«Помнится, я точно так же ударился башкой перед самой дверью в мою камеру, — радостно подумал он, — ну, поднял голову, а передо мной табличка — железная массивная дверь. Где же здесь эта дверь? Я лучше бы в камере сидел».
Он пошарил руками в темноте, но ничего, кроме шершавых стен, покрытых какой-то теплой слизью, не обнаружил. Тогда Никита шагнул вперед и снова с размаху врезался лбом в железную преграду.
— Если б у меня зажигалка была, горела, — кривясь от боли, проговорил он, — а сейчас…
Он поднял руки и ощупал предмет, о который ушибся, — железная труба. Ржавая и сырая.
«Да они просто издеваются надо мною, — подумал вдруг Никита, — лаз в стене — это такая же бутафория, как и кандалы. Ты вылезаешь, думаешь, что сбежал, а на самом деле бродишь в каком-то лабиринте».
— Гады! — воскликнул Никита, имея в виду, конечно, Тампакса и Бурята. — Сволочи! Гниды! Выходите, ублюдки! Вот он я!
Голос Никиты звучал в затхлой темноте так глухо и жалко, что Никита, прокричав еще пару ругательств, смолк.
Он шагнул назад, но тут оказалось, что, пока он стоял, ноги его почти по щиколотку засосало в мягкий ил, который невесть по какой причине образовался под слоем вонючей воды. С великим трудом выдрав из ила ноги, Никита попятился, но опять приложился головой о трубу, на этот раз затылком и на этот раз так чувствительно, что громко завыл и пошатнулся, едва не упав ничком в грязь.
— Да что же это такое? — всхлипнул Никита. Ему послышалось что-то впереди.
«Сантехники какие-нибудь, — мелькнула в его сознании шальная мысль. — Кому еще шляться здесь, в подвальной темноте. Сантехники. Они меня и спасут!»
Никита радостно вскрикнул и бросился на звук.
— Помогите! — закричал он. — Помогите!
Далеко убежать он не успел. Что-то мягкое и явно живое шарахнулось у него из-под ног и быстро захлюпало в темноту. Никита споткнулся и рухнул всем своим длинным телом в грязную воду.
Дрожь омерзения тут же пронзила его. Теплая жижа была так противна, что Никита несколько секунд не шевелился, сдерживая спазмы, терзающие его желудок. А потом снова услышал странный звук впереди, только уже много ближе. На этот раз можно было определить природу звука, но ничего человеческого в этом звуке не было.
А похоже было на то, будто тысячи мелких тварей несутся вперед, шлепая крохотными лапками по грязной воде.
«Крысы!» — догадался Никита.
Он вскочил на ноги, но, поскользнувшись, снова упал и заизвивался в грязи, полуобезумевший от страха, пытаясь подняться. Когда это у него снова не получилось, он закричал.
Писк несущихся на него тварей стал громче, будто крысы услышали его и, обрадованные страхом жертвы, побежали быстрее.
Никита снова вскочил, снова упал, снова вскочил. Уже плохо владея своим телом, он оставил безуспешные попытки подняться на ноги, перевернулся на живот и пополз в темноту, куда угодно, только подальше от крыс.
Писк, плеск и шорох тысяч маленьких лапок все приближался. Никита только сейчас понял, что никуда ему от них не уйти. Он уже был не в состоянии реально оценивать создавшуюся ситуацию, сознание помутилось и погасло. Функционировало теперь только его подсознание и возобладавшие над всякими трезвыми мыслями инстинкты, густо наполненные темными страхами, оставшимися Никите в наследство от далеких предков.
Возможно, в другой обстановке Никита не стал бы так нервничать из-за какой-то стаи грызунов, но сейчас в полной темноте и растерянности, барахтающийся в грязной воняющей луже, он испытывал только одно чувство — животный страх. И совсем по-звериному завыл, когда мысль о том, что крысы неминуемо настигнут его всего через несколько минут или даже секунд, возникла в его одурманенной ужасом голове.
Никита каждую секунду ожидал нападения, но крысы накинулись на него все равно неожиданно. О том, чтобы сопротивляться, не могло быть и речи. Никита просто закрыл голову руками и нырнул в мерзкую лужу, стараясь как можно глубже втиснуть себя в ил и больше всего на свете жалея о том, что он не иголка, которую можно вогнать в почву как можно глубже.
Маленькие мерзкие лапки, вооруженные совсем уж крохотными коготками, застучали по спине и ногам Никиты. Он всхлипнул и с такой силой вдавил лицо в ил, что едва не сломал нос.
За несколько этих страшных мгновений все несколько страшных дней промелькнули перед глазами Никиты — все потрясения, которые он в последнее время переживал, казались ему теперь настолько мелкими и незначительными, что уже переставали быть потрясениями как таковыми. Провалы в памяти, пьяные происшествия, пьяные же драки, милицейские протоколы, грабеж, погоня, снова грабеж и прочие неприятности совершенно потерялись в том темном омуте ужаса, в котором неудержимо тонул сейчас Никита. Он бы теперь с громадным удовольствием оказался бы даже в милицейской камере, где одна стена целиком состоит из стальной решетки, за что камера называется в народе «обезьянником». Да где угодно, лишь бы не было этой отвратительной, тошнотворной грязи и крыс, крыс, крыс,
Закончилось все внезапно. Никита вдруг ощутил, что остался совсем один в кромешной темноте, и только сейчас вспомнил, что не дышал все время, когда на его теле копошились крысы. Вспомнил и рывком поднял голову, Со всхлипом втянул в себя промозглый воздух и вытер испачканное в грязи и иле лицо.
Поднялся и сел на корточки. Выпрямиться полностью у него пока не хватало сил. Руки и ноги тряслись ужасно, будто через тело Никиты кто-то неумолимый и жестокий пропустил порядочный заряд тока. Всхлипывая и подвывая, Никита наскоро ощупал себя, удивляясь тому, что не ощущает боли от укусов. И только полностью исследовав собственное тело, он убедился в том, что невредим. Крысы вовсе не нападали на него. Они, взбудораженные чем-то, пробежали мимо него. Точнее, по нему.
— Дикость какая-то, — пробормотал Никита, пытаясь унять дрожь в руках, — сижу в грязной луже, истоптанный крысами. Откуда они, кстати говоря, взялись? Санитарно-эпидемиологической службы на них нет.
Он с трудом поднялся на ноги. Попытался было отряхнуть одежду, но тут же криво усмехнулся собственной наивности и махнул рукой. Куртка и штаны испачканы были страшно. Белая футболка, располагавшаяся под курткой, превратилась в бурую половую тряпку, к тому же прорванную на груди в нескольких местах.
«Хорошо хоть куртка и штаны не рваные, — подумал Никита, радуясь тому, что страх понемногу отпускал его и он уже мог думать о чем-то обыденном, — синтетика. С синтетики все хорошо счищается — тряпочкой протер, и все. Или средством для чистки каким-нибудь. А вот майка…» Не додумав эту мысль, он вдруг замер. Показалось?
Никита напряженно прислушался, но звук, взволновавший его несколько секунд назад, больше не повторился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90