Война нервов…
Муж приходит в сопровождении кузена, который мне тоже кузен. Раньше я уважала его за нейтралитет в споре. Теперь он выбрал лагерь, но не мой.
Я одна напротив ассистентки по социальной работе, их двое.
– Итак, вы взяли семейные пособия на своих детей и детей от второй жены…
Она не закончила фразы, как слезы навернулись мне на глаза.
– Мадам, вы позвонили, чтобы узнать, что произошло на самом деле? Я взяла деньги моих детей, я не отрицаю этого, но ничего другого! Вы можете легко это проверить.
Двое мужчин не дают мне закончить и начинают кричать на меня. Это невыносимо, я отдаю себе отчет во всей этой отвратительной истории с деньгами, в низости поведения моих соотечественников-мужчин. Мне стыдно за них, мне оскорбительно быть обвиненной еще и еще раз в краже!
Я встаю.
– Мадам, прошу вас, не уходите!
– Извините меня, это не отсутствие уважения, но я не могу больше выносить такого рода обвинения. До свидания.
И я ушла. Оставался суд. Адвокат заверил меня, что муж получил повестку, хотя мне он об этом ничего не говорил. Я узнала позже, что его друзья, все те же самые, советовали ему не ходить туда:
– Она твоя жена! Французский суд не может развести вас!
Дата моего отъезда приближается, и, к счастью, суд назначен двумя неделями раньше. Муж ушел купить мне билеты на самолет, не сообщая дату моего отъезда, я узнала ее только за неделю. И разумеется, держит билеты при себе. Мы больше не разговариваем. Я стараюсь, насколько это возможно, избавить детей от новой перебранки; они ужинают со мной до прихода их отца вечером. Я стараюсь объяснить им, что эта война касается только родителей. Родители любят по-прежнему своих детей, даже если они не ладят больше друг с другом… Я думаю, дети понимают это с того времени, как стали видеть меня больной, в депрессии, несчастной. Я подозреваю, что они тоже хотят жить по-другому.
Я собираю чемоданы к отъезду, и в назначенный день прихожу в суд, дрожа как осиновый лист. Адвокат сказал мне, что начиная с этого дня я могу добиться, как минимум, решения о невыполнении супружеских обязанностей до развода. Он пытается сейчас ободрить меня:
– Не волнуйтесь, если он придет, хорошо, если не придет, тем хуже для него. Он точно получил повестку, судья выполнит свою работу с ним или без него.
Судья – женщина – констатирует отсутствие супруга и, имея на руках досье, выносит решение о разводе. Она не задавала мне много вопросов, изучив медицинские справки, и просто спросила, настаиваю ли я еще на своем прошении.
– Как никогда, мадам.
– Хорошо. Месье больше не имеет нрава приходить в вашу квартиру, дети остаются с вами, он может их видеть в один уик-энд из двух, и вы решаете, где и как они будут проводить каникулы…
Я не слушаю продолжения ее речи, я выиграла! Решение суда не могло оказаться у меня на руках сразу же. Я не знаю, каким образом, но мой адвокат добился его получения очень быстро и принес мне его в день отъезда.
Для меня было очень важно иметь эту бумагу, привезти ее в Африку и показать родителям. Путешествие напоминает побег. Я не знаю, вернусь ли однажды – сколько трудностей ждет меня еще! Осматриваю свою комнату, кровать, шкаф, все, что я купила, мне неприятно оставлять им свои вещи. Он не хочет, чтобы я взяла свой телевизор. Но в Африке – это роскошь, которая стоит очень дорого.
– Я не знаю, когда вернусь, поэтому хочу взять телевизор для детей.
– Нет. Я поеду раньше тебя. Я везу детей в аэропорт, ты встретишься с ними там.
Моя сенегальская соседка, пришедшая попрощаться со мной, кое-что придумала:
– За нашим домом есть маленький завод и много больших коробок, у тебя еще есть время.
Я бегу искать коробку, упаковываю телевизор с несколькими вещами и быстро сажусь в такси. Видя меня пришедшей на регистрацию с коробкой, муж ухмыльнулся, но ничего не сказал. Взвешивают вещи, стюардесса просит паспорта и билеты. Здесь, за этой стойкой/ я отдаю себе отчет в последней ловушке, которую он для меня приготовил: он взял билеты только в одну сторону.
– Что это значит?
И он со злостью отвечает мне на сонинке:
– Да-да, ты едешь в Африку. Но что ты будешь там делать? Мужчины будут входить и выходить от тебя! Ты заработаешь один франк, потом еще один.
Иначе говоря, там у меня ничего не будет – ни зарплаты, ни пособий, мне ничего не останется, как заниматься проституцией за один франк. В этот день я была рада сказать ему все, что думала о нем, особенно здесь, в аэропорту. Он не вспомнил о детях, он злобствовал и хотел унизить меня, не думая о боли, которую причиняет малышам, оскорбляя их мать.
Так в конце июня я прибываю в Дакар к своему отцу. В первый день я ничего не говорю. На следующий день отец заговаривает со мной сам:
– Ты приехала вчера и ничего еще не сказала. Что у тебя с ногами?
Формула, традиционно используемая на языке волоф, означает: «Какую весть принесли твои ноги?»
Я объясняю в общих чертах ситуацию между мной и мужем, а главное – сообщаю, что у меня нет обратного билета.
– Франция не принадлежит никому, дочка. Если милосердный Бог хочет, чтобы ты вернулась во Францию, ты туда вернешься.
Я не видела в глазах отца ни ненависти, ни ярости, ни упрека. Наоборот, он меня хорошо встретил. Я даже поговорила о своих проблемах с его третьей женой.
– Мы слышали, что происходит. Люди, даже не знающие тебя, рассказывают много разного, возвращаясь сюда. Не думай, что все против тебя. Не все слепы. Мы знаем правду. То, что он сказал тебе в аэропорту – что мужчины приходят и выходят от тебя за один франк, – мы это слышали, девочка моя.
Муж действительно хотел, чтобы меня считали проституткой в моей семье, хотел обесчестить меня. Это было последнее оружие, которое у него осталось. Но никто ему не верил.
Муж пошел на крайность, перегнул палку, и даже те, кто раньше поддерживал его, знали, что он обвиняет меня напрасно. Я отправилась поприветствовать его тетю, потом маму, они ни в чем не упрекнули меня. Немного приободренная, я поехала в Тьес к маме, чтобы наконец немного отдохнуть.
И однажды, когда после обеда я сидела под манговым деревом, подруга мамы, жившая когда-то у нас в доме, встала, приветствуя незнакомца.
– Я пригласила его.
Это высокий мужчина, светлокожий, пеул, одетый в большое бубу, с платком на голове. Она приветствует его несколько минут в комнате и зовет маму. Потом моя очередь. Я вхожу, не зная, что меня ждет.
Это традиционная сцена из жизни африканской глубинки. Перед двумя женщинами мужчина садится на пол и просит меня сесть напротив. Подруга мамы сообщает мне:
– Я просила его прийти, это мой долг. Ты мне как дочь, твоя мама – как сестра. Если у ее дочери проблемы, значит, они есть и у меня. Твоя беда ранит всех нас в самое сердце. Мы не хотим, чтобы ты шла ко дну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Муж приходит в сопровождении кузена, который мне тоже кузен. Раньше я уважала его за нейтралитет в споре. Теперь он выбрал лагерь, но не мой.
Я одна напротив ассистентки по социальной работе, их двое.
– Итак, вы взяли семейные пособия на своих детей и детей от второй жены…
Она не закончила фразы, как слезы навернулись мне на глаза.
– Мадам, вы позвонили, чтобы узнать, что произошло на самом деле? Я взяла деньги моих детей, я не отрицаю этого, но ничего другого! Вы можете легко это проверить.
Двое мужчин не дают мне закончить и начинают кричать на меня. Это невыносимо, я отдаю себе отчет во всей этой отвратительной истории с деньгами, в низости поведения моих соотечественников-мужчин. Мне стыдно за них, мне оскорбительно быть обвиненной еще и еще раз в краже!
Я встаю.
– Мадам, прошу вас, не уходите!
– Извините меня, это не отсутствие уважения, но я не могу больше выносить такого рода обвинения. До свидания.
И я ушла. Оставался суд. Адвокат заверил меня, что муж получил повестку, хотя мне он об этом ничего не говорил. Я узнала позже, что его друзья, все те же самые, советовали ему не ходить туда:
– Она твоя жена! Французский суд не может развести вас!
Дата моего отъезда приближается, и, к счастью, суд назначен двумя неделями раньше. Муж ушел купить мне билеты на самолет, не сообщая дату моего отъезда, я узнала ее только за неделю. И разумеется, держит билеты при себе. Мы больше не разговариваем. Я стараюсь, насколько это возможно, избавить детей от новой перебранки; они ужинают со мной до прихода их отца вечером. Я стараюсь объяснить им, что эта война касается только родителей. Родители любят по-прежнему своих детей, даже если они не ладят больше друг с другом… Я думаю, дети понимают это с того времени, как стали видеть меня больной, в депрессии, несчастной. Я подозреваю, что они тоже хотят жить по-другому.
Я собираю чемоданы к отъезду, и в назначенный день прихожу в суд, дрожа как осиновый лист. Адвокат сказал мне, что начиная с этого дня я могу добиться, как минимум, решения о невыполнении супружеских обязанностей до развода. Он пытается сейчас ободрить меня:
– Не волнуйтесь, если он придет, хорошо, если не придет, тем хуже для него. Он точно получил повестку, судья выполнит свою работу с ним или без него.
Судья – женщина – констатирует отсутствие супруга и, имея на руках досье, выносит решение о разводе. Она не задавала мне много вопросов, изучив медицинские справки, и просто спросила, настаиваю ли я еще на своем прошении.
– Как никогда, мадам.
– Хорошо. Месье больше не имеет нрава приходить в вашу квартиру, дети остаются с вами, он может их видеть в один уик-энд из двух, и вы решаете, где и как они будут проводить каникулы…
Я не слушаю продолжения ее речи, я выиграла! Решение суда не могло оказаться у меня на руках сразу же. Я не знаю, каким образом, но мой адвокат добился его получения очень быстро и принес мне его в день отъезда.
Для меня было очень важно иметь эту бумагу, привезти ее в Африку и показать родителям. Путешествие напоминает побег. Я не знаю, вернусь ли однажды – сколько трудностей ждет меня еще! Осматриваю свою комнату, кровать, шкаф, все, что я купила, мне неприятно оставлять им свои вещи. Он не хочет, чтобы я взяла свой телевизор. Но в Африке – это роскошь, которая стоит очень дорого.
– Я не знаю, когда вернусь, поэтому хочу взять телевизор для детей.
– Нет. Я поеду раньше тебя. Я везу детей в аэропорт, ты встретишься с ними там.
Моя сенегальская соседка, пришедшая попрощаться со мной, кое-что придумала:
– За нашим домом есть маленький завод и много больших коробок, у тебя еще есть время.
Я бегу искать коробку, упаковываю телевизор с несколькими вещами и быстро сажусь в такси. Видя меня пришедшей на регистрацию с коробкой, муж ухмыльнулся, но ничего не сказал. Взвешивают вещи, стюардесса просит паспорта и билеты. Здесь, за этой стойкой/ я отдаю себе отчет в последней ловушке, которую он для меня приготовил: он взял билеты только в одну сторону.
– Что это значит?
И он со злостью отвечает мне на сонинке:
– Да-да, ты едешь в Африку. Но что ты будешь там делать? Мужчины будут входить и выходить от тебя! Ты заработаешь один франк, потом еще один.
Иначе говоря, там у меня ничего не будет – ни зарплаты, ни пособий, мне ничего не останется, как заниматься проституцией за один франк. В этот день я была рада сказать ему все, что думала о нем, особенно здесь, в аэропорту. Он не вспомнил о детях, он злобствовал и хотел унизить меня, не думая о боли, которую причиняет малышам, оскорбляя их мать.
Так в конце июня я прибываю в Дакар к своему отцу. В первый день я ничего не говорю. На следующий день отец заговаривает со мной сам:
– Ты приехала вчера и ничего еще не сказала. Что у тебя с ногами?
Формула, традиционно используемая на языке волоф, означает: «Какую весть принесли твои ноги?»
Я объясняю в общих чертах ситуацию между мной и мужем, а главное – сообщаю, что у меня нет обратного билета.
– Франция не принадлежит никому, дочка. Если милосердный Бог хочет, чтобы ты вернулась во Францию, ты туда вернешься.
Я не видела в глазах отца ни ненависти, ни ярости, ни упрека. Наоборот, он меня хорошо встретил. Я даже поговорила о своих проблемах с его третьей женой.
– Мы слышали, что происходит. Люди, даже не знающие тебя, рассказывают много разного, возвращаясь сюда. Не думай, что все против тебя. Не все слепы. Мы знаем правду. То, что он сказал тебе в аэропорту – что мужчины приходят и выходят от тебя за один франк, – мы это слышали, девочка моя.
Муж действительно хотел, чтобы меня считали проституткой в моей семье, хотел обесчестить меня. Это было последнее оружие, которое у него осталось. Но никто ему не верил.
Муж пошел на крайность, перегнул палку, и даже те, кто раньше поддерживал его, знали, что он обвиняет меня напрасно. Я отправилась поприветствовать его тетю, потом маму, они ни в чем не упрекнули меня. Немного приободренная, я поехала в Тьес к маме, чтобы наконец немного отдохнуть.
И однажды, когда после обеда я сидела под манговым деревом, подруга мамы, жившая когда-то у нас в доме, встала, приветствуя незнакомца.
– Я пригласила его.
Это высокий мужчина, светлокожий, пеул, одетый в большое бубу, с платком на голове. Она приветствует его несколько минут в комнате и зовет маму. Потом моя очередь. Я вхожу, не зная, что меня ждет.
Это традиционная сцена из жизни африканской глубинки. Перед двумя женщинами мужчина садится на пол и просит меня сесть напротив. Подруга мамы сообщает мне:
– Я просила его прийти, это мой долг. Ты мне как дочь, твоя мама – как сестра. Если у ее дочери проблемы, значит, они есть и у меня. Твоя беда ранит всех нас в самое сердце. Мы не хотим, чтобы ты шла ко дну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44