Потом он наклонился и перевернул лежавшее тело
на спину. Из груди парня торчала рукоятка охотничьего ножа.
Ваня вытащил из кармана своей зеленой куртки тряпку, обкрутил ею нож
между рукояткой и телом. Потом вытащил нож из груди, одновременно и
вытирая лезвие этой тряпкой, и останавливая кровь, идущую из раны. Спрятав
нож, он расстегнул на Косте кожанку и" распахнув ее, вытащил заткнутый за
пояс джинсов пистолет с глушителем.
- О! - вырвалось у него. - Это дело!
Он спрятал пистолет.
Облегченно вздохнул.
- Видишь, с нуля приходится начинать! - сказал спокойным, почти
дружелюбным тоном, глядя на лежащее у ног тело. - Ладно, остальное твое!
Его шаги смешались с топотом крупных капель вновь усилившегося дождя.
В мертвом дворе теперь остались только мы с Костей.
Уже промокший насквозь, я стоял над ним, стоял и долго не мог
сдвинуться с места.
Наконец оцепенение отпустило меня и, сам не понимая, почему я это
делаю, я опустился на корточки, проверил карманы его куртки и не глядя
переложил все найденное там в свои карманы.
Прийдя домой, я сбросил с себя всю мокрую одежду на пол в коридоре и
забрался в горячую ванну.
Очень хотелось отмыться от всего, от прошлого, от всей этой истории,
только-только окончившейся. Но сил не было. Вернулось состояние опьянения
или начинался грипп. Болела голова.
Мне едва хватило сил вытереться и дойти до кровати.
19
Проснулся я около полудня. Тяжесть в голове заставила снова подумать
о гриппе. Но лоб был холодный, слишком холодный.
С трудом я встал, одел спортивный костюм.
В коридоре на полу увидел свою мокрую одежду, до сих пор мокрую и
грязную. Рядом на коричневом линолеуме - подсохшие следы ботинок и такая
же подсохшая лужица возле куртки.
Я пустил в ванну горячую воду и бросил туда все, что было на мне
вчера: носки, свитр, джинсы. Куртку тоже, но перед этим отнес ее на кухню
и выложил на стол все из карманов. Высыпал в ванну полпачки стирального
порошка и вернулся на кухню.
Там, сначала в ожидании кипения чайника, а потом уже с чашкой
крепкого чая я рассматривал все то, что мне не принадлежало - бумажник с
пятьюдесятью долларами, пачкой купонов и фотографией жены с малюсеньким
ребенком на руках - на фото у его жены, большеглазой брюнетки с короткой
стрижкой, был такой уставший, болезненный вид, будто она только что
родила. Там же, в бумажнике, лежало вдвое сложенное письмо: Киев,
пр.Победы 22 кв.25 Шустенко Константину. На письме - штамп Москвы и
неразборчивая подпись вместо обратного адреса. Читать чужое письмо мне не
хотелось. Я отложил его в сторону. Пролистал записную книжку и тоже
отложил ее к письму.
Значит его действительно звали Костей?! Ну и что? Ничего это не
меняет.
В комнате зазвонил телефон и тут же, словно этот же звон эхом
отозвался в голове.
Я поднял трубку.
- Ну наконец! Привет! - ворвался в мое ухо радостный голос Лены-Вики.
- Куда ты пропал? Я тебе уже несколько дней звоню!
- Уезжал, - соврал я.
- Хочешь, чтобы я приехала?
- Хочу, но я больной, простудился...
- Ничего, зараза к заразе не пристает. Через часик буду!
Я вернулся на кухню, положил костины бумаги в кулек и сунул его в
кухонный пенал.
Лена приехала раньше, чем обещала.
- Смотри, а вдруг это грипп? - предупредил ее я.
Она пыталась лечить меня любовью, но в результате действительно
заразилась и мы вдвоем лежали и "умирали" на разложенном диване, по
очереди кашляя и меряя температуру. Правда вдвоем болеть было легче. Лена
успевала не только болеть, но и готовить еду, поить себя и меня чаем с
медом.
Проболели мы почти неделю и дело пошло на поправку.
- Мои, наверно, все морги уже обзвонили! - предположила она однажды
вечером.
- Так позвони им, скажи, что живая!
Лена нехотя набрала номер. Сказала действительно только: "Привет, я
живая. Пока!". И положила трубку.
Потом вызвалась сходить в гастроном - все съедобное в доме было уже
съедено.
Ужинали мы почти в полночь. С мясом и вином. После вина я потянулся к
ней, но она, ответив на поцелуй, встряхнула меня и словно поставила на
место.
- У меня начались выходные! - сказала она и я все понял.
Спали мы снова вместе, обмениваясь теплом.
За окном дул сильный ветер. Иногда дрожали оконные стекла. Мне
снилась метель.
Скоро ведь выпадет снег и при таком ветре он будет больно бить в
лицо.
Я спал некрепко, и мысли, сотканные из ностальгии и романтики,
ласкали мозг, давая ему богатую пищу для сновидений.
20
Наступил первый ноябрьский вторник.
- Поболели и хватит! - сказала после завтрака Лена.
Она оделась, собрала свои вещи в маленький кожаный рюкзачок и, бросив
на ходу: "Скоро позвоню!", вышла из квартиры. На лестничной клетке она
обернулась, улыбнулась и чмокнула тонкими губками то небольшое расстояние,
разделявшее нас.
Я опять остался один. Простуда прошла, Лена уехала.
Начиналась зима.
Уже пару раз выпадал первый пробный снег. Выпадал и таял.
А я смотрел в окно и чувствовал, что выпал из времени. Надо было
догнать это время. Но как?
Самый простой способ оказался для меня и самым приемлемым: я пошел в
читальный зал ЖЭКовской библиотеки и, сидя рядом с любознательным
пенсионером принялся листать подшивки газет за последние пару недель. На
последней странице "Вечернего Киева" мне бросилось в глаза укутанное в
черную рамку соболезнование бывшему главному инженеру завода имени Артема
Шустенко Николаю Григорьевичу в связи с трагической гибелью его сына
Константина. Я нашел "Киевские ведомости" за это же число и там уже
прочитал гораздо больше об известном мне событии. Было указано и место, и
предпологаемое орудие убийства. Только версия, выдвинутая газетой, была
далека от реальной. Судя по всему милиция тоже считала, что Костю убили в
наказание отцу, который, как выяснилось из этого же репортажа, был не
просто бывшим главным инженером, а действующим директором НБН -
Независимой Биржи Недвижимости. До этого кто-то пытался взорвать его
машину, два раза поджигали двери квартиры. Цепочка выстраивалась сама по
себе. Аккуратно, словно кирпичики, события накладывались друг на друга и
сверху, последним и завершающим кирпичем этой зловещей "кладки" ложилось
убийство.
Прочитал я криминальную хронику Киева и за другие дни - все то же
самое: убийства, взрывы, разборки. Обычная ежедневная жизнь большого
города.
Теперь я точно знал - в Киеве за время моей болезни ничего особенного
не произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
на спину. Из груди парня торчала рукоятка охотничьего ножа.
Ваня вытащил из кармана своей зеленой куртки тряпку, обкрутил ею нож
между рукояткой и телом. Потом вытащил нож из груди, одновременно и
вытирая лезвие этой тряпкой, и останавливая кровь, идущую из раны. Спрятав
нож, он расстегнул на Косте кожанку и" распахнув ее, вытащил заткнутый за
пояс джинсов пистолет с глушителем.
- О! - вырвалось у него. - Это дело!
Он спрятал пистолет.
Облегченно вздохнул.
- Видишь, с нуля приходится начинать! - сказал спокойным, почти
дружелюбным тоном, глядя на лежащее у ног тело. - Ладно, остальное твое!
Его шаги смешались с топотом крупных капель вновь усилившегося дождя.
В мертвом дворе теперь остались только мы с Костей.
Уже промокший насквозь, я стоял над ним, стоял и долго не мог
сдвинуться с места.
Наконец оцепенение отпустило меня и, сам не понимая, почему я это
делаю, я опустился на корточки, проверил карманы его куртки и не глядя
переложил все найденное там в свои карманы.
Прийдя домой, я сбросил с себя всю мокрую одежду на пол в коридоре и
забрался в горячую ванну.
Очень хотелось отмыться от всего, от прошлого, от всей этой истории,
только-только окончившейся. Но сил не было. Вернулось состояние опьянения
или начинался грипп. Болела голова.
Мне едва хватило сил вытереться и дойти до кровати.
19
Проснулся я около полудня. Тяжесть в голове заставила снова подумать
о гриппе. Но лоб был холодный, слишком холодный.
С трудом я встал, одел спортивный костюм.
В коридоре на полу увидел свою мокрую одежду, до сих пор мокрую и
грязную. Рядом на коричневом линолеуме - подсохшие следы ботинок и такая
же подсохшая лужица возле куртки.
Я пустил в ванну горячую воду и бросил туда все, что было на мне
вчера: носки, свитр, джинсы. Куртку тоже, но перед этим отнес ее на кухню
и выложил на стол все из карманов. Высыпал в ванну полпачки стирального
порошка и вернулся на кухню.
Там, сначала в ожидании кипения чайника, а потом уже с чашкой
крепкого чая я рассматривал все то, что мне не принадлежало - бумажник с
пятьюдесятью долларами, пачкой купонов и фотографией жены с малюсеньким
ребенком на руках - на фото у его жены, большеглазой брюнетки с короткой
стрижкой, был такой уставший, болезненный вид, будто она только что
родила. Там же, в бумажнике, лежало вдвое сложенное письмо: Киев,
пр.Победы 22 кв.25 Шустенко Константину. На письме - штамп Москвы и
неразборчивая подпись вместо обратного адреса. Читать чужое письмо мне не
хотелось. Я отложил его в сторону. Пролистал записную книжку и тоже
отложил ее к письму.
Значит его действительно звали Костей?! Ну и что? Ничего это не
меняет.
В комнате зазвонил телефон и тут же, словно этот же звон эхом
отозвался в голове.
Я поднял трубку.
- Ну наконец! Привет! - ворвался в мое ухо радостный голос Лены-Вики.
- Куда ты пропал? Я тебе уже несколько дней звоню!
- Уезжал, - соврал я.
- Хочешь, чтобы я приехала?
- Хочу, но я больной, простудился...
- Ничего, зараза к заразе не пристает. Через часик буду!
Я вернулся на кухню, положил костины бумаги в кулек и сунул его в
кухонный пенал.
Лена приехала раньше, чем обещала.
- Смотри, а вдруг это грипп? - предупредил ее я.
Она пыталась лечить меня любовью, но в результате действительно
заразилась и мы вдвоем лежали и "умирали" на разложенном диване, по
очереди кашляя и меряя температуру. Правда вдвоем болеть было легче. Лена
успевала не только болеть, но и готовить еду, поить себя и меня чаем с
медом.
Проболели мы почти неделю и дело пошло на поправку.
- Мои, наверно, все морги уже обзвонили! - предположила она однажды
вечером.
- Так позвони им, скажи, что живая!
Лена нехотя набрала номер. Сказала действительно только: "Привет, я
живая. Пока!". И положила трубку.
Потом вызвалась сходить в гастроном - все съедобное в доме было уже
съедено.
Ужинали мы почти в полночь. С мясом и вином. После вина я потянулся к
ней, но она, ответив на поцелуй, встряхнула меня и словно поставила на
место.
- У меня начались выходные! - сказала она и я все понял.
Спали мы снова вместе, обмениваясь теплом.
За окном дул сильный ветер. Иногда дрожали оконные стекла. Мне
снилась метель.
Скоро ведь выпадет снег и при таком ветре он будет больно бить в
лицо.
Я спал некрепко, и мысли, сотканные из ностальгии и романтики,
ласкали мозг, давая ему богатую пищу для сновидений.
20
Наступил первый ноябрьский вторник.
- Поболели и хватит! - сказала после завтрака Лена.
Она оделась, собрала свои вещи в маленький кожаный рюкзачок и, бросив
на ходу: "Скоро позвоню!", вышла из квартиры. На лестничной клетке она
обернулась, улыбнулась и чмокнула тонкими губками то небольшое расстояние,
разделявшее нас.
Я опять остался один. Простуда прошла, Лена уехала.
Начиналась зима.
Уже пару раз выпадал первый пробный снег. Выпадал и таял.
А я смотрел в окно и чувствовал, что выпал из времени. Надо было
догнать это время. Но как?
Самый простой способ оказался для меня и самым приемлемым: я пошел в
читальный зал ЖЭКовской библиотеки и, сидя рядом с любознательным
пенсионером принялся листать подшивки газет за последние пару недель. На
последней странице "Вечернего Киева" мне бросилось в глаза укутанное в
черную рамку соболезнование бывшему главному инженеру завода имени Артема
Шустенко Николаю Григорьевичу в связи с трагической гибелью его сына
Константина. Я нашел "Киевские ведомости" за это же число и там уже
прочитал гораздо больше об известном мне событии. Было указано и место, и
предпологаемое орудие убийства. Только версия, выдвинутая газетой, была
далека от реальной. Судя по всему милиция тоже считала, что Костю убили в
наказание отцу, который, как выяснилось из этого же репортажа, был не
просто бывшим главным инженером, а действующим директором НБН -
Независимой Биржи Недвижимости. До этого кто-то пытался взорвать его
машину, два раза поджигали двери квартиры. Цепочка выстраивалась сама по
себе. Аккуратно, словно кирпичики, события накладывались друг на друга и
сверху, последним и завершающим кирпичем этой зловещей "кладки" ложилось
убийство.
Прочитал я криминальную хронику Киева и за другие дни - все то же
самое: убийства, взрывы, разборки. Обычная ежедневная жизнь большого
города.
Теперь я точно знал - в Киеве за время моей болезни ничего особенного
не произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24