круглое пятнышко размером с булавочную головку.
Правой рукой Незрин вставил туда металлический стерженек, который мягко погрузился в стену и исчез, словно растворился.
Светящееся пятнышко исчезло. Сейчас мозаика выглядела так, будто ничего не произошло.
Незрин снова приложил руку к стене — на этот раз к месту, куда он вставил металлический стержень.
Одновременно он негромко произнес звуковой код на языке, которого не узнал бы ни один человек на Земле. Потому что ни в нашем веке, ни в древности никто не говорил и не писал на этом языке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Вот человек, — восхищенно воскликнул Гвидо, — который знает, как разрешить проблемы человеческого общения!
— Что вы сказали? — переспросил озабоченный голос.
Это оказался Алистер Баррет, выглядевший еще более меланхоличным, чем в начале вечера.
— Ни одной свободной женщины! — простонал он.
— А что вы скажете об этой? — Гвидо указал англичанину на Аврору, которая блаженно вытянулась на скамье.
— Спасибо! — воскликнул Баррет и быстро зашагал к своей жене, распахнувшей навстречу ему руки и ноги.
— Видела бы Вана! — усмехнулся Гвидо. Эта сценка привела его в отличное расположение духа.
Оставив Барретов выполнять свои супружеские обязанности, итальянец двинулся дальше.
— Может быть, удастся хоть Никоса обработать? — пробормотал он.
Но кончал Гвидо, растянувшись на спине юной нубийки. Лаская плечи и бедра Кеми, он осторожно ввел свой палец между ее ягодиц. Она вздрогнула, напряглась и что-то протестующе промычала, так как рот ее был надежно закупорен поршнем Никоса.
— Ну что ж, — проворчал Гвидо, — если ей так не нравится…
Он уже примерился к лону юной негритянки, которое усиленно смазывал язык Никоса. Но прежде чем Гвидо успел проникнуть в Кеми, он почувствовал, как язык грека облизал его инструмент и после этого принялся поочередно уделять внимание то ему, то влажной горячей щели Кеми. Гвидо не стал возражать, быстро убедившись, что Никое работал языком не хуже, чем сама Вана. Больше того, его рот не уступал в этом утонченном искусстве любвеобильным губам Майки и Джулии… Гвидо с диким рычанием достиг, наконец, высшего блаженства, продолжая вспоминать губы своих жен, их нежные бедра, божественные груди, тугие округлые бока… Сейчас он сожалел, что так и не смог узнать все их сокровенные тайны.
С проворством и отвагой, потрясшими воображение Гвидо, Кеми Перевернулась и оседлала Никоса так, что огромный фаллос грека тут же скользнул в ее потаенные недра. Нубийка принялась гарцевать на нем с такой же неистовой страстью, с какой двумя ночами раньше Мидж превращала Гвидо в изнуренную жалкую развалину.
Когда все трое, совершенно обессиленные, улеглись рядышком на скамью, Гвидо спросил Никоса: — Неужели в этой стране все женщины такие?
В ответ грек лишь устало махнул рукой, а Кеми приподнялась на локте и наградила каждого из них легким дружеским поцелуем.
— Вы покинули поле битвы, мои милые? — спросила Вана, подойдя к ним вместе с Вернером. — А я хотела просить, чтобы вы меня взяли втроем, одновременно. Как мне не повезло! И все пятеро улеглись отдыхать. Никого из них не беспокоило исчезновение Незрина, вовсе, однако, не означавшее невнимание к гостям. Он пристально наблюдал за ними из кабины, в которую незаметно перешел. Находившимся в хаммам гостям казалось, что закопченное стекло скрывает их от глаз хозяина дома. Но изнутри кабины он с удивительной четкостью видел все выходки участников оргии.
Высокое качество зеркала двойного отражения, вмонтированного в иллюминатор, гарантировало четкость съемки, которую непрерывно вели скрытые автоматические камеры. В хаммам стояли и сверхчувствительные микрофоны, но Незрин отключил их: ему надоели вопли и стоны этих людей.
* * *
Когда из дома ушли последние гости, он вернулся в свой кабинет, расположенный на первом этаже. Время, когда все подчиненные спят, — самое подходящее для серьезной работы. Задачей Незрина было держать руководителей в курсе всех дел.
Незрин .просмотрел лежавший на столе список: президент Оттоманского банка, посол Японии, кардинал Б.Райс… Эти подождут.
Он повернулся к селектору, связывающему его с министерством, отдал короткое распоряжение и сидел с закрытыми глазами, пока не раздался зуммер. Выслушав доклад помощника, Незрин поднял бровь.
— Неужели в такой час Селима эль-Фаттаха нет дома? — удивленно спросил он. — Немедленно найдите его! И сразу перезвоните мне. Хотя постойте… Лучше поговорите с ним сами.
Передайте, что я разрешил иностранцу посмотреть Сивах. Его будет сопровождать молодая женщина, которой я склонен доверять. Он должен разрешить им вволю нагуляться по оазису.
Пусть смотрят все, что им вздумается, и задают кому угодно любые вопросы. Да, и пусть даст им возможность свободно знакомиться с местными жителями. Ему не нужно ни брать их под наблюдение, ни присылать мне отчеты. Через несколько дней я сам ему позвоню и дам дальнейшие инструкции. Да, Мехди!
Еще одно: передайте, чтобы он предоставил им свое гостеприимство и лично обеспечил прием, подобающий почетным гостям. Более того — пусть примет их как старых друзей. Они будут не против — скорее наоборот.
Незрин улыбнулся про себя и продолжал:
— Назовите ему только имя итальянца, ничего больше. Скажите, что имя женщины-проводника вы не знаете. Все поняли? Я не хотел бы, чтобы сейчас меня беспокоили.
Незрин закурил, один раз затянулся, выбросил сигарету и пробормотал:
— В конце концов, всего лишь один день!
Незрин нередко повторял эту фразу, когда чувствовал необходимость оценить сложившуюся ситуацию.
Но он хорошо понимал, что на этот раз предстоит работа настолько необычная, что заранее ее невозможно даже представить.
А впрочем, для него не такая уж необычная… Незрин улыбнулся.
«Простые люди настолько смутно представляют себе механизм власти! — подумал он. — Если бы они знали…»
Он открутил от переносного телевизора ручку, вытащил из нее короткий металлический стержень, похожий на обычный разъем, и подошел к мозаичному панно на стене офиса.
Незрин коснулся левой ладонью какой-то точки, на вид совершенно неотличимой от остальной мозаики.
И тут же рядом с местом, к которому он приложил руку, загорелось яркое круглое пятнышко размером с булавочную головку.
Правой рукой Незрин вставил туда металлический стерженек, который мягко погрузился в стену и исчез, словно растворился.
Светящееся пятнышко исчезло. Сейчас мозаика выглядела так, будто ничего не произошло.
Незрин снова приложил руку к стене — на этот раз к месту, куда он вставил металлический стержень.
Одновременно он негромко произнес звуковой код на языке, которого не узнал бы ни один человек на Земле. Потому что ни в нашем веке, ни в древности никто не говорил и не писал на этом языке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53