Конечно, если это не является военной тайной.
— Маккиннон улыбнулся.
— Тайны тут никакой нет. Кроме того, даже если б она и была и я её вам рассказал, что бы вы стали с нею делать?
— Логично. Действительно, что?
Маккиннон вкратце рассказал о том, что произошло с судном после Новой Шотландии, и, когда он закончил, Ульбрихт сказал:
— Хорошо, а теперь посмотрим, правильно ли я умею считать. Следите за ходом моих рассуждений. Насколько я понял, судьбой «Сан-Андреаса» обеспокоены семь сторон. Ну, во-первых, ваша собственная команда. Затем, те раненые, которым удалось спастись с погибшего эсминца. Потом идут оставшиеся в живых с русской подводной лодки, снятые с корвета, который вы вынуждены были потопить. Затем в Мурманске вы взяли на борт несколько раненых военнослужащих. Потом вы подобрали оставшихся в живых после гибели «Аргоса», «Андовера», а также меня с Гельмутом. В итоге получается семь, правильно?
— Да, правильно.
— Мы можем исключить лиц с эсминца и с утонувшего корвета. Их присутствие на борту вашего судна можно приписать счастливой случайности и больше ничему. В равной степени мы можем забыть о командующем Уоррингтоне и его людях, а также о Гельмуте Винтермане и обо мне. Остаются только члены вашей команды, уцелевшие с «Аргоса», а также те лица, которых вы взяли в Мурманске.
— Более необычное трио подозреваемых трудно себе вообразить.
— Я тоже так считаю, боцман, но здесь мы имеем дело не с воображением, а с логикой. Искать нужно среди этой тройки. Возьмем, к примеру, раненых, которых вы взяли в Мурманске. Один из них вполне мог быть подкуплен. Это, может быть, противоречит здравому смыслу, а разве сама война соответствует ему? Самые невероятные вещи происходят в казалось бы нелепых ситуациях. Одно не вызывает сомнений: мы не сможем разгадать эту загадку, если будем искать ответ в царстве здравого смысла. Сколько раненых вы взяли на борт своего корабля в Мурманске?
— Семнадцать.
— Вам известно, как они получили свои ранения?
Маккиннон с подозрением посмотрел на лейтенанта.
— Я имею довольно ясное представление.
— Они все тяжелораненые?
— Ну, тяжелоранеными их я не назову. Состояние тех, кто находится на борту, менее критическое. Если бы было иначе, их бы здесь не было.
— Но они лежачие больные? Неподвижные?
— Раненые — да.
— А они что, не все раненые?
— Только восемь человек.
— О господи! Всего восемь. Вы хотите сказать мне, что девять человек не раненые?
— Это всё зависит от того, что вы понимаете под словом «раненый». Три человека, которые отморозили себе различные части тела. Затем три человека с туберкулёзом, и оставшиеся трое страдают от психических расстройств. Русские конвои, лейтенант, понесли просто чудовищные потери.
— Я понимаю, мистер Маккиннон, что у вас нет оснований любить наши подводные лодки или нашу авиацию.
Боцман пожал плечами.
— Ну, мы тоже послали на Гамбург чуть ли не тысячу бомбардировщиков.
Ульбрихт вздохнул.
— Думаю, сейчас не время философствовать, кто прав, а кто виноват. Итак, у нас девять человек, которые ранеными на самом деле не являются. И все они ходячие?
— Если не считать обморожённых, которые практически передвигаться не могут. Вряд ли вы видели когда-нибудь людей, которые были бы так забинтованы. Что же касается остальных шестерых, то они могут передвигаться, как вы и я. Точнее, как я, и значительно лучше вас.
— Итак. Шесть человек у нас ходячих. Я плохо разбираюсь в медицине, но мне хорошо известно, что очень трудно определить, насколько серьёзно человек болен туберкулёзом. Что же касается психических расстройств, то их очень просто симулировать. Один из этих троих может быть таким же здоровым человеком, как мы с вами, или же считать себя таковым. Если подумать, то все трое могут оказаться такими. Мне не нужно говорить вам, мистер Маккиннон, что полно людей, которые настолько устали от бессмысленности, чудовищности войны, что они готовы прибегнуть к любым средствам, лишь бы избавиться от неё. Их обычно называют симулянтами, зачастую несправедливо. Просто они всем уже насытились и больше терпеть не в состоянии. Во время Первой мировой войны значительная группа британских солдат была охвачена неизлечимой болезнью, которая гарантировала возвращение на родину. Называлась эта болезнь РСД — расстройство сердечной деятельности. Более бесчувственные английские врачи называли её просто «рвать со службы домой».
— Да, я слышал об этом. Лейтенант, я по природе не любопытен, но можно мне задать вам вопрос личного характера?
— Конечно.
— Ваш английский. Он намного лучше моего, то есть вы так говорите, что даже в голову не придет, что вы — иностранец. У вас произношение, как у англичанина, точнее, как у англичанина, закончившего среднюю школу. Смешно.
— Ничего смешного нет. Вы ничего не упускаете из виду, мистер Маккиннон, и в этом вы тоже правы. Я действительно учился в английской средней школе. Моя мать — англичанка, а отец долгие годы служил атташе в германском посольстве в Лондоне.
— Так, так, так, — произнёс Маккиннон, качая головой, и улыбнулся. — Ну, это уж чересчур. Действительно чересчур. Два потрясения буквально за какие-то двадцать минут.
— Если бы вы мне объяснили, о чём вы говорите...
— О сестре Моррисон. Вам нужно с нею быть вместе. Я только что узнал, что она наполовину немка.
— О господи! Вот это да! — Сказать, что Ульбрихт был ошарашен, значит преувеличить реальность, но то, что он был поражён, в этом сомнений быть не могло. — Ну конечно же, у неё мать — немка. Потрясающе! Должен сказать, боцман, это сразу же поднимает серьёзный вопрос. Я хочу сказать, что она всё-таки моя медсестра. Военное время. Международные осложнения, вы прекрасно всё понимаете.
— Я ничего не знаю и ничего не понимаю. Вы просто оба выполняете свои обязанности. Как бы то ни было, она вскоре придет навестить вас.
— Навестить меня? Мерзкого нацистского убийцу?
— Вполне возможно, отношение её изменилось.
— Конечно, под давлением.
— Она сама это предложила и даже настаивала на этом.
— Ну ясно, придёт со шприцем. Вколет мне летальную дозу морфина или ещё что-нибудь в этом духе. Но к делу. Я вернусь к нашим шести ходячим, но не раненным. Поле поисков расширяется, согласны со мной? Подкупленный симулянт или, что то же самое, больной туберкулёзом. Как вам это нравится?
— Мне это вообще не нравится. Как вы думаете, сколько подкупленных типов, шпионов, диверсантов среди тех, кого мы подобрали с «Аргоса»? Я понимаю, что это ещё одна идиотская тема для размышления, но вы же сами сказали, что мы ищем несуразный ответ на несуразные вопросы. А если уж говорить о несуразных вопросах, вот вам ещё один. Откуда мы можем знать, действительно ли «Аргос» подорвался на минах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
— Маккиннон улыбнулся.
— Тайны тут никакой нет. Кроме того, даже если б она и была и я её вам рассказал, что бы вы стали с нею делать?
— Логично. Действительно, что?
Маккиннон вкратце рассказал о том, что произошло с судном после Новой Шотландии, и, когда он закончил, Ульбрихт сказал:
— Хорошо, а теперь посмотрим, правильно ли я умею считать. Следите за ходом моих рассуждений. Насколько я понял, судьбой «Сан-Андреаса» обеспокоены семь сторон. Ну, во-первых, ваша собственная команда. Затем, те раненые, которым удалось спастись с погибшего эсминца. Потом идут оставшиеся в живых с русской подводной лодки, снятые с корвета, который вы вынуждены были потопить. Затем в Мурманске вы взяли на борт несколько раненых военнослужащих. Потом вы подобрали оставшихся в живых после гибели «Аргоса», «Андовера», а также меня с Гельмутом. В итоге получается семь, правильно?
— Да, правильно.
— Мы можем исключить лиц с эсминца и с утонувшего корвета. Их присутствие на борту вашего судна можно приписать счастливой случайности и больше ничему. В равной степени мы можем забыть о командующем Уоррингтоне и его людях, а также о Гельмуте Винтермане и обо мне. Остаются только члены вашей команды, уцелевшие с «Аргоса», а также те лица, которых вы взяли в Мурманске.
— Более необычное трио подозреваемых трудно себе вообразить.
— Я тоже так считаю, боцман, но здесь мы имеем дело не с воображением, а с логикой. Искать нужно среди этой тройки. Возьмем, к примеру, раненых, которых вы взяли в Мурманске. Один из них вполне мог быть подкуплен. Это, может быть, противоречит здравому смыслу, а разве сама война соответствует ему? Самые невероятные вещи происходят в казалось бы нелепых ситуациях. Одно не вызывает сомнений: мы не сможем разгадать эту загадку, если будем искать ответ в царстве здравого смысла. Сколько раненых вы взяли на борт своего корабля в Мурманске?
— Семнадцать.
— Вам известно, как они получили свои ранения?
Маккиннон с подозрением посмотрел на лейтенанта.
— Я имею довольно ясное представление.
— Они все тяжелораненые?
— Ну, тяжелоранеными их я не назову. Состояние тех, кто находится на борту, менее критическое. Если бы было иначе, их бы здесь не было.
— Но они лежачие больные? Неподвижные?
— Раненые — да.
— А они что, не все раненые?
— Только восемь человек.
— О господи! Всего восемь. Вы хотите сказать мне, что девять человек не раненые?
— Это всё зависит от того, что вы понимаете под словом «раненый». Три человека, которые отморозили себе различные части тела. Затем три человека с туберкулёзом, и оставшиеся трое страдают от психических расстройств. Русские конвои, лейтенант, понесли просто чудовищные потери.
— Я понимаю, мистер Маккиннон, что у вас нет оснований любить наши подводные лодки или нашу авиацию.
Боцман пожал плечами.
— Ну, мы тоже послали на Гамбург чуть ли не тысячу бомбардировщиков.
Ульбрихт вздохнул.
— Думаю, сейчас не время философствовать, кто прав, а кто виноват. Итак, у нас девять человек, которые ранеными на самом деле не являются. И все они ходячие?
— Если не считать обморожённых, которые практически передвигаться не могут. Вряд ли вы видели когда-нибудь людей, которые были бы так забинтованы. Что же касается остальных шестерых, то они могут передвигаться, как вы и я. Точнее, как я, и значительно лучше вас.
— Итак. Шесть человек у нас ходячих. Я плохо разбираюсь в медицине, но мне хорошо известно, что очень трудно определить, насколько серьёзно человек болен туберкулёзом. Что же касается психических расстройств, то их очень просто симулировать. Один из этих троих может быть таким же здоровым человеком, как мы с вами, или же считать себя таковым. Если подумать, то все трое могут оказаться такими. Мне не нужно говорить вам, мистер Маккиннон, что полно людей, которые настолько устали от бессмысленности, чудовищности войны, что они готовы прибегнуть к любым средствам, лишь бы избавиться от неё. Их обычно называют симулянтами, зачастую несправедливо. Просто они всем уже насытились и больше терпеть не в состоянии. Во время Первой мировой войны значительная группа британских солдат была охвачена неизлечимой болезнью, которая гарантировала возвращение на родину. Называлась эта болезнь РСД — расстройство сердечной деятельности. Более бесчувственные английские врачи называли её просто «рвать со службы домой».
— Да, я слышал об этом. Лейтенант, я по природе не любопытен, но можно мне задать вам вопрос личного характера?
— Конечно.
— Ваш английский. Он намного лучше моего, то есть вы так говорите, что даже в голову не придет, что вы — иностранец. У вас произношение, как у англичанина, точнее, как у англичанина, закончившего среднюю школу. Смешно.
— Ничего смешного нет. Вы ничего не упускаете из виду, мистер Маккиннон, и в этом вы тоже правы. Я действительно учился в английской средней школе. Моя мать — англичанка, а отец долгие годы служил атташе в германском посольстве в Лондоне.
— Так, так, так, — произнёс Маккиннон, качая головой, и улыбнулся. — Ну, это уж чересчур. Действительно чересчур. Два потрясения буквально за какие-то двадцать минут.
— Если бы вы мне объяснили, о чём вы говорите...
— О сестре Моррисон. Вам нужно с нею быть вместе. Я только что узнал, что она наполовину немка.
— О господи! Вот это да! — Сказать, что Ульбрихт был ошарашен, значит преувеличить реальность, но то, что он был поражён, в этом сомнений быть не могло. — Ну конечно же, у неё мать — немка. Потрясающе! Должен сказать, боцман, это сразу же поднимает серьёзный вопрос. Я хочу сказать, что она всё-таки моя медсестра. Военное время. Международные осложнения, вы прекрасно всё понимаете.
— Я ничего не знаю и ничего не понимаю. Вы просто оба выполняете свои обязанности. Как бы то ни было, она вскоре придет навестить вас.
— Навестить меня? Мерзкого нацистского убийцу?
— Вполне возможно, отношение её изменилось.
— Конечно, под давлением.
— Она сама это предложила и даже настаивала на этом.
— Ну ясно, придёт со шприцем. Вколет мне летальную дозу морфина или ещё что-нибудь в этом духе. Но к делу. Я вернусь к нашим шести ходячим, но не раненным. Поле поисков расширяется, согласны со мной? Подкупленный симулянт или, что то же самое, больной туберкулёзом. Как вам это нравится?
— Мне это вообще не нравится. Как вы думаете, сколько подкупленных типов, шпионов, диверсантов среди тех, кого мы подобрали с «Аргоса»? Я понимаю, что это ещё одна идиотская тема для размышления, но вы же сами сказали, что мы ищем несуразный ответ на несуразные вопросы. А если уж говорить о несуразных вопросах, вот вам ещё один. Откуда мы можем знать, действительно ли «Аргос» подорвался на минах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75