Она говорила и словно освобождалась от чувства страха и стыда, которые так долго преследовали ее.
– Значит, ваш брак даже не был браком в полном смысле слова? – Лэр не верил своим ушам. – Но почему ты молчала? Ведь твоя девственность – неопровержимое доказательство, что ты не изменяла мужу.
– С самого начала Луи запугал меня. А ведь я могла остаться в руках Ногаре, – Николетт еще никогда не была ни с кем так откровенна. – Луи распространял слухи, что я бесчувственная, повредилась головой, у меня нет тех инстинктов, которые присущи нормальной женщине. Жанна и Бланш знали, что Луи не спит со мной, и советовали мне кокетничать с молодыми придворными и шевалье. Жанна не раз говорила, что любовные связи могли бы изменить меня. И, если я заведу любовника, то потом смогу жить и с мужем.
Он прижался губами к ее все еще влажным волосам.
– И ты?
Николетт покачала головой.
– Нет.
– А Жанна и Бланш?
– Думаю, они только развлекались: смеялись, разыгрывали сценки, может быть, целовались. Больше я ничего не знаю. Знаю, что они обе проводили ночи с мужьями, так как, не скрывая, рассказывали мне о том, чем занимались с ними в постелях. И, честно говоря, были не очень почтительны по отношению к мужьям, – Николетт почувствовала, что бедро у нее влажное, а на простыне пятна. – Кровь! – тихо сказала она. Перед свадьбой смотрительница королевских опочивален рассказала ей о том, что должно случиться в брачную ночь. С каким смущением Николетт тогда слушала ее!
Лэр посмотрел на пятна, сжал руку Николетт.
– Я слышал, что это не смертельно! – весело произнес он. – Для меня все это тоже впервые, – Лэр потерся носом о ее шею. Он хотел сказать, что впервые провел время с девственницей, что еще никто ему не был дорог, как она.
– И теперь мы действительно виновны… Лэр оборвал ее, приложив палец к губам.
– Поскольку мы уже отбываем наказание, почему бы нам не познать радость греха после приговора?
Николетт опустила глаза, поцеловала его ладонь.
– Я наскучу тебе. Как наскучила Одетта.
– Это совсем другое. Bonne amie. Девушка для развлечений.
– Ты говорил, я напоминаю ее?
– Ваши лица немного похожи. Я вижу в тебе ту, какой она могла бы стать. Однажды я обманулся. Но ты существуешь. То, что я чувствую к тебе, никогда не смогу чувствовать по отношению к другой женщине. Может быть, это и есть любовь? Хотя, все так странно…
Слезы наполнили глаза Николетт. Неужели он хочет сказать, что любит ее? Она взяла его руку, ласково сжала. И сейчас ей показалось, что в тот самый момент, когда впервые увидела его – избитого, но не побежденного, уже знала: судьба свяжет их воедино. Неужели он был так же нежен с другими женщинами? С той самой Одеттой?
Его подбородок коснулся ее щеки. Затем губы тронули шею, плечо, добрались до соска. Пальцы пробрались между ног, и вновь Николетт охватило безумное желание. Лэр склонился над ней. На этот раз ее тело подалось навстречу. Сейчас Николетт думала о том, что нужна ему. Как сквозь пелену тумана, слышала его ласковые слова, собственные тихие вскрики. Ее бедра приподнялись, принимая его во влажное лоно. Наслаждение нарастало, тело все сильнее приникало к нему, с каждой минутой счастливо содрогаясь от его натиска. Ее радостные рыдания наполнили его новой мощью. Семя излилось из него, и сладостный стон облегчения сорвался с губ.
Они еще долго лежали, обнявшись, и говорили, говорил и… Затем тихий шепот Николетт смолк, и она мерно задышала. Лэр поправил одеяло, нежно обнял любимую. Та вздрогнула, но не проснулась, прекрасная, как спящий ребенок.
Последняя мысль перед тем, как уснуть, была о том, что никогда еще в своей жизни он не был так счастлив.
Утренний свет мягко пробился сквозь единственное окно. Но скорее всего Лэра разбудило рычание собаки. Он уже проснулся, когда за дверью послышался голос Альбера.
– Сейчас! – крикнул Лэр. Он бросил взгляд на камин. Огонь давно погас, в комнате царил ужасный холод. Еще несколько секунд Лэр лежал в кровати, не в силах выбраться из-под теплого одеяла, не в силах отстраниться от нежного тела рядом с ним.
Как ни старался, он все же разбудил Николетт. Она резко поднялась в постели, широко раскрытыми глазами осматривая комнату. Наверное, уже довольно поздно. И слуги без труда догадаются, почему она и сеньор до сих пор в постели.
Лэр нашел бриджи совсем не там, где рассчитывал найти. Не стоило ломать голову над незначительным таинственным перемещением. Без особого удовольствия он натянул штаны. У ног крутилась Колючка, ожидая, пока Лэр отопрет дверь.
Комнату было трудно назвать прибранной: ковшик упал на пол, когда Лэр искал бриджи, повсюду валялась мужская и женская одежда, край котла на табурете рядом с очагом был весь в засохшей мыльной пене, на полу так и не высохли лужицы.
Не успел Лэр открыть дверь, как собака, чуть не сбив с ног Альбера, бросилась по коридору, затем вниз по лестнице.
Альбер вошел в комнату, делая вид, что не замечает беспорядка, не видит, что в постели кто-то лежит. Но непривычно высокий голос выдавал смущение.
– Лесники ждут уже с рассвета. Риго тоже здесь – по поводу крестьян, которые сбежали со службы у Лашоме, а теперь хотят вернуться.
Уголком глаза Альбер заметил, что тело под одеялом на кровати де Фонтена изменило положение.
Лэр резко распахнул ставни.
– Они хотят, чтобы их накормили?
– Риго думает, что, может быть, вы возьмете их обратно. Он говорит, весной в поле много работы.
– Да? – спросил Лэр. Он нашел свою рубашку у камина. Интересно, почему она здесь? Один рукав лежит в лужице. Лэр сунул ноги в сапоги – тоже не очень сухие. Подошел к комоду, чтобы найти другую рубашку.
– Лесники? Они привезли дрова?
Из ящика, пахнущего камфарой, он вынул свежую льняную рубашку.
– Они пришли с жалобой.
Лэр надел рубашку. Хорошо, если бы Бог избавил его от жалоб крестьян Нормандии и подсказал бы, где куртка…
– Полагаю, лесники тоже были на службе у Лашоме, и он им задолжал?
Куртка оказалась там, куда Лэр ее повесил вечером. Надев ее, он хоть немного согрелся.
– Четыре ливра. По крайней мере, так они говорят. Когда я пошел, Эймер спорил с ними о сумме. А что вы думаете о Симоне Карле?
Лэр провел рукой по волосам.
– Будем ждать.
Де Фонтен помедлил перед полированным стальным зеркалом над умывальником, коснулся рукой трехдневной щетины. Взяв расческу, несколько раз провел по непослушным волосам.
– Скоро полдень, – сказал Альбер. – Если он не приедет?
Лэр резко оборвал слугу.
– Если он не приедет, нам придется заняться поисками. Нужно заплатить кредиторам, – он расправил плечи, глянул на Альбера, который смотрел на кровать Лэра. – Иди и угости Риго вином. Скажи, что я спущусь через минуту.
Альбер исчез за дверью. Лэр подошел к кровати, склонился над прячущейся под одеялом Николетт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Значит, ваш брак даже не был браком в полном смысле слова? – Лэр не верил своим ушам. – Но почему ты молчала? Ведь твоя девственность – неопровержимое доказательство, что ты не изменяла мужу.
– С самого начала Луи запугал меня. А ведь я могла остаться в руках Ногаре, – Николетт еще никогда не была ни с кем так откровенна. – Луи распространял слухи, что я бесчувственная, повредилась головой, у меня нет тех инстинктов, которые присущи нормальной женщине. Жанна и Бланш знали, что Луи не спит со мной, и советовали мне кокетничать с молодыми придворными и шевалье. Жанна не раз говорила, что любовные связи могли бы изменить меня. И, если я заведу любовника, то потом смогу жить и с мужем.
Он прижался губами к ее все еще влажным волосам.
– И ты?
Николетт покачала головой.
– Нет.
– А Жанна и Бланш?
– Думаю, они только развлекались: смеялись, разыгрывали сценки, может быть, целовались. Больше я ничего не знаю. Знаю, что они обе проводили ночи с мужьями, так как, не скрывая, рассказывали мне о том, чем занимались с ними в постелях. И, честно говоря, были не очень почтительны по отношению к мужьям, – Николетт почувствовала, что бедро у нее влажное, а на простыне пятна. – Кровь! – тихо сказала она. Перед свадьбой смотрительница королевских опочивален рассказала ей о том, что должно случиться в брачную ночь. С каким смущением Николетт тогда слушала ее!
Лэр посмотрел на пятна, сжал руку Николетт.
– Я слышал, что это не смертельно! – весело произнес он. – Для меня все это тоже впервые, – Лэр потерся носом о ее шею. Он хотел сказать, что впервые провел время с девственницей, что еще никто ему не был дорог, как она.
– И теперь мы действительно виновны… Лэр оборвал ее, приложив палец к губам.
– Поскольку мы уже отбываем наказание, почему бы нам не познать радость греха после приговора?
Николетт опустила глаза, поцеловала его ладонь.
– Я наскучу тебе. Как наскучила Одетта.
– Это совсем другое. Bonne amie. Девушка для развлечений.
– Ты говорил, я напоминаю ее?
– Ваши лица немного похожи. Я вижу в тебе ту, какой она могла бы стать. Однажды я обманулся. Но ты существуешь. То, что я чувствую к тебе, никогда не смогу чувствовать по отношению к другой женщине. Может быть, это и есть любовь? Хотя, все так странно…
Слезы наполнили глаза Николетт. Неужели он хочет сказать, что любит ее? Она взяла его руку, ласково сжала. И сейчас ей показалось, что в тот самый момент, когда впервые увидела его – избитого, но не побежденного, уже знала: судьба свяжет их воедино. Неужели он был так же нежен с другими женщинами? С той самой Одеттой?
Его подбородок коснулся ее щеки. Затем губы тронули шею, плечо, добрались до соска. Пальцы пробрались между ног, и вновь Николетт охватило безумное желание. Лэр склонился над ней. На этот раз ее тело подалось навстречу. Сейчас Николетт думала о том, что нужна ему. Как сквозь пелену тумана, слышала его ласковые слова, собственные тихие вскрики. Ее бедра приподнялись, принимая его во влажное лоно. Наслаждение нарастало, тело все сильнее приникало к нему, с каждой минутой счастливо содрогаясь от его натиска. Ее радостные рыдания наполнили его новой мощью. Семя излилось из него, и сладостный стон облегчения сорвался с губ.
Они еще долго лежали, обнявшись, и говорили, говорил и… Затем тихий шепот Николетт смолк, и она мерно задышала. Лэр поправил одеяло, нежно обнял любимую. Та вздрогнула, но не проснулась, прекрасная, как спящий ребенок.
Последняя мысль перед тем, как уснуть, была о том, что никогда еще в своей жизни он не был так счастлив.
Утренний свет мягко пробился сквозь единственное окно. Но скорее всего Лэра разбудило рычание собаки. Он уже проснулся, когда за дверью послышался голос Альбера.
– Сейчас! – крикнул Лэр. Он бросил взгляд на камин. Огонь давно погас, в комнате царил ужасный холод. Еще несколько секунд Лэр лежал в кровати, не в силах выбраться из-под теплого одеяла, не в силах отстраниться от нежного тела рядом с ним.
Как ни старался, он все же разбудил Николетт. Она резко поднялась в постели, широко раскрытыми глазами осматривая комнату. Наверное, уже довольно поздно. И слуги без труда догадаются, почему она и сеньор до сих пор в постели.
Лэр нашел бриджи совсем не там, где рассчитывал найти. Не стоило ломать голову над незначительным таинственным перемещением. Без особого удовольствия он натянул штаны. У ног крутилась Колючка, ожидая, пока Лэр отопрет дверь.
Комнату было трудно назвать прибранной: ковшик упал на пол, когда Лэр искал бриджи, повсюду валялась мужская и женская одежда, край котла на табурете рядом с очагом был весь в засохшей мыльной пене, на полу так и не высохли лужицы.
Не успел Лэр открыть дверь, как собака, чуть не сбив с ног Альбера, бросилась по коридору, затем вниз по лестнице.
Альбер вошел в комнату, делая вид, что не замечает беспорядка, не видит, что в постели кто-то лежит. Но непривычно высокий голос выдавал смущение.
– Лесники ждут уже с рассвета. Риго тоже здесь – по поводу крестьян, которые сбежали со службы у Лашоме, а теперь хотят вернуться.
Уголком глаза Альбер заметил, что тело под одеялом на кровати де Фонтена изменило положение.
Лэр резко распахнул ставни.
– Они хотят, чтобы их накормили?
– Риго думает, что, может быть, вы возьмете их обратно. Он говорит, весной в поле много работы.
– Да? – спросил Лэр. Он нашел свою рубашку у камина. Интересно, почему она здесь? Один рукав лежит в лужице. Лэр сунул ноги в сапоги – тоже не очень сухие. Подошел к комоду, чтобы найти другую рубашку.
– Лесники? Они привезли дрова?
Из ящика, пахнущего камфарой, он вынул свежую льняную рубашку.
– Они пришли с жалобой.
Лэр надел рубашку. Хорошо, если бы Бог избавил его от жалоб крестьян Нормандии и подсказал бы, где куртка…
– Полагаю, лесники тоже были на службе у Лашоме, и он им задолжал?
Куртка оказалась там, куда Лэр ее повесил вечером. Надев ее, он хоть немного согрелся.
– Четыре ливра. По крайней мере, так они говорят. Когда я пошел, Эймер спорил с ними о сумме. А что вы думаете о Симоне Карле?
Лэр провел рукой по волосам.
– Будем ждать.
Де Фонтен помедлил перед полированным стальным зеркалом над умывальником, коснулся рукой трехдневной щетины. Взяв расческу, несколько раз провел по непослушным волосам.
– Скоро полдень, – сказал Альбер. – Если он не приедет?
Лэр резко оборвал слугу.
– Если он не приедет, нам придется заняться поисками. Нужно заплатить кредиторам, – он расправил плечи, глянул на Альбера, который смотрел на кровать Лэра. – Иди и угости Риго вином. Скажи, что я спущусь через минуту.
Альбер исчез за дверью. Лэр подошел к кровати, склонился над прячущейся под одеялом Николетт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72