Многие никогда не распахнут окна, -- и не закроют его по принципу: пусть отвечает за это другой. В крайнем случае оставят щелку.
* * *
Юкку продолжал, как и раньше, изредка звонить Берте, время от времени заходил к ней. Каждый раз она пристально вглядывалась в него.
-- Не боитесь, Викинг? Я ведь опальная, передо мной закрыты все двери! Недавно пришла в один институт, надо было книгу взять -- так в библиотеку не пустили! Я разозлилась, пошла в редакцию, принесла справку, что мне, как немецкой журналистке, необходимы материалы -- так чуть ли не под охраной проникла. А если бы вы видели, кто там сидит!
-- Дорогая миссис -- усмехался Юкку -- с таким контрреволюционным прошлым и репутацией, как у меня, я могу позволить себе роскошь знакомства с любым коммунистом. В первую советскую оккупацию Балтики в 1940 году отец и сестра были расстреляны вашими товарищами, а мать увезена в Нарым. Меня не увезли, потому что я успел махнуть за море, в Швецию. Братья спаслись только потому, что ушли в леса. Потом, во время войны, мы все были конечно на фронте с немцами. Братья получили по деревянному кресту, кроме железных, а я -- только Железные, по одному за каждое ранение -- всего три. Если бы я считал вас тайной агенткой, и был бы уверен в этом, имел доказательства, то не объявляя никакого бойкота, просто пристрелил бы. Но вы не агентка, а любопытное уродье. Впрочем, если нам доведется встретиться когда нибудь на двух фронтах -- очередь из моего автомата вам обеспечена. Пока же вы вредите не больше других болтологов, а всех не перестреляешь, увы. "Безгранична лишь глупость людская" -- как сказал поэт.
-- Интереснее всего, что я вам верю, и вы мне, честное пионерское, импонируете даже, хотя у вас кулацкая психология, конечно. А может быть вы побочный сын балтийского барона? Не обижайтесь, Викинг. Я встретила в лагере одного настоящего аристократа, голубая кровь видна на расстоянии. Польский граф. Так его даже урки уважали. И он тоже не боялся, говорил приблизительно так, как вы. Что это -- порода такая? Но вы ведь не граф. Вы просто кулак. В чем же дело? Почему вы так не похожи на других?
-- Потому что вы имели дело видимо главным образом с пролетариями -- в белом воротничке или без него, но все равно, беспочвенными, и с такой же беспочвенной интеллигенцией. А вот с вашим графом, и с нашими баронами я, сын эстонского рыбака и хуторянина -- сразу заговорю на одном языке. Мне так же понятен его мир, как ему -- мой, потому что у нас этот мир один и тот же, пусть у него была раньше тысяча гектаров, а у меня двадцать. Впрочем, после реформы в двадцатых годах его тысячи тоже превратились в скромные сотни. Но это -- земля, на которой мы стоим оба. Вы вот пишете статьи, и выучились разным измам, а как растет хлеб, который едите, понятия не имеете. И не знаете, что это не только зерно и мука, рыба и сети. Если меня захватит норд-ост, если на мое поле ляжет град -- мне помогут только моя голова и руки, -- кроме Бога, конечно, да может быть еще не товарищи по партии, а друзья, у которых то же небо над головой и та же палуба или земля под ногами. Вот это небо и учит нас самому главному, и терпению прежде всего. Нет погоды -- сиди на берегу. И уважению учит ко всему живому, что и нашими, и не нашими руками создано. И благодарности за все, что дается. А прежде всего -- любви, миссис. Не к какому нибудь там человечеству, которое надо облагодетельствовать пришедшей в голову идеей, а настоящей, живой любви. Потому мне понятна любовь барона к его замку. Свою лодку и дом я так же люблю, и он это знает. А когда вечером зазвонит где нибудь дальний колокол -- мы оба скинем шапки и подумаем об одном: благослови и помилуй, Боже, и сохрани, Боже! Иначе не сохранить того, что мы строим, каждый по своему, каждый для себя и других, каждый на своем месте. Рыбу в замок я носил сперва на продажу -- но что такое искусство -- увидел впервые в этом замке. Ходили туда и за племенным быком, и за сельскохозяйственным каталогом тоже, когда своего не было ...
-- Как будто эти замки в карты не проигрывались, не прокучивались, и никаких расправ и безобразий не творилось!
-- Бывало. А у нас один рыбак семью по миру пустил, пропил все, и других искалечил. Были и такие, что из замков и хуторов уходили в город, отрывались от земли, сами пропадали и дом разваливали. В семье не без урода. Но вы ведь только плохое замечаете, и для вас мы, стоящие на земле -неприемлемы вообще. Чему же вы удивляетесь? У вашего польского графа и у меня, несмотря на различие веры, национальности, состояния, положения, возраста -- найдутся общие понятия: традиции и устои, притом в самом главном, в коренном. А для вас это пустой звук, даже еще хуже: либо враждебно, либо забавная экзотика. Это те корни, которые вы стремитесь выкорчевать у других, но сами не имеете никаких корней. Знаете, Берта, по имеющимся данным около двадцати пяти миллионов людей погибло за сорок лет от голода, расстрелов и пыток. Ужас, которого нельзя себе представить. Но это глыба на одной чашке весов. А на другой -- второе ваше достижение: неисчислимые миллионы нравственно искалеченных, изуродованных людей, теперь уже второе, скоро третье поколение. Вот вы, например, сами: неплохая баба, в конце концов, и неглупы, и работать умеете, в редакции и дома у вас тоже что-то прибрано и сварено, хоть и невкусно, дети есть. Но многие понятия атрофированы, и ничем не поможешь. И детям передадите эту пустоту, которая заполняется газетной статьей вместо чувства свободы, дома, достоинства, красоты...
-- Будущее все таки принадлежит нам, Викинг!
Юкку встал и расправил плечи, запрокидывая голову.
-- Как замечательно, миссис, что мне хватит еще нашего старого мира! Вот уеду в Канаду или Австралию. Там дивные краски, масса совсем новых сочетаний, невиданные скалы, деревья, пустыни... А потом все таки надо будет перекочевать на север. Экзотика хороша только на время. Если не Канада, то Норвегия. На берегу, конечно, чтобы лодка или шхуна была: трубку курить и картины писать. Женюсь наверное. Красавицы мне не надо, денег тоже, важно, чтобы человеком была ...
-- И о детях думаете?
-- Детей никаких, конечно. Это ведь только вы частнособственнические тенденции клеймите и мещанство, а сами не можете перестать плодиться, как кролики, и к детям вы, миссис, простите, но как самая настоящая баба относитесь -- с чисто животным материнством. Нет, я себя таким драгоценным совершенством не считаю, чтобы непременно постараться воспроизвести себя еще раз пять по крайней мере. Кроме того, хотя я еще сравнительно молод, но тоже осколок, наш мир викингов и графов окончательно вымирает, а создать себе подобных и обречь их на ваш мир -- ну, нет!
-- Добровольно, значит, складываете оружие?
Юкку никогда не видел польского графа в колымском лагере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
* * *
Юкку продолжал, как и раньше, изредка звонить Берте, время от времени заходил к ней. Каждый раз она пристально вглядывалась в него.
-- Не боитесь, Викинг? Я ведь опальная, передо мной закрыты все двери! Недавно пришла в один институт, надо было книгу взять -- так в библиотеку не пустили! Я разозлилась, пошла в редакцию, принесла справку, что мне, как немецкой журналистке, необходимы материалы -- так чуть ли не под охраной проникла. А если бы вы видели, кто там сидит!
-- Дорогая миссис -- усмехался Юкку -- с таким контрреволюционным прошлым и репутацией, как у меня, я могу позволить себе роскошь знакомства с любым коммунистом. В первую советскую оккупацию Балтики в 1940 году отец и сестра были расстреляны вашими товарищами, а мать увезена в Нарым. Меня не увезли, потому что я успел махнуть за море, в Швецию. Братья спаслись только потому, что ушли в леса. Потом, во время войны, мы все были конечно на фронте с немцами. Братья получили по деревянному кресту, кроме железных, а я -- только Железные, по одному за каждое ранение -- всего три. Если бы я считал вас тайной агенткой, и был бы уверен в этом, имел доказательства, то не объявляя никакого бойкота, просто пристрелил бы. Но вы не агентка, а любопытное уродье. Впрочем, если нам доведется встретиться когда нибудь на двух фронтах -- очередь из моего автомата вам обеспечена. Пока же вы вредите не больше других болтологов, а всех не перестреляешь, увы. "Безгранична лишь глупость людская" -- как сказал поэт.
-- Интереснее всего, что я вам верю, и вы мне, честное пионерское, импонируете даже, хотя у вас кулацкая психология, конечно. А может быть вы побочный сын балтийского барона? Не обижайтесь, Викинг. Я встретила в лагере одного настоящего аристократа, голубая кровь видна на расстоянии. Польский граф. Так его даже урки уважали. И он тоже не боялся, говорил приблизительно так, как вы. Что это -- порода такая? Но вы ведь не граф. Вы просто кулак. В чем же дело? Почему вы так не похожи на других?
-- Потому что вы имели дело видимо главным образом с пролетариями -- в белом воротничке или без него, но все равно, беспочвенными, и с такой же беспочвенной интеллигенцией. А вот с вашим графом, и с нашими баронами я, сын эстонского рыбака и хуторянина -- сразу заговорю на одном языке. Мне так же понятен его мир, как ему -- мой, потому что у нас этот мир один и тот же, пусть у него была раньше тысяча гектаров, а у меня двадцать. Впрочем, после реформы в двадцатых годах его тысячи тоже превратились в скромные сотни. Но это -- земля, на которой мы стоим оба. Вы вот пишете статьи, и выучились разным измам, а как растет хлеб, который едите, понятия не имеете. И не знаете, что это не только зерно и мука, рыба и сети. Если меня захватит норд-ост, если на мое поле ляжет град -- мне помогут только моя голова и руки, -- кроме Бога, конечно, да может быть еще не товарищи по партии, а друзья, у которых то же небо над головой и та же палуба или земля под ногами. Вот это небо и учит нас самому главному, и терпению прежде всего. Нет погоды -- сиди на берегу. И уважению учит ко всему живому, что и нашими, и не нашими руками создано. И благодарности за все, что дается. А прежде всего -- любви, миссис. Не к какому нибудь там человечеству, которое надо облагодетельствовать пришедшей в голову идеей, а настоящей, живой любви. Потому мне понятна любовь барона к его замку. Свою лодку и дом я так же люблю, и он это знает. А когда вечером зазвонит где нибудь дальний колокол -- мы оба скинем шапки и подумаем об одном: благослови и помилуй, Боже, и сохрани, Боже! Иначе не сохранить того, что мы строим, каждый по своему, каждый для себя и других, каждый на своем месте. Рыбу в замок я носил сперва на продажу -- но что такое искусство -- увидел впервые в этом замке. Ходили туда и за племенным быком, и за сельскохозяйственным каталогом тоже, когда своего не было ...
-- Как будто эти замки в карты не проигрывались, не прокучивались, и никаких расправ и безобразий не творилось!
-- Бывало. А у нас один рыбак семью по миру пустил, пропил все, и других искалечил. Были и такие, что из замков и хуторов уходили в город, отрывались от земли, сами пропадали и дом разваливали. В семье не без урода. Но вы ведь только плохое замечаете, и для вас мы, стоящие на земле -неприемлемы вообще. Чему же вы удивляетесь? У вашего польского графа и у меня, несмотря на различие веры, национальности, состояния, положения, возраста -- найдутся общие понятия: традиции и устои, притом в самом главном, в коренном. А для вас это пустой звук, даже еще хуже: либо враждебно, либо забавная экзотика. Это те корни, которые вы стремитесь выкорчевать у других, но сами не имеете никаких корней. Знаете, Берта, по имеющимся данным около двадцати пяти миллионов людей погибло за сорок лет от голода, расстрелов и пыток. Ужас, которого нельзя себе представить. Но это глыба на одной чашке весов. А на другой -- второе ваше достижение: неисчислимые миллионы нравственно искалеченных, изуродованных людей, теперь уже второе, скоро третье поколение. Вот вы, например, сами: неплохая баба, в конце концов, и неглупы, и работать умеете, в редакции и дома у вас тоже что-то прибрано и сварено, хоть и невкусно, дети есть. Но многие понятия атрофированы, и ничем не поможешь. И детям передадите эту пустоту, которая заполняется газетной статьей вместо чувства свободы, дома, достоинства, красоты...
-- Будущее все таки принадлежит нам, Викинг!
Юкку встал и расправил плечи, запрокидывая голову.
-- Как замечательно, миссис, что мне хватит еще нашего старого мира! Вот уеду в Канаду или Австралию. Там дивные краски, масса совсем новых сочетаний, невиданные скалы, деревья, пустыни... А потом все таки надо будет перекочевать на север. Экзотика хороша только на время. Если не Канада, то Норвегия. На берегу, конечно, чтобы лодка или шхуна была: трубку курить и картины писать. Женюсь наверное. Красавицы мне не надо, денег тоже, важно, чтобы человеком была ...
-- И о детях думаете?
-- Детей никаких, конечно. Это ведь только вы частнособственнические тенденции клеймите и мещанство, а сами не можете перестать плодиться, как кролики, и к детям вы, миссис, простите, но как самая настоящая баба относитесь -- с чисто животным материнством. Нет, я себя таким драгоценным совершенством не считаю, чтобы непременно постараться воспроизвести себя еще раз пять по крайней мере. Кроме того, хотя я еще сравнительно молод, но тоже осколок, наш мир викингов и графов окончательно вымирает, а создать себе подобных и обречь их на ваш мир -- ну, нет!
-- Добровольно, значит, складываете оружие?
Юкку никогда не видел польского графа в колымском лагере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77