через парадную дверь и через потайной ход – на разных уровнях. Дефо получал вознаграждения за службу и только благодарил. Свифт тоже получал, но однажды, когда ему показалась недостаточной сумма или недостойным повод, он вернул деньги.
«Слава ума или великого знания, – говорил Свифт, – заменят голубую ленту или карету».
И действительно, он, провинциальный пастор, одно время был вдохновителем государственной политики, «министром без портфеля», как его впоследствии называли биографы.
С высот Ума, силой и сверканием которого Свифт приводил современников просто в трепет, он считал нужным сокрушить Дефо, этого «безграмотного писаку». Знал ли Свифт, что на самом деле не безграмотного? Конечно! Равно как произнес он историческую фразу: «Запамятовал я его имя», – помня, конечно, это имя прекрасно. Ведь почему своего Гулливера женил он на дочери «галантерейщика из Сити»? Намек на Дефо. Гулливер как бы зять Дефо – так это придумал Свифт, который уж наверняка не мог забыть, как зовут «тестя» его основного героя.
С презрением Свифт отмахнулся от Дефо, и в этом сказались его высокомерие, нетерпимость, его дурной характер. Но был тут и не случайный каприз великого ума. Взяв за скобки личное, мы получим конфликт – принципиальный, исторический.
Ведь и Робинзон с Гулливером люди все же разные, хотя одно и то же время, поставив на них свою печать, сделало их похожими. Гулливер в книге не меняется, он лишь постепенно, от плаванья к плаванью, раскрывается как отважный, спокойный, пристальный наблюдатель. Иное дело Робинзон, который, как и все герои Дефо, пройдя жизненный искус, миновав «долину полудикую», делается другим, или, по крайней мере, хочет стать другим. Оба повествуют о своих злоключениях довольно невозмутимо, только у Гулливера позиция заведомо ясная, прочная с самого начала. Себе самому Гулливер ничего не доказывает, он лишь сверяет путевые впечатления со своим изначально свойственным ему взглядом на вещи. Сын состоятельного джентльмена, прошедший выучку на нескольких европейски прославленных факультетах, Гулливер отправляется путешествовать, понимая свою участь, осознавая судьбу. Совершив несколько плаваний и обзаведясь капиталом, Гулливер покупает в Лондоне дом и женится на дочери состоятельного торговца трикотажем. Что же, для Дефо Гулливер желанный зять! Дефо был счастлив, когда любимую дочь ему удалось выдать за книголюба, образованного и одаренного молодого человека: ступень в движении наверх, которое поставил себе жизненной целью Дефо. Он мечется, ищет, добивается, утверждает себя, и тем же намерением утвердить себя, доказать всему свету свою состоятельность движимы герои Дефо. А Гулливер таких-то рассматривает спокойно, вроде как лилипутов, лапутян, или еще хуже, йеху. Человек – пигмей перед ним или великан, образованный тупица или дикарь. Гулливер прежде всего зажимает нос и принимает прочие меры предосторожности, чтобы не оказаться к этому существу в чрезмерной близости. Он-то сам не таков! А вот Дефо и такой и сякой, однако изо всех состояний, подъемов и падений пробивается он к одному – к истинному достоинству (что для Гулливера просто само собой разумеется).
Метавший громы и молнии в защиту простого люда, Свифт, конечно, и подумать не мог о том, чтобы снизойти в своих писаниях до более или менее широкой публики. Он презирал Дефо даже за его популярность. Да, с высот ума Свифт и в Дефо видел «дикую» силу. «У этого типа есть замечательные проблески, однако недостает ему хотя бы малой опоры в учености», – толковали о Дефо среди ближайших друзей Свифта. Двери литературных клубов перед Дефо были закрыты. Вообще, он значился за порогом истинной литературы. А начиналось это, конечно, с униженного положения Дефо. Положим, ушей ему не отрезали, а ведь могли и отрезать. Из тех он был, на взгляд ученой публики, кому место у позорного столба – кто без ушей (или с клеймом на лбу).
Могло кому-нибудь прийти в голову упрекнуть Свифта в том, что он украл лошадь? А Дефо упрекали. Это современники. Биографы разобрались с этой лошадью, которую Дефо будто бы увел из Ковентри. Выяснили: не увел, а взял внаем, потому что своя захромала, но хозяину показалось, что мало он заплатил. Это выяснили, однако ведь вместе с современниками биографы до самого последнего времени думали, что Дефо чуть было не стал платным шпионом шведов, то есть деньги прикарманил, а шпионить не стал. Еще совсем недавно так думали, испытывая понятное чувство неловкости. Выяснили, что и здесь ничего подобного не было. Все фикция, сочиненная самим Дефо. Разыгрывал он читателей, прикидываясь то «джентльменом из Кента», то собственным «врагом», а тут прикинулся «шпионом». Стало быть, ничего такого не было, только, беда, жизнь вел Дефо такую, что не ровен час и конокрадом можно было стать, и платным шпионом. Он не крал и на подкуп не поддавался, зато подумать, зная его образ жизни, можно было что угодно…
Он, например, гордится, что объехал всю страну, и мы ставим ему это в заслугу. А чего мыкаться? – спросим с точки зрения того времени. Дорог прочных нет, и обычая у порядочных людей такого нет, чтобы утруждать себя ездить, так кто же гонит его в путь? Вы почитайте его собственный отчет об этом «приключении» с лошадью из письма к Годольфину: «Восемь дней непрерывно шел дождь, дороги так размыло, что я не мог двигаться скорее, а лошадь, с которой я не слезал, пришлось все же оставить по пути» (20 апреля 1708 г.).
Неудивительно, что лошадь обезножела, но ведь и сам Дефо совсем не так представлял себе достойную жизнь. Его мечта: состоятельный джентльмен, свое дело в городе, свой дом за городом, прогулка верхом, досуг отдает литературе. А было что? Какая-то черниловозная кляча. Предвосхитил он новейший литераторский профессионализм? Но тогда на это смотрели иначе.
Большие политические события развернулись, однако, так, что не Гарлей помог Дефо, а сам Дефо должен был поддерживать своего патрона.
Перед кончиной королевы Анны положение Гарлея достигло предельных высот. Временное удаление от власти компенсировано было с избытком. Гарлей получил не только прежний пост, но еще и дворянское звание, к тому же двойное, тогда стал он графом и Оксфордским и Мортимерским. Но со смертью Анны и с приходом Георга Гарлей оказался не у дел.
Болингброк, подписавший прощение Дефо и получивший графский титул одновременно с Гарлеем, тот просто эмигрировал. Гарлей никуда не уехал, уединившись в своем имении. Он ждал, что за ним еще пришлют. За ним прислали… чтобы отправить его в Тауэр, тот самый, что показывали Петру I во время его визита в Лондон. Не пропускавший ни одной диковины, Петр осмотрел и эту диковину из диковин, темницу, где содержали и казнили королей, или, как отметил у себя в «Журнале» Петр, «честных людей».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
«Слава ума или великого знания, – говорил Свифт, – заменят голубую ленту или карету».
И действительно, он, провинциальный пастор, одно время был вдохновителем государственной политики, «министром без портфеля», как его впоследствии называли биографы.
С высот Ума, силой и сверканием которого Свифт приводил современников просто в трепет, он считал нужным сокрушить Дефо, этого «безграмотного писаку». Знал ли Свифт, что на самом деле не безграмотного? Конечно! Равно как произнес он историческую фразу: «Запамятовал я его имя», – помня, конечно, это имя прекрасно. Ведь почему своего Гулливера женил он на дочери «галантерейщика из Сити»? Намек на Дефо. Гулливер как бы зять Дефо – так это придумал Свифт, который уж наверняка не мог забыть, как зовут «тестя» его основного героя.
С презрением Свифт отмахнулся от Дефо, и в этом сказались его высокомерие, нетерпимость, его дурной характер. Но был тут и не случайный каприз великого ума. Взяв за скобки личное, мы получим конфликт – принципиальный, исторический.
Ведь и Робинзон с Гулливером люди все же разные, хотя одно и то же время, поставив на них свою печать, сделало их похожими. Гулливер в книге не меняется, он лишь постепенно, от плаванья к плаванью, раскрывается как отважный, спокойный, пристальный наблюдатель. Иное дело Робинзон, который, как и все герои Дефо, пройдя жизненный искус, миновав «долину полудикую», делается другим, или, по крайней мере, хочет стать другим. Оба повествуют о своих злоключениях довольно невозмутимо, только у Гулливера позиция заведомо ясная, прочная с самого начала. Себе самому Гулливер ничего не доказывает, он лишь сверяет путевые впечатления со своим изначально свойственным ему взглядом на вещи. Сын состоятельного джентльмена, прошедший выучку на нескольких европейски прославленных факультетах, Гулливер отправляется путешествовать, понимая свою участь, осознавая судьбу. Совершив несколько плаваний и обзаведясь капиталом, Гулливер покупает в Лондоне дом и женится на дочери состоятельного торговца трикотажем. Что же, для Дефо Гулливер желанный зять! Дефо был счастлив, когда любимую дочь ему удалось выдать за книголюба, образованного и одаренного молодого человека: ступень в движении наверх, которое поставил себе жизненной целью Дефо. Он мечется, ищет, добивается, утверждает себя, и тем же намерением утвердить себя, доказать всему свету свою состоятельность движимы герои Дефо. А Гулливер таких-то рассматривает спокойно, вроде как лилипутов, лапутян, или еще хуже, йеху. Человек – пигмей перед ним или великан, образованный тупица или дикарь. Гулливер прежде всего зажимает нос и принимает прочие меры предосторожности, чтобы не оказаться к этому существу в чрезмерной близости. Он-то сам не таков! А вот Дефо и такой и сякой, однако изо всех состояний, подъемов и падений пробивается он к одному – к истинному достоинству (что для Гулливера просто само собой разумеется).
Метавший громы и молнии в защиту простого люда, Свифт, конечно, и подумать не мог о том, чтобы снизойти в своих писаниях до более или менее широкой публики. Он презирал Дефо даже за его популярность. Да, с высот ума Свифт и в Дефо видел «дикую» силу. «У этого типа есть замечательные проблески, однако недостает ему хотя бы малой опоры в учености», – толковали о Дефо среди ближайших друзей Свифта. Двери литературных клубов перед Дефо были закрыты. Вообще, он значился за порогом истинной литературы. А начиналось это, конечно, с униженного положения Дефо. Положим, ушей ему не отрезали, а ведь могли и отрезать. Из тех он был, на взгляд ученой публики, кому место у позорного столба – кто без ушей (или с клеймом на лбу).
Могло кому-нибудь прийти в голову упрекнуть Свифта в том, что он украл лошадь? А Дефо упрекали. Это современники. Биографы разобрались с этой лошадью, которую Дефо будто бы увел из Ковентри. Выяснили: не увел, а взял внаем, потому что своя захромала, но хозяину показалось, что мало он заплатил. Это выяснили, однако ведь вместе с современниками биографы до самого последнего времени думали, что Дефо чуть было не стал платным шпионом шведов, то есть деньги прикарманил, а шпионить не стал. Еще совсем недавно так думали, испытывая понятное чувство неловкости. Выяснили, что и здесь ничего подобного не было. Все фикция, сочиненная самим Дефо. Разыгрывал он читателей, прикидываясь то «джентльменом из Кента», то собственным «врагом», а тут прикинулся «шпионом». Стало быть, ничего такого не было, только, беда, жизнь вел Дефо такую, что не ровен час и конокрадом можно было стать, и платным шпионом. Он не крал и на подкуп не поддавался, зато подумать, зная его образ жизни, можно было что угодно…
Он, например, гордится, что объехал всю страну, и мы ставим ему это в заслугу. А чего мыкаться? – спросим с точки зрения того времени. Дорог прочных нет, и обычая у порядочных людей такого нет, чтобы утруждать себя ездить, так кто же гонит его в путь? Вы почитайте его собственный отчет об этом «приключении» с лошадью из письма к Годольфину: «Восемь дней непрерывно шел дождь, дороги так размыло, что я не мог двигаться скорее, а лошадь, с которой я не слезал, пришлось все же оставить по пути» (20 апреля 1708 г.).
Неудивительно, что лошадь обезножела, но ведь и сам Дефо совсем не так представлял себе достойную жизнь. Его мечта: состоятельный джентльмен, свое дело в городе, свой дом за городом, прогулка верхом, досуг отдает литературе. А было что? Какая-то черниловозная кляча. Предвосхитил он новейший литераторский профессионализм? Но тогда на это смотрели иначе.
Большие политические события развернулись, однако, так, что не Гарлей помог Дефо, а сам Дефо должен был поддерживать своего патрона.
Перед кончиной королевы Анны положение Гарлея достигло предельных высот. Временное удаление от власти компенсировано было с избытком. Гарлей получил не только прежний пост, но еще и дворянское звание, к тому же двойное, тогда стал он графом и Оксфордским и Мортимерским. Но со смертью Анны и с приходом Георга Гарлей оказался не у дел.
Болингброк, подписавший прощение Дефо и получивший графский титул одновременно с Гарлеем, тот просто эмигрировал. Гарлей никуда не уехал, уединившись в своем имении. Он ждал, что за ним еще пришлют. За ним прислали… чтобы отправить его в Тауэр, тот самый, что показывали Петру I во время его визита в Лондон. Не пропускавший ни одной диковины, Петр осмотрел и эту диковину из диковин, темницу, где содержали и казнили королей, или, как отметил у себя в «Журнале» Петр, «честных людей».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75