Дамы обычно не сидят на полу, как дети, играющие с кубиками в детской.
– Если большие пальцы ног у вас расслабились, – проговорил Рэмси, – спросите свои лодыжки и колени, как обстоят дела у них. Как только вы обнаружите, что какая-то часть тела у вас не расслабилась и испытывает неудобство, постарайтесь сесть так, чтобы этого не ощущать.
С большими пальцами ног у нее все обстояло прекрасно, но колени и лодыжки были несколько напряжены, и Пруденс постаралась сесть поудобнее.
Голос Рэмси звучал спокойно, неторопливо, советуя ей расслабить последовательно икры ног, колени, бедра, ягодицы. Ягодицы! Открыв глаза, Пруденс уставилась в изумлении на Рэмси. Однако его неподвижность и невозмутимый, ровный тон без всякого намека на игривость почти мгновенно ее успокоили. Она вновь закрыла глаза и сосредоточилась на том, чтобы найти более удобную позу.
– Ваши спина и шея, – продолжал Рэмси, – должны стать гибкими и подвижными как ива. Когда наступит окончательное расслабление, ваша голова, возможно, начнет слегка раскачиваться из стороны в сторону. Вам может также показаться, что ваше тело стало теплым и тяжелым, а потом почти невесомым, как будто ноги у вас в воде или совсем исчезли.
Он был прав. Она совершенно не чувствовала своих ног.
– Обычно, – проговорил очень тихо, почти неслышно Чарльз, – в этот момент в вашем мозгу могут возникнуть мысли и мысленные образы, такие же беспорядочные и стремительные, как гонимые ветром облака. Не гоните эти мысли, позвольте им течь, как им заблагорассудится. Вы можете найти ответы на все свои вопросы. Образы, вспыхивающие у вас в мозгу, могут показаться вам фантастичными и не имеющими никакого смысла. Не старайтесь их прогнать. Пусть эти облака плывут. Ни о чем не думайте, ни о чем не мечтайте, ни о чем не тревожьтесь. Вы пришли сюда обрести покой.
Он умолк и застыл в неподвижности, такой полной, что, если бы не хлопанье его раздуваемой ветром рубашки, можно было бы подумать, будто его здесь нет. Пруденс замерла, наслаждаясь теплом дня и с удовольствием вдыхая свежий морской воздух. Воздух врывался в ее легкие, воздух вырывался из ее легких, вторя вздохам раскинувшегося внизу под ними океана. Волна накатывалась, волна откатывалась. Солнце припекало Пруденс макушку, и легкий бриз целовал ее в щеку.
Непрошеные мысли возникали у нее в мозгу – панические мысли, тревожные мысли. Вспыхивали и гасли образы. Плющ в ее саду умирал. Розовый куст пышно расцвел под жаркими лучами солнца. Чьи-то руки прикасались к ее шее и плечам, они мяли и гладили, нажимая там, где была боль. Мысли набегали, как волны. Она сама была, как белое хрупкое «ангельское крылышко» на гребне волны. Волна откатывалась, волна накатывалась, покрывая камни, способствуя зарождению жизни в подводных царствах – лагунах. Задолго до ее появления на свет эти волны омывали берега, и долго еще после того, как ее не станет, они будут все так же мерно накатываться и откатываться. В шуме волн слышался голос вечности. И все ее страхи и огорчения казались ничего не значащими рядом с этим вечным неумолчным шепотом.
«Посидите минутку спокойно, – обычно говорила она Джейн с Джулией, когда у них возникали какие-то проблемы с уроками. – Посидите спокойно и позвольте Вселенной ответить вам, если она того пожелает».
Часто в такой момент покоя ответ приходил сам собой, не всегда, правда, верный, но ошибки были необходимы для роста, для того чтобы научиться в будущем избегать ошибок. Ошибок таких, как Тимоти. Ей следовало бы помнить собственные уроки. Посиди спокойно и позволь Вселенной ответить тебе, если она того пожелает.
Солнечное тепло убаюкало ее. Ветер и волны внизу звучали тихой ласковой колыбельной. С криком над ней пронеслась птица. Пруденс ничего не слышала. На мгновение – а может, и на несколько мгновений – она провалилась в пустоту, в ничто, в место, где не было ни звуков, ни мыслей, ни образов. Она сидела абсолютно неподвижно.
Жужжание мухи возле самого ее уха возвратило Пруденс к действительности. Она вздрогнула и открыла глаза, на мгновение полностью дезориентированная. Ей казалось, что она плывет или, может, парит в воздухе. Она ощущала себя пылинкой в солнечном свете, зернышком, подхваченным ветром, одной из несметных брызг, разбивавшихся о скалы внизу. В душе у нее царил покой, и ее переполняло чувство безмерного счастья. Каждой клеточкой своего существа она радовалась синеве неба, крику чаек, сладкому запаху бриза. Сколько же времени она так просидела?
Пруденс распрямила ноги и, посмотрев на Чарльза Рэмси, застыла, не в силах оторвать от него взгляд. Он сидел с закрытыми глазами, неподвижный, как статуя, и только грудь его мерно поднималась и опускалась в такт дыханию да сияющие волосы развевались на ветру, словно пламя.
Пруденс уставилась на него так, будто видела его впервые. И в какой-то мере это было правдой. Никогда прежде у нее не было возможности столь тщательно его рассмотреть. Он всегда смотрел на нее, когда его глаза были открыты. Эти глаза моментально ее завораживали, и, кроме них, она уже больше ничего не замечала вокруг. Для нее видеть его сейчас с закрытыми глазами было все равно что видеть его впервые. Его покрытая глубоким мерцающим загаром кожа и слегка опаленные солнцем волосы, брови и ресницы выглядели совершенно изумительно. Но прекраснее всего был у него рот, особенно нижняя губа, полная, даже, как сказали бы некоторые, чувственная. Разглядывая его рот, она не могла не подумать о том, что он мог поцеловать ее куда угодно, но почему-то предпочел поцеловать в лоб.
Веки Чарльза дрогнули и поднялись. Затуманенный взгляд его зеленых глаз сказал ей, что он сейчас так же далеко от нее, как и океан внизу. В следующее мгновение взгляд его сделался осмысленным. Он моргнул и, посмотрев на нее, улыбнулся. Его улыбка окатила ее, как волна, смешав все чувства. Любовь – горячая, всеохватывающая любовь – смотрела на нее из глаз Чарльза Рэмси.
Пруденс было это так же ясно, как если бы он открыл рот и произнес вслух: «Я люблю тебя». Его любовь – в которой не было ни вожделения, ни жадности или жажды утешения – накатила на нее, как приливная волна, и накрыла с головой, моментально заполнив все пустоты в ее сердце.
Эта любовь ничем не напоминала то чувство, которое соединяло ее с Тимоти. Вера и правда смотрели ей сейчас в лицо. Тимоти же нуждался в ней, нуждался отчаянно. Ей нравилось, что в ней нуждаются, и, как следствие, она находила Тима неотразимым. Он захватил ее, как водоворот, своими руками, своими словами, своими губами, своей потребностью в ней. Чарльз Рэмси тоже ее захватил, но совсем по-другому. Подобно солнцу, яркому, горячему, вездесущему, он привлек ее к себе так же ласково и нежно, как солнце притягивает к себе цветок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Если большие пальцы ног у вас расслабились, – проговорил Рэмси, – спросите свои лодыжки и колени, как обстоят дела у них. Как только вы обнаружите, что какая-то часть тела у вас не расслабилась и испытывает неудобство, постарайтесь сесть так, чтобы этого не ощущать.
С большими пальцами ног у нее все обстояло прекрасно, но колени и лодыжки были несколько напряжены, и Пруденс постаралась сесть поудобнее.
Голос Рэмси звучал спокойно, неторопливо, советуя ей расслабить последовательно икры ног, колени, бедра, ягодицы. Ягодицы! Открыв глаза, Пруденс уставилась в изумлении на Рэмси. Однако его неподвижность и невозмутимый, ровный тон без всякого намека на игривость почти мгновенно ее успокоили. Она вновь закрыла глаза и сосредоточилась на том, чтобы найти более удобную позу.
– Ваши спина и шея, – продолжал Рэмси, – должны стать гибкими и подвижными как ива. Когда наступит окончательное расслабление, ваша голова, возможно, начнет слегка раскачиваться из стороны в сторону. Вам может также показаться, что ваше тело стало теплым и тяжелым, а потом почти невесомым, как будто ноги у вас в воде или совсем исчезли.
Он был прав. Она совершенно не чувствовала своих ног.
– Обычно, – проговорил очень тихо, почти неслышно Чарльз, – в этот момент в вашем мозгу могут возникнуть мысли и мысленные образы, такие же беспорядочные и стремительные, как гонимые ветром облака. Не гоните эти мысли, позвольте им течь, как им заблагорассудится. Вы можете найти ответы на все свои вопросы. Образы, вспыхивающие у вас в мозгу, могут показаться вам фантастичными и не имеющими никакого смысла. Не старайтесь их прогнать. Пусть эти облака плывут. Ни о чем не думайте, ни о чем не мечтайте, ни о чем не тревожьтесь. Вы пришли сюда обрести покой.
Он умолк и застыл в неподвижности, такой полной, что, если бы не хлопанье его раздуваемой ветром рубашки, можно было бы подумать, будто его здесь нет. Пруденс замерла, наслаждаясь теплом дня и с удовольствием вдыхая свежий морской воздух. Воздух врывался в ее легкие, воздух вырывался из ее легких, вторя вздохам раскинувшегося внизу под ними океана. Волна накатывалась, волна откатывалась. Солнце припекало Пруденс макушку, и легкий бриз целовал ее в щеку.
Непрошеные мысли возникали у нее в мозгу – панические мысли, тревожные мысли. Вспыхивали и гасли образы. Плющ в ее саду умирал. Розовый куст пышно расцвел под жаркими лучами солнца. Чьи-то руки прикасались к ее шее и плечам, они мяли и гладили, нажимая там, где была боль. Мысли набегали, как волны. Она сама была, как белое хрупкое «ангельское крылышко» на гребне волны. Волна откатывалась, волна накатывалась, покрывая камни, способствуя зарождению жизни в подводных царствах – лагунах. Задолго до ее появления на свет эти волны омывали берега, и долго еще после того, как ее не станет, они будут все так же мерно накатываться и откатываться. В шуме волн слышался голос вечности. И все ее страхи и огорчения казались ничего не значащими рядом с этим вечным неумолчным шепотом.
«Посидите минутку спокойно, – обычно говорила она Джейн с Джулией, когда у них возникали какие-то проблемы с уроками. – Посидите спокойно и позвольте Вселенной ответить вам, если она того пожелает».
Часто в такой момент покоя ответ приходил сам собой, не всегда, правда, верный, но ошибки были необходимы для роста, для того чтобы научиться в будущем избегать ошибок. Ошибок таких, как Тимоти. Ей следовало бы помнить собственные уроки. Посиди спокойно и позволь Вселенной ответить тебе, если она того пожелает.
Солнечное тепло убаюкало ее. Ветер и волны внизу звучали тихой ласковой колыбельной. С криком над ней пронеслась птица. Пруденс ничего не слышала. На мгновение – а может, и на несколько мгновений – она провалилась в пустоту, в ничто, в место, где не было ни звуков, ни мыслей, ни образов. Она сидела абсолютно неподвижно.
Жужжание мухи возле самого ее уха возвратило Пруденс к действительности. Она вздрогнула и открыла глаза, на мгновение полностью дезориентированная. Ей казалось, что она плывет или, может, парит в воздухе. Она ощущала себя пылинкой в солнечном свете, зернышком, подхваченным ветром, одной из несметных брызг, разбивавшихся о скалы внизу. В душе у нее царил покой, и ее переполняло чувство безмерного счастья. Каждой клеточкой своего существа она радовалась синеве неба, крику чаек, сладкому запаху бриза. Сколько же времени она так просидела?
Пруденс распрямила ноги и, посмотрев на Чарльза Рэмси, застыла, не в силах оторвать от него взгляд. Он сидел с закрытыми глазами, неподвижный, как статуя, и только грудь его мерно поднималась и опускалась в такт дыханию да сияющие волосы развевались на ветру, словно пламя.
Пруденс уставилась на него так, будто видела его впервые. И в какой-то мере это было правдой. Никогда прежде у нее не было возможности столь тщательно его рассмотреть. Он всегда смотрел на нее, когда его глаза были открыты. Эти глаза моментально ее завораживали, и, кроме них, она уже больше ничего не замечала вокруг. Для нее видеть его сейчас с закрытыми глазами было все равно что видеть его впервые. Его покрытая глубоким мерцающим загаром кожа и слегка опаленные солнцем волосы, брови и ресницы выглядели совершенно изумительно. Но прекраснее всего был у него рот, особенно нижняя губа, полная, даже, как сказали бы некоторые, чувственная. Разглядывая его рот, она не могла не подумать о том, что он мог поцеловать ее куда угодно, но почему-то предпочел поцеловать в лоб.
Веки Чарльза дрогнули и поднялись. Затуманенный взгляд его зеленых глаз сказал ей, что он сейчас так же далеко от нее, как и океан внизу. В следующее мгновение взгляд его сделался осмысленным. Он моргнул и, посмотрев на нее, улыбнулся. Его улыбка окатила ее, как волна, смешав все чувства. Любовь – горячая, всеохватывающая любовь – смотрела на нее из глаз Чарльза Рэмси.
Пруденс было это так же ясно, как если бы он открыл рот и произнес вслух: «Я люблю тебя». Его любовь – в которой не было ни вожделения, ни жадности или жажды утешения – накатила на нее, как приливная волна, и накрыла с головой, моментально заполнив все пустоты в ее сердце.
Эта любовь ничем не напоминала то чувство, которое соединяло ее с Тимоти. Вера и правда смотрели ей сейчас в лицо. Тимоти же нуждался в ней, нуждался отчаянно. Ей нравилось, что в ней нуждаются, и, как следствие, она находила Тима неотразимым. Он захватил ее, как водоворот, своими руками, своими словами, своими губами, своей потребностью в ней. Чарльз Рэмси тоже ее захватил, но совсем по-другому. Подобно солнцу, яркому, горячему, вездесущему, он привлек ее к себе так же ласково и нежно, как солнце притягивает к себе цветок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63