Пойдем к кассиру», – и направился туда, где находились его приятели, а за ним Гоннелла.
Когда он вошел внутрь лавки, торговец сказал приятелям: «Выдайте деньги этому человеку!»
Как только он это сказал, те размахнулись и стали ему платить той монетой, которую он заслужил, и надавали ему так, что всего его почти искалечили, а когда Гоннелла собирался кричать, то они говорили ему: «И за это мы тебе заплатим».
И, таким образом, они уплатили ему столько, что этого хватило бы не на одно блюдо, а на целых три обеда. Названный Гоннелла, закрыв лицо руками и плащом, пробрался к середине лавки, говоря: «Ах, разве так рассчитываются торговцы?» И вышел на улицу, где Моччека поджидал его.
Увидя его выходящим из лавки таким растрепанным и направляющимся к нему, Моччека спросил: «Уплатили тебе?»
А Гоннелла ответил: «Ах, нет! Но они дали мне такое основательное обещание, что мне не приходится больше просить».
Моччека спросил его: «Гоннелла, хочешь, чтобы я сказал тебе правду? Они отделали тебя за все те дела, которые сошли тебе с рук, но ты много сделал такого, за что должен был бы расплатиться жизнью, а не только получить хорошую вздрючку, как сегодня. Это может тебе послужить уроком на будущее время. Тебе известно, что наше искусство заключается в том, чтобы увеселять, а не грабить, не отнимать, а брать только то, что дают от щедрот, не с помощью обмана или хитрости. Брось эти плутни: они опасны и для тебя и для других, вернись в Феррару к своему маркизу и живи не грабежом, а тихо и мирно».
Гоннелла, выслушав его, сказал: «Моччека, ты не таков, как твое имя, и даешь мне хороший совет. И еще лучший совет ты мне дал бы, если бы ты принял участие в расплате, которую я получил сегодня утром; правильно говорят: „пусть уходит дурак со своим дурачеством", и он действительно уходит, потому что в конце концов его все же накажут».
Итак, расставшись с Моччека, он отправился в Феррару и многие годы не возвращался во Флоренцию.
Так случается теперь со всеми теми, кто требует обманным способом того, что им не полагается, ибо мы дожили до того, что всякий принимается выпрашивать то, на что не имеет права. Видя, что теперь ничто не дается на свете без труда, говорят: «Я не получу этого иначе, как только путем воровства. Если не заметят – я это стащу, а если заметят – присвою». А другие говорят: «Веди свою тяжбу и желаю тебе успеха». Таковы большей частью обычаи нашего времени. Дай бог, чтобы с каждым разочлись так, как с Гоннеллой.
Новелла 179
Две дамы, жены двух графов Гвиди, язвят друг друга лукавыми словами, побуждаемые к тому приверженностью к партиям гвельфов и гибеллинов
Так как я в предыдущих новеллах рассказывал о женской суетности, мне пришло на память одно происшествие с двумя дамами, из которых одна остроумно и лукаво уязвила другую, а та ловко ей ответила.
Не так давно две дамы были выданы замуж в дом графа Гвиди. Одна из них была дочерью графа Уголино делла Герардеска, которого пизанцы, вместе с его сыновьями, уморили голодом, другая – дочерью Бонконте да Монтефельтро, человека, бывшего, так сказать, главой партии гибеллинов, разбитого вместе с его приверженцами при Чертомондо флорентийцами. Случилось, что в марте месяце эти две дамы отправились в увеселительную прогулку по направлению к замку Поппи. Когда они достигли того места в Чертомондо, где флорентийцы разбили гибеллинов, дочь графа Уголино повернулась к своей спутнице и сказала: «О мадонна, поглядите, сколь прекрасны эти зерна и хлеба на той земле, где были разбиты флорентийцами гибеллины. Должно быть, почва еще пропитана этим удобрением».
Донья Бонконте тотчас ответила «Да, они действительно превосходны, но можно умереть с голода раньше, чем они созреют».
Милая дама, которая начала язвить, почувствовав этот укол, сделала вид, что не заметила язвительных слов, и они продолжали путь.
Что скажем мы теперь об изобретательности женского лукавства? Их ум более остер и быстр, когда приходится делать и говорить злое, чем у мужчин. Они созданы пристрастными. В лучшие времена они упрекали бы своих мужей, а теперь они заставляют их бороться на стороне какой-нибудь партии. И благодаря женщинам в мир вошло много зла и еще войдет, если промысел божий не расположит души их к лучшему, чем мы теперь видим.
Новелла 187
Мессера Дольчибене угощают в насмешку кошкой; через некоторое время он угощает тех, кто дал ему кошку, мышами
Такие шутки заставляют много смеяться присутствующих; но еще больше забавляют те, которым подвергается шутник со стороны ставшего предметом шутки, как это показывает настоящая новелла.
Каждый, вероятно, познакомился из предыдущих новелл с тем, кто такой был мессер Дольчибене. Однажды приходский священник из Тозы, который был настоятелем у св. Стефана на хлебе, пригласил его к себе откушать и сказал, что у него будет кролик, запеченный в тесте. За столом были Баччелло из Тозы и еще кое-какие люди, которые знали о проделке. Дело в том, что запечена была в тесто кошка, попавшая в руки священника, а Дольчибене очень брезговал ими. Когда священник, мессер Дольчибене и прочие уселись за стол, то в числе различных блюд подали и запеченного кролика-кошку, причем он оказался настолько вкусным, что Дольчибене съел его больше других. Когда с блюдом покончили, священник вместе с остальными гостями стал звать: «Киса, киса!», причем кое-кто из присутствующих мяукал по-кошачьи.
Услышав это, мессер Дольчибене побледнел, но как это случается нередко с шутами, сейчас же овладел собой и сказал: «Она была очень вкусная». Все это для того, чтобы не дать присутствующим повода повеселиться и чтобы отплатить им той же монетой, когда наступит подходящий момент.
О проделке этой он не забывал ни на минуту. И вот, настала пора скворцам, которых было в то время великое множество в его имении в Вальдимарина, выводить птенцов. Дольчибене приказывает с помощью мышеловки и других приспособлений поскорей наловить у себя в амбаре мышей и велит одному из своих слуг набить полную клетку молодыми скворцами с несколькими голубями в придачу и пройтись с нею после обеда, когда слуга увидит его вместе со священником в Фраскато, мимо них с таким видом, будто он отправляется продавать птиц на рынок, причем он должен спросить хозяина: «По какой цене отдавать их?»
Дольчибене знал характер священника и Баччелло, которые, увидя слугу, должны были непременно сказать: «Ты никогда не угостишь нас своими птицами?» и потребовать с него ужина.
Так именно и произошло. Когда явился слуга, священник взял клетку и сказал, что не вернет ее, если Дольчибене не угостит их ужином. Тот согласился на это, велел передать ему клетку и отправился устраивать ужин. Вернувшись домой, он взял двух голубей и восемь мышей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Когда он вошел внутрь лавки, торговец сказал приятелям: «Выдайте деньги этому человеку!»
Как только он это сказал, те размахнулись и стали ему платить той монетой, которую он заслужил, и надавали ему так, что всего его почти искалечили, а когда Гоннелла собирался кричать, то они говорили ему: «И за это мы тебе заплатим».
И, таким образом, они уплатили ему столько, что этого хватило бы не на одно блюдо, а на целых три обеда. Названный Гоннелла, закрыв лицо руками и плащом, пробрался к середине лавки, говоря: «Ах, разве так рассчитываются торговцы?» И вышел на улицу, где Моччека поджидал его.
Увидя его выходящим из лавки таким растрепанным и направляющимся к нему, Моччека спросил: «Уплатили тебе?»
А Гоннелла ответил: «Ах, нет! Но они дали мне такое основательное обещание, что мне не приходится больше просить».
Моччека спросил его: «Гоннелла, хочешь, чтобы я сказал тебе правду? Они отделали тебя за все те дела, которые сошли тебе с рук, но ты много сделал такого, за что должен был бы расплатиться жизнью, а не только получить хорошую вздрючку, как сегодня. Это может тебе послужить уроком на будущее время. Тебе известно, что наше искусство заключается в том, чтобы увеселять, а не грабить, не отнимать, а брать только то, что дают от щедрот, не с помощью обмана или хитрости. Брось эти плутни: они опасны и для тебя и для других, вернись в Феррару к своему маркизу и живи не грабежом, а тихо и мирно».
Гоннелла, выслушав его, сказал: «Моччека, ты не таков, как твое имя, и даешь мне хороший совет. И еще лучший совет ты мне дал бы, если бы ты принял участие в расплате, которую я получил сегодня утром; правильно говорят: „пусть уходит дурак со своим дурачеством", и он действительно уходит, потому что в конце концов его все же накажут».
Итак, расставшись с Моччека, он отправился в Феррару и многие годы не возвращался во Флоренцию.
Так случается теперь со всеми теми, кто требует обманным способом того, что им не полагается, ибо мы дожили до того, что всякий принимается выпрашивать то, на что не имеет права. Видя, что теперь ничто не дается на свете без труда, говорят: «Я не получу этого иначе, как только путем воровства. Если не заметят – я это стащу, а если заметят – присвою». А другие говорят: «Веди свою тяжбу и желаю тебе успеха». Таковы большей частью обычаи нашего времени. Дай бог, чтобы с каждым разочлись так, как с Гоннеллой.
Новелла 179
Две дамы, жены двух графов Гвиди, язвят друг друга лукавыми словами, побуждаемые к тому приверженностью к партиям гвельфов и гибеллинов
Так как я в предыдущих новеллах рассказывал о женской суетности, мне пришло на память одно происшествие с двумя дамами, из которых одна остроумно и лукаво уязвила другую, а та ловко ей ответила.
Не так давно две дамы были выданы замуж в дом графа Гвиди. Одна из них была дочерью графа Уголино делла Герардеска, которого пизанцы, вместе с его сыновьями, уморили голодом, другая – дочерью Бонконте да Монтефельтро, человека, бывшего, так сказать, главой партии гибеллинов, разбитого вместе с его приверженцами при Чертомондо флорентийцами. Случилось, что в марте месяце эти две дамы отправились в увеселительную прогулку по направлению к замку Поппи. Когда они достигли того места в Чертомондо, где флорентийцы разбили гибеллинов, дочь графа Уголино повернулась к своей спутнице и сказала: «О мадонна, поглядите, сколь прекрасны эти зерна и хлеба на той земле, где были разбиты флорентийцами гибеллины. Должно быть, почва еще пропитана этим удобрением».
Донья Бонконте тотчас ответила «Да, они действительно превосходны, но можно умереть с голода раньше, чем они созреют».
Милая дама, которая начала язвить, почувствовав этот укол, сделала вид, что не заметила язвительных слов, и они продолжали путь.
Что скажем мы теперь об изобретательности женского лукавства? Их ум более остер и быстр, когда приходится делать и говорить злое, чем у мужчин. Они созданы пристрастными. В лучшие времена они упрекали бы своих мужей, а теперь они заставляют их бороться на стороне какой-нибудь партии. И благодаря женщинам в мир вошло много зла и еще войдет, если промысел божий не расположит души их к лучшему, чем мы теперь видим.
Новелла 187
Мессера Дольчибене угощают в насмешку кошкой; через некоторое время он угощает тех, кто дал ему кошку, мышами
Такие шутки заставляют много смеяться присутствующих; но еще больше забавляют те, которым подвергается шутник со стороны ставшего предметом шутки, как это показывает настоящая новелла.
Каждый, вероятно, познакомился из предыдущих новелл с тем, кто такой был мессер Дольчибене. Однажды приходский священник из Тозы, который был настоятелем у св. Стефана на хлебе, пригласил его к себе откушать и сказал, что у него будет кролик, запеченный в тесте. За столом были Баччелло из Тозы и еще кое-какие люди, которые знали о проделке. Дело в том, что запечена была в тесто кошка, попавшая в руки священника, а Дольчибене очень брезговал ими. Когда священник, мессер Дольчибене и прочие уселись за стол, то в числе различных блюд подали и запеченного кролика-кошку, причем он оказался настолько вкусным, что Дольчибене съел его больше других. Когда с блюдом покончили, священник вместе с остальными гостями стал звать: «Киса, киса!», причем кое-кто из присутствующих мяукал по-кошачьи.
Услышав это, мессер Дольчибене побледнел, но как это случается нередко с шутами, сейчас же овладел собой и сказал: «Она была очень вкусная». Все это для того, чтобы не дать присутствующим повода повеселиться и чтобы отплатить им той же монетой, когда наступит подходящий момент.
О проделке этой он не забывал ни на минуту. И вот, настала пора скворцам, которых было в то время великое множество в его имении в Вальдимарина, выводить птенцов. Дольчибене приказывает с помощью мышеловки и других приспособлений поскорей наловить у себя в амбаре мышей и велит одному из своих слуг набить полную клетку молодыми скворцами с несколькими голубями в придачу и пройтись с нею после обеда, когда слуга увидит его вместе со священником в Фраскато, мимо них с таким видом, будто он отправляется продавать птиц на рынок, причем он должен спросить хозяина: «По какой цене отдавать их?»
Дольчибене знал характер священника и Баччелло, которые, увидя слугу, должны были непременно сказать: «Ты никогда не угостишь нас своими птицами?» и потребовать с него ужина.
Так именно и произошло. Когда явился слуга, священник взял клетку и сказал, что не вернет ее, если Дольчибене не угостит их ужином. Тот согласился на это, велел передать ему клетку и отправился устраивать ужин. Вернувшись домой, он взял двух голубей и восемь мышей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131