Он старше, чем в I акте, на восемнадцать лет. На нем китель а-ля Сталин, на груди несколько орденов и медалей. Вольф в сапогах, волосы набриолиненные с прямым пробором.
ВОЛЬФ. Иван Николаевич, не заходила сюда... (Замечает Татьяну.) А, Татьяна Яковлевна, как здоровье?
Татьяна идет налево, не отвечая на приветствие Вольфа.
ЗАХЕДРИНСКИЙ (устремляясь вслед за Татьяной). Подожди!... Товарищ Бородина, постойте!
Татьяна выходит налево.
ВОЛЬФ (глядя вслед Татьяне). Что с ней случилось?
ЗАХЕДРИНСКИЙ (поворачивая направо). Переутомилась.
ВОЛЬФ. Здесь не было моей жены?
ЗАХЕДРИНСКИЙ (садясь за письменный стол). Не замечал.
ВОЛЬФ. Интересно, куда она опять подевалась.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. В саду, должно быть, учит роль.
ВОЛЬФ (идет направо, перед выходом оборачивается). Как раз об этом я и хотел с вами переговорить. Не мешаю вам?
ЗАХЕДРИНСКИЙ (лжет, и потому отвечает преувеличенно вежливо). Что вы, нисколько!
ВОЛЬФ. Правда, не мешаю?
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да что вы!
ВОЛЬФ. Мне бы не хотелось вас отрывать.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. И правильно.
ВОЛЬФ. Ну, тогда я только на минутку. (Садится на стул перед столом.) Я, видите ли, хотел обсудить с вами дело приватного свойства. (Привстает со стула.) Но я, наверное, мешаю вам...
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да сядьте же!
ВОЛЬФ (садясь). Всего пять минут.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Сколько вам угодно.
ВОЛЬФ. Для меня это чрезвычайно важно. Мне только не хотелось бы... (Приподнимается со стула.)
ЗАХЕДРИНСКИЙ (теряя самообладание). Да сядете вы или нет!
ВОЛЬФ (садясь). Речь идет о Лилиане.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Как она себя чувствует?
ВОЛЬФ. Не в том дело, как она себя чувствует, а в том, как чувствую себя я.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Смею надеяться, что хорошо.
ВОЛЬФ. Хорошо? Да вы, верно, смеетесь надо мной.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Грипп?
ВОЛЬФ. Если бы! Сегодня у тебя грипп, завтра он прошел, а это... Иван Николаевич, это - уже восемнадцать лет!
ЗАХЕДРИНСКИЙ. А если короче?
ВОЛЬФ. Короче нельзя, ах, если бы можно было короче... Все началось в тысяча девятьсот десятом.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но хотя бы не с самого начала?
ВОЛЬФ. С самого начала, Иван Николаевич, с самого начала! Мы ведь тогда до имения Раневской так и не доехали, сошли уже в Курске. Ну, там все и началось.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. В гостинице?
ВОЛЬФ. Сначала гостиница, а потом сразу в церковь. Сам не знаю, как это произошло. Ну, гостиница и церковь - еще полбеды, особенно гостиница. Хуже всего, что в этом самом Курске оказался театр.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что же тут страшного?
ВОЛЬФ. Это вы так считаете. А ее в тот театр сразу приняли.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Повезло.
ВОЛЬФ. Только не мне. Вы, Иван Николаевич, когда-нибудь были женаты на артистке?
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Женат не был.
ВОЛЬФ. Что вы тогда можете знать о жизни. Так и пошло. Вы не поверите, но даже во время войны...
С левой стороны входит Чельцов с веником, тряпкой и ведерком. Вольф умолкает и смотрит на Чельцова. Следуя за взглядом Вольфа, Захедринский поворачивается на стуле, оба смотрят на Чельцова.
ГОЛОС ЧЕЛЬЦОВОЙ (за левой кулисой). Чельцов!
ЧЕЛЬЦОВ (останавливается и оборачивается). Чего?
ГОЛОС ЧЕЛЬЦОВОЙ. Почему у товарища начальника еще не убрано!
ЧЕЛЬЦОВ. Да иду я, уже иду. (Выходит налево.)
ВОЛЬФ. Даже во время войны театры работали, не сумел царь с ними совладать. Так что у меня тогда одна надежда оставалась - на революцию, думал, придет Ленин, умный человек, уж он на театры найдет управу. И в большевистскую партию записался.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Помогло?
ВОЛЬФ. Где там! Хуже стало. Она тоже коммунисткой заделалась и понесла культуру в массы.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Станиславский?
ВОЛЬФ. Если бы он один! Играла беспрерывно - у него и Немировича-Данченко, у Мейерхольда, Вахтангова...
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вижу, вы неплохо ориентируетесь.
ВОЛЬФ. Я их всех знаю, негодяев. Чисто внешне, конечно. Сколько раз раскланивался с ними, когда ожидал ее у служебного входа. Зимой с шубой в руках, чтобы не простудилась, летом с мороженым, чтобы могла освежиться, а осенью и весной с зонтиком.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. По ее просьбе?
ВОЛЬФ. Да вы что, - она в бешенство приходила, когда я ее встречал. Говорила - ее, мол, это компрометирует.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Чем же?
ВОЛЬФ. Вот именно - чем. И я первое время удивлялся. Да дело было вовсе не в компрометации, а в тех скотах, которые ей сначала на сцену цветы посылали, а потом тоже ожидали ее. Только они в тепле, в ее уборной, а я на улице. Но что я мог поделать? Она же могла простудиться, факт.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да, они существа хрупкие.
ВОЛЬФ. Как говорят у нас в Саксонии, удел женщины - это Kinder, Kьche, Kirche[4]. Вот бы им показать Лилиану. Ведь ни на грош домашнего тепла, Gemьtlichkeit[5]...Какое там! Обеды для нее и для себя на керосинке готовлю я сам, в церковь она, естественно, не ходит, а о детях даже слышать не желает. Зато с удовольствием принимает приглашения в шикарные рестораны, а я тогда ем дома в одиночестве. Даже иной раз бываю рад, она же за обедом ни о чем другом, кроме театра, не говорит. То ей пьеса не нравится, то режиссер глуп, а то партнерша стерва, или, вообще, - она уже не может всего этого выносить. А кто ее заставлял? Уж, конечно, не я, а керосинка коптит и керосин достать невозможно.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. На потребительском рынке временный дефицит.
ВОЛЬФ. А что самое скверное - так эти ее гастроли. Уезжают всей компанией, таскаются по стране и - нет ее. Иной раз - целый месяц, а то и два. Сижу дома один и думаю: где она сейчас? Что делает? Ну, что делает, это отчасти известно. На сцене красуется. Еще ничего, если пьеса о революции или о тяжкой доле крепостного крестьянина, там она хоть худо-бедно одета. Но такое играют не всегда. Есть один тип, по фамилии Шекспир, так он написал пьесу "Сон в летнюю ночь". Хорошенький сон, я из-за этого самого сна заснуть не могу. Они же в его пьесе играют в трико, то есть как бы голыми. Я бы того типа голыми руками задушил! Вы его, случайно, не знаете?
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Нет.
ВОЛЬФ. Жаль. Не то, знай я его адрес, наверняка задушил бы. Да, впрочем, что там театр! А после театра? Что она после спектакля делает?
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ужинает и идет в гостиницу.
ВОЛЬФ. С кем? Я же помню ту гостиницу в Курске.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну, может, ни с кем, с коллегами.
ВОЛЬФ. Да вы, товарищ, издеваетесь надо мной. Коллеги! Знаю я эту банду. Вроде бы артисты, искусство, всякие там Ведекинды, а у каждого только одно на уме. Нет, Иван Николаевич, я так дальше жить не могу.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но ведь как-то живете.
ВОЛЬФ. До последнего времени жил, но больше не выдержу. И знаете почему? С некоторых пор у меня расстройства начались.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Нервы?
ВОЛЬФ. Не нервы, а Лилиана. Я, товарищ, ответственный работник, спец по железным дорогам. Строю всероссийскую транспортную систему. Наградами отмечен. Вот! (Указывает на награды, перечисляя.) Это за Бурятский транзит, это за вокзал в Смоленске, за Казбар, за Вологду, за Кубань, за Перекоп, за мост через Донец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
ВОЛЬФ. Иван Николаевич, не заходила сюда... (Замечает Татьяну.) А, Татьяна Яковлевна, как здоровье?
Татьяна идет налево, не отвечая на приветствие Вольфа.
ЗАХЕДРИНСКИЙ (устремляясь вслед за Татьяной). Подожди!... Товарищ Бородина, постойте!
Татьяна выходит налево.
ВОЛЬФ (глядя вслед Татьяне). Что с ней случилось?
ЗАХЕДРИНСКИЙ (поворачивая направо). Переутомилась.
ВОЛЬФ. Здесь не было моей жены?
ЗАХЕДРИНСКИЙ (садясь за письменный стол). Не замечал.
ВОЛЬФ. Интересно, куда она опять подевалась.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. В саду, должно быть, учит роль.
ВОЛЬФ (идет направо, перед выходом оборачивается). Как раз об этом я и хотел с вами переговорить. Не мешаю вам?
ЗАХЕДРИНСКИЙ (лжет, и потому отвечает преувеличенно вежливо). Что вы, нисколько!
ВОЛЬФ. Правда, не мешаю?
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да что вы!
ВОЛЬФ. Мне бы не хотелось вас отрывать.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. И правильно.
ВОЛЬФ. Ну, тогда я только на минутку. (Садится на стул перед столом.) Я, видите ли, хотел обсудить с вами дело приватного свойства. (Привстает со стула.) Но я, наверное, мешаю вам...
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да сядьте же!
ВОЛЬФ (садясь). Всего пять минут.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Сколько вам угодно.
ВОЛЬФ. Для меня это чрезвычайно важно. Мне только не хотелось бы... (Приподнимается со стула.)
ЗАХЕДРИНСКИЙ (теряя самообладание). Да сядете вы или нет!
ВОЛЬФ (садясь). Речь идет о Лилиане.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Как она себя чувствует?
ВОЛЬФ. Не в том дело, как она себя чувствует, а в том, как чувствую себя я.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Смею надеяться, что хорошо.
ВОЛЬФ. Хорошо? Да вы, верно, смеетесь надо мной.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Грипп?
ВОЛЬФ. Если бы! Сегодня у тебя грипп, завтра он прошел, а это... Иван Николаевич, это - уже восемнадцать лет!
ЗАХЕДРИНСКИЙ. А если короче?
ВОЛЬФ. Короче нельзя, ах, если бы можно было короче... Все началось в тысяча девятьсот десятом.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но хотя бы не с самого начала?
ВОЛЬФ. С самого начала, Иван Николаевич, с самого начала! Мы ведь тогда до имения Раневской так и не доехали, сошли уже в Курске. Ну, там все и началось.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. В гостинице?
ВОЛЬФ. Сначала гостиница, а потом сразу в церковь. Сам не знаю, как это произошло. Ну, гостиница и церковь - еще полбеды, особенно гостиница. Хуже всего, что в этом самом Курске оказался театр.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что же тут страшного?
ВОЛЬФ. Это вы так считаете. А ее в тот театр сразу приняли.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Повезло.
ВОЛЬФ. Только не мне. Вы, Иван Николаевич, когда-нибудь были женаты на артистке?
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Женат не был.
ВОЛЬФ. Что вы тогда можете знать о жизни. Так и пошло. Вы не поверите, но даже во время войны...
С левой стороны входит Чельцов с веником, тряпкой и ведерком. Вольф умолкает и смотрит на Чельцова. Следуя за взглядом Вольфа, Захедринский поворачивается на стуле, оба смотрят на Чельцова.
ГОЛОС ЧЕЛЬЦОВОЙ (за левой кулисой). Чельцов!
ЧЕЛЬЦОВ (останавливается и оборачивается). Чего?
ГОЛОС ЧЕЛЬЦОВОЙ. Почему у товарища начальника еще не убрано!
ЧЕЛЬЦОВ. Да иду я, уже иду. (Выходит налево.)
ВОЛЬФ. Даже во время войны театры работали, не сумел царь с ними совладать. Так что у меня тогда одна надежда оставалась - на революцию, думал, придет Ленин, умный человек, уж он на театры найдет управу. И в большевистскую партию записался.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Помогло?
ВОЛЬФ. Где там! Хуже стало. Она тоже коммунисткой заделалась и понесла культуру в массы.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Станиславский?
ВОЛЬФ. Если бы он один! Играла беспрерывно - у него и Немировича-Данченко, у Мейерхольда, Вахтангова...
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вижу, вы неплохо ориентируетесь.
ВОЛЬФ. Я их всех знаю, негодяев. Чисто внешне, конечно. Сколько раз раскланивался с ними, когда ожидал ее у служебного входа. Зимой с шубой в руках, чтобы не простудилась, летом с мороженым, чтобы могла освежиться, а осенью и весной с зонтиком.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. По ее просьбе?
ВОЛЬФ. Да вы что, - она в бешенство приходила, когда я ее встречал. Говорила - ее, мол, это компрометирует.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Чем же?
ВОЛЬФ. Вот именно - чем. И я первое время удивлялся. Да дело было вовсе не в компрометации, а в тех скотах, которые ей сначала на сцену цветы посылали, а потом тоже ожидали ее. Только они в тепле, в ее уборной, а я на улице. Но что я мог поделать? Она же могла простудиться, факт.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да, они существа хрупкие.
ВОЛЬФ. Как говорят у нас в Саксонии, удел женщины - это Kinder, Kьche, Kirche[4]. Вот бы им показать Лилиану. Ведь ни на грош домашнего тепла, Gemьtlichkeit[5]...Какое там! Обеды для нее и для себя на керосинке готовлю я сам, в церковь она, естественно, не ходит, а о детях даже слышать не желает. Зато с удовольствием принимает приглашения в шикарные рестораны, а я тогда ем дома в одиночестве. Даже иной раз бываю рад, она же за обедом ни о чем другом, кроме театра, не говорит. То ей пьеса не нравится, то режиссер глуп, а то партнерша стерва, или, вообще, - она уже не может всего этого выносить. А кто ее заставлял? Уж, конечно, не я, а керосинка коптит и керосин достать невозможно.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. На потребительском рынке временный дефицит.
ВОЛЬФ. А что самое скверное - так эти ее гастроли. Уезжают всей компанией, таскаются по стране и - нет ее. Иной раз - целый месяц, а то и два. Сижу дома один и думаю: где она сейчас? Что делает? Ну, что делает, это отчасти известно. На сцене красуется. Еще ничего, если пьеса о революции или о тяжкой доле крепостного крестьянина, там она хоть худо-бедно одета. Но такое играют не всегда. Есть один тип, по фамилии Шекспир, так он написал пьесу "Сон в летнюю ночь". Хорошенький сон, я из-за этого самого сна заснуть не могу. Они же в его пьесе играют в трико, то есть как бы голыми. Я бы того типа голыми руками задушил! Вы его, случайно, не знаете?
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Нет.
ВОЛЬФ. Жаль. Не то, знай я его адрес, наверняка задушил бы. Да, впрочем, что там театр! А после театра? Что она после спектакля делает?
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ужинает и идет в гостиницу.
ВОЛЬФ. С кем? Я же помню ту гостиницу в Курске.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну, может, ни с кем, с коллегами.
ВОЛЬФ. Да вы, товарищ, издеваетесь надо мной. Коллеги! Знаю я эту банду. Вроде бы артисты, искусство, всякие там Ведекинды, а у каждого только одно на уме. Нет, Иван Николаевич, я так дальше жить не могу.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но ведь как-то живете.
ВОЛЬФ. До последнего времени жил, но больше не выдержу. И знаете почему? С некоторых пор у меня расстройства начались.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Нервы?
ВОЛЬФ. Не нервы, а Лилиана. Я, товарищ, ответственный работник, спец по железным дорогам. Строю всероссийскую транспортную систему. Наградами отмечен. Вот! (Указывает на награды, перечисляя.) Это за Бурятский транзит, это за вокзал в Смоленске, за Казбар, за Вологду, за Кубань, за Перекоп, за мост через Донец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27