Конан положил огромные ладони ей на грудь, сдавил,
вглядываясь в бездны черных зрачков.
- Так хорошо?
- О-ох! Хорошо... хорошо... - проворковала женщина; пальцы ее впились
в плечи огромного варвара. - Хорошо... но будет еще лучше... еще жарче...
еще слаще...
Повинуясь слабому толчку ее рук, Конан опрокинулся на спину. Теперь
Инилли нависала над ним, изогнувшись дугой; губы ее что-то шептали и,
сквозь горячечный дурман желания, к разуму киммерийца пробились слова:
- Ты, герой... ты, огромный, сильный, прошедший через горы, сквозь
степи и леса... ты, победитель, убийца, владыка над людьми... ты, жаждущий
власти и славы... забудь обо всем... забудь... останься здесь, со мной, в
моих объятиях... здесь, навсегда... останься, чтобы согреть меня... излить
свою мощь... свою кровь... кровь... кровь...
Ее пунцовые губы тянулись к шее огромного варвара, туда, где билась
голубоватая жилка; клычки, еще мгновение назад совсем крохотные, внезапно
стали расти, увеличиваться, нарушая гармонию прекрасного лица; зрачки
вспыхнули алым. Но Конан не замечал ничего. Ладони киммерийца ласкали
нежную кожу Инилли, медленно скользя по упоительному изгибу спины вниз, к
бедрам; глаза его были полузакрыты, дыхание с шумом рвалось из могучей
груди, на лбу выступила испарина. Он жаждал эту женщину; он желал ее так,
как ни одну красавицу в мире; он был готов остаться с ней навсегда,
согревать ее, любить, делиться своей кровью...
Ее клыки неторопливо, по-хозяйски коснулись горла Конана. Она не
спешила; жаркая трепещущая добыча была тут, рядом, обещая двойное
наслаждение: блаженство соития и вкус свежей крови. Сосать солоноватую
теплую жидкость, ощущая, как содрогается в оргазме, бьется и слабеет
могучее тело... как покидает его жизнь... как холодеет плоть... Что могло
быть прекраснее! Только чувство насыщения и сонный покой, сладкая дремота,
томительная расслабленность членов, терпеливое ожидание новой жертвы...
Звон!
Яростный звон обрушился на Конана. Серебряные колокола гремели,
грохотали, раздирая небеса тревожными раскатами; казалось, мир превратился
в один гигантский ледник, в чудовищный кристалл хрусталя, тут же
разбившийся на мириады осколков, с гулом и перезвоном рухнувших в
неведомую бездну. В этих звуках слышался и лязг стали, мерный топот копыт
атакующей конницы, звонкие трели боевых горнов, свист рассекающих воздух
стрел... Очнувшись, киммериец оттолкнул ведьму и сел, удерживая ее на
расстоянии вытянутой руки. Его ладонь лежала на горле Инилли.
Суккуб! Теперь он ясно видел клыки, выступавшие меж кроваво-красных
губ, скрюченные, словно когти, пальцы, багровые отсветы в глазах...
Суккуб, проклятая тварь! Кровопийца, потаскуха! Едва не зачаровала его!
Если б не этот звон...
Он быстро оглянулся. Звенели его клинки; сейчас их мелодия казалась
едва слышной, но все еще различимой. Непонятно, что порождало эти
тревожные протяжные звуки - оба стальных лезвия были совершенно
неподвижны, только голубоватые сполохи ритмично пробегали от рукоятей к
остриям.
Повернувшись к суккубу, Конан слегка стиснул пальцы, с мстительным
наслаждением ощущая пронизавшую ведьму дрожь.
- Ну что, так хорошо? - с усмешкой спросил он.
- Глу-пе-ец... - прохрипела Инилли, и киммериец ослабил хватку. -
Глупец... Ты отказываешься от дара счастливой смерти? Безболезненной
прекрасной смерти в моих объятиях?
- Я предпочитаю счастливую жизнь. Прекрасную жизнь и объятия
настоящих женщин, а не ночного вампира.
Пальцы варвара снова начали сжиматься, и ведьма, широко разинув
клыкастую пасть, простонала:
- От-пус-ти! Глу-пе-ец! От-пус-ти!
- Нет! Ты же просила, чтоб я тебя погрел, так? И помнишь, что я тебе
ответил?
- От-пус-ти! Жал-кий... жал-кий... ку-сок... мя-са... Пи-ща...
- Я поклялся Кромом, что никто не согреет тебя лучше по эту и по ту
сторону Вилайета! - на губах Конана играла жестокая ухмылка. - Кром - это
мой бог, милашка, и я не хочу его обманывать... Тебе будет жарко, очень
жарко!
Он встал, одним движением огромной руки свернул шею суккубу и бросил
обмякшее тело в костер. Некоторое время он всматривался в призрачную
плоть, что корчилась и таяла в огне, затем его глаза обратились к мечам,
по-прежнему лежавшим на дорожном мешке. Клинки больше не звенели, и
сполохи тоже погасли.

15. НАСТАВНИК
Тянулись дни, томительные, как неволя в гладиаторской казарме Хаббы;
взмахом черных крыл отлетали ночи. Конан то брел по пескам, по бесконечным
пологим барханам и каменистым осыпям, то проваливался в сон, мучительный и
неглубокий, не приносивший ни отдыха, ни облегчения. Ему виделись кошмары:
огненное жерло кардальского вулкана, гигантские чешуйчатые гады,
выползающие из-под земли; чудовища с грозно разверстыми пастями,
извергающие пламя; драконы, закованные в роговую зеленоватую броню;
демоны, что жадно следили за одиноким путником с пылающих небес. Иногда
над ним склонялось лицо Инилли - прекрасное, беломраморное, холодное; в
жутком полусне-полубреду он наблюдал за тем, как раздвигаются ее пунцовые
губы, обнажая острые клыки, как пасть суккуба медленно-медленно
приближается к его шее - к тому месту, где бились наполненные горячей
кровью жилки... Как и прежде, странное чувство охватывало киммерийца; ему
хотелось разбить череп ведьмы могучим ударом кулака и, в то же время,
слиться с ней, познать до конца эту прекрасную плоть, манящую и
отталкивающую одновременно.
После ночлега у разрушенной башни гирканский конек, верный сотоварищ
Конана, протянул еще пять дней - без травы и почти без воды. Это было
великим подспорьем; за такое время путник преодолел не один десяток тысяч
шагов и находился теперь в самом центре пустыни, за которой вздымались
остроконечные пики горного хребта. Когда лошадь начала спотыкаться через
шаг, киммериец забил ее, напился крови, вырезал с ляжек несколько полос
мяса и подсушил их на солнце. В тот вечер ему пришлось расстаться не
только со своим скакуном, но и с большей частью поклажи; теперь он нес два
последних бурдюка с водой, скудные запасы пищи, оружие да колючий
волосяной аркан. Эта веревка, расстеленная кольцом на песке, спасала его
ночью от змей.
Пустыня, по которой он странствовал, тянулась к северу на много
дневных переходов. Тут не было ни воды, ни растительности, ни животных -
кроме все тех же змей, мерзких гадов толщиной в руку, которые питались
неведомо чем. Конан полагал, что они пожирали друг друга, однако это не
объясняло их многочисленности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168