Не успел отец отойти от телефона, как раздался новый звонок. Мистер Соломон взял трубку и поспешно замахал отцу рукой.
– Это ваша вторая дочь, мистер Банкрофт. Это ваша Винни.
Летти переминалась с ноги на ногу, пока отец почти слово в слово повторял то, что сказал Люси. Снаружи, дуя в свистки, пробежала стайка чумазых мальчишек. Война была захватывающим событием. Национальная гордость отражалась на каждом лице.
К вечеру вся семья собралась за столом. Все говорили о войне, а Летти думала, что сейчас делает Дэвид, о чем он думает. Неужели он и теперь не пошлет ей письмо?
* * *
Ничего. Ни слова. В приливе национальной солидарности мужчины повсюду распевали песни и готовились воевать.
Зашел Билли. Его большие голубые глаза светились лихорадочным возбуждением.
– Я записался в армию, Лет! – почти крикнул он. Она стояла в центре магазина и недоуменно смотрела на него. Он был в форме цвета хаки и фуражке с козырьком, надетой набекрень.
– Они взяли меня без звука. Я прошел медкомиссию. Мне написали – форма AI. Теперь я солдат, Лет. Здорово, да? Я тебе нравлюсь? Если хочешь, пойдем сегодня вечером погуляем, прежде чем я отправлюсь в полк. – Он видел, что она в нерешительности. – Пойдем, Лет. Как когда-то. Я буду очень рад.
Что она могла сказать кроме «да»! Он стоял – такой простодушный, готовый броситься в бой за свою страну, стать героем, что она почувствовала нежность к нему. Не любовь, она любила только одного мужчину. Если бы его не было, она всем сердцем могла бы полюбить Билли, доброго, веселого, с широким лицом и задором типичного кокни. От мысли, что она упустила свой шанс, у нее екнуло сердце, ей почти захотелось вернуться назад, в прошлое, и позволить своим чувствам к Билли захватить ее, но невидимая нить удерживала ее, и у нее не было сил ее разорвать.
Билли пригласил ее в Мюзик-холл, а потом в маленькое кафе на углу. Они ели мясо, картофельное пюре, сухую колбасу и гороховый пудинг. Он говорил весь вечер, она смеялась, потом он проводил ее домой, поцеловал в щеку, так как она не подставила губ, и спросил, будет ли она ему писать. Она ответила, что да, будет.
Когда он ушел, она расплакалась. Несмотря на добродушно-веселое прощание, он выглядел очень одиноко, а когда, уходя, он помахал рукой, ей показалось, что она теряет его навсегда. Ей захотелось побежать за ним, обнять его, сказать, что все будет хорошо, что война к Рождеству закончится. Газеты, мрачно сообщавшие об отступлении британской армии в конце августа, теперь, в начале сентября, с гордостью писали об отступлении немцев.
Она знала, что Билли опечален не тем, что покидает свой дом. Все эти годы, несмотря на свою привлекательную внешность, он не сходился надолго ни с одной девушкой, а увидев его прощальный взмах рукой, хоть он и старался сделать его небрежным, она поняла, что причина его печали в ней. Милый, хороший Билли. Если бы… Ее охватило тяжелое предчувствие, но она оттолкнула от себя эту мысль. С ним все будет хорошо!
Она подумала о тысячах мужчин, вступающих сейчас в армию, и потом о Дэвиде. Неужели он тоже? Может быть, не в национальном угаре, но разозлившись на нее? Она начала думать о Дэвиде, и мысли о Билли вылетели у нее из головы. Что, если… Она должна поговорить с ним, прежде чем он, как Билли, уйдет на войну.
Смирив свою гордость, Летти в воскресенье подошла к двери мистера Соломона и, с его разрешения, отважилась еще раз позвонить родителям Дэвида. К ее огромной радости, ответил сам Дэвид.
На мгновение у нее перехватило дыхание, слова, которые она собиралась ему сказать, застряли в горле. Наконец она пришла в себя и поспешно заговорила:
– Дэвид! О дорогой, извини меня. Я не хотела… Я хочу выйти за тебя замуж, дорогой… если ты еще хочешь. Я этого так хочу, что теперь меня никто не остановит. Я хочу… О, пожалуйста, Дэвид, не сердись на меня. Вернись… приезжай ко мне… приезжай.
Она услышала его голос, немножко странный, и поняла, что он сейчас скажет.
– Летиция. Я завтра уезжаю.
– Ты записался в армию?
– Прости, Летиция. Это мой долг. Им нужны офицеры. С моим образованием я им сразу подошел. Не беспокойся, я не собираюсь уезжать за границу, по крайней мере пока. Я буду обучать новобранцев.
Летти слушала, не шевелясь. После ее неистового признания в любви, его тон был так спокоен!
– Понятно, – постаралась она сказать равнодушно. Она поставила себя в дурацкое положение.
– Дэвид, я больше не передумаю.
– Я знаю, – донесся голос из трубки.
– Я имею в виду… о нашей женитьбе.
– Я знаю.
В его голосе слышалась лишь тупая покорность и смирение. Она вдруг вышла из себя.
– Это все, что ты можешь сказать? «Я знаю»? Дэвид, я хочу увидеть тебя. Я должна увидеть тебя. Пожалуйста! Только один раз! Все высказать до конца. Пожалуйста, приезжай ко мне. Я обещаю, что не буду…
Она внезапно остановилась. Не нужно так упрашивать.
Она напряженно вслушивалась в тишину на другом конце провода, пытаясь угадать, о чем он думает. И все это время ее гордость боролась с ее желанием. «О Дэвид, ответь мне, – рыдало желание. – Скажи, что приедешь. Ты мне нужен. Ради Бога, ты так мне нужен. Не уходи от меня. Не вешай трубку». А гордость упрекала ее: «Ты унижаешься перед ним. Если ты ему безразлична, пусть уходит. Ты только сбиваешь себе цену». Желание победило гордость, и она уже собиралась произнести его имя, как он ответил:
– Я завтра уезжаю. Но, если хочешь, чтобы мы поговорили, я могу приехать через полчаса. Тебя это устраивает?
– О конечно, дорогой! Это очень хорошо, – ответила она спокойно.
– Значит, увидимся примерно через полчаса.
В трубке раздался щелчок, и наступила тишина. Она с преувеличенной осторожностью повесила ее, поблагодарила мистера Соломона, услышала, как он сверху крикнул ей: «До свидания!»
К приезду Дэвида нервы Летти были на пределе. Слезы постоянно наворачивались на глаза, она вытирала их тыльной стороной ладони. Она была в магазине. Отец по обыкновению пошел днем вздремнуть, и она из предосторожности подвязала дверной колокольчик, чтобы не потревожить отца, когда… если придет Дэвид.
Она видела, как он подъехал к магазину, и еле удержалась, чтобы не выбежать ему навстречу. Она стояла, выпрямившись, наблюдая, с какой преувеличенной тщательностью он, не глядя на нее, закрывал дверь.
Когда он повернулся, жалость захлестнула ее. Его глаза были так печальны, словно все страдание мира отражалось в них. Она никогда не видела его таким. Он перевел взгляд на руки и снял перчатки.
– Ты хотела поговорить, Летиция?
О, как она хотела поговорить, броситься ему на шею, упасть на колени, обхватить его, просить…
– Да, нам нужно поговорить, – ответила она наконец. Она молила Бога, чтобы ее глаза не были красными. – Мы не можем все закончить вот так, Дэвид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91