Правда, рабочий класс никогда белых перчаток и тем более фраков не носил, а все-таки во всей этой торжественности было что-то привлекательное.
У «Элиона» он очутился минут за десять до назначенного времени. Майские ночи короткие, дни долгие, и небо только-только начало синеть, предвещая приближение вечера.
Сравнялось девять часов, а Ларисы все не было. Пять раз перепрыгнула минутная стрелка, пошел десятый час, а ее все нет.
Что-то случилось... Может, заболела?
И тут увидел ее. Девушка явно спешила, даже немного задохнулась от быстрой ходьбы.
— Прости, что опоздала, дома у нас неспокойно...
— Отец?
— Он. Не сорвался, не запил, только какой-то хмурый и возбужденный. В таком случае мне лучше быть дома. Мы недолго погуляем, хорошо?
— Сколько скажешь.
— Пойдем, побродим по «лабиринту». Час, думаю, у нас есть.
— Пойдем.
Борщаговка когда-то была застроена маленькими одноэтажными домиками, стояли они в садах, вишневых, яблоневых, грушевых. Высокие дома выросли теперь на месте этих садочков, но между бульваром Ромена Роллана и Брест-Литовским проспектом еще остался большой участок старой киевской окраины с немощеными улицами, где около каждых ворот стоят лавочки, чтобы вечером можно было выйти посидеть, поговорить с соседом.
Вот эти переплетения улиц, спрятавшихся в цветущих садочках, Демид с Ларисой и называли лабиринтом. Они, свернув с асфальта, углубились в узенькую, малоприметную улочку, и сразу их окутала душистая радость весеннего цветения. Это был огромный сад, разгороженный на отдельные маленькие садочки, глухая, далекая киевская окраина с гавканьем собак, кукареканьем петухов, воркованием голубей.
— Хорошо здесь, — тихо сказала Лариса, садясь на маленькую скамеечку, поставленную у старого, заброшенного дома, едва проглядывавшегося темными, заколоченными окнами в гуще зелени. Но неподалеку, в соседнем доме, на полную мощь работал телевизор, и дальше виднелись освещенные, словно размытые весенней зеленью окна. «Лабирин?» не собирался так просто сдаваться.
— Хорошо здесь, и дышится легко, — сказал Демид.
— Попробуй сказать это по-английски.
— Не хочется сегодня, кругом такая красота и тишина... Мне совсем другое хочется сказать, и если хочешь, попробую по-английски. Может, так будет легче.
— Попробуй, если ошибешься, поправлю.
— На этот раз не ошибусь.
Сказал и почувствовал, как бледно, немощно, не выражая его подлинных чувств, прозвучали английские слова.
— Что? — отшатнулась Лариса.
— Я люблю тебя, — собрав всю волю, сказал Демид. — Люблю! Понимаешь? И прошу стать моей женой.
Лариса странно отреагировала на его признание. Сначала она будто подалась к Демиду, потом уперлась руками ему в грудь, хотя он и не думал ее обнимать, и, сдерживая гнев, сказала:
— А я тебя не люблю. И замуж за тебя не пойду, потому что ты недостоин такой девушки, как я. Мой избранник должен быть человеком, которым можно гордиться, а ты? Ты — один из тех, кто пропускает свое счастье, даже тогда, когда оно само плывет в руки.
Демид почувствовал, что ему, как удавкой, перехватило горло — не вздохнуть, не выдохнуть. Он резко вскинул руки, как учил Володя Крячко, когда надо было прийти в себя после тяжелого удара, и правда — дыхание выровнялось.
— Как ты мог подумать об этом? — теперь девушка почему-то чуть не плакала. — Наконец, что ты сделал такого, чтобы я согласилась стать твоей женой?
— Я люблю тебя, — тихо, но твердо сказал Демид. — А больше, ты права, я ничего не сделал.
— А мог бы сделать! Больше того, обязан был сделать. Мой дед завещал тебе такие книги!
— Подожди, — вытирая ладонью пот, который вдруг холодной росой выступил на лбу, сказал Демид. — Я, конечно, не выдающийся ученый, не актер и не герой труда, но машину я сделал.
— Какую машину?
— О которой говорил твой дед. Она может подобрать ключи к любому сейфу. Между прочим, ничего интересного в ней нет, хотя работает исправно.
Лариса резко поднялась, свет из окон соседнего дома осветил ее лицо, и Демиду показалось, что в глазах ее вспыхнули золотые искры.
— Ты к тому же, оказывается, еще и лгун, — зло выдохнула девушка.
— Я? Ну подожди, не пришлось бы тебе просить у меня прощения. — Демид схватил Ларису за руку, крепко сжал запястье. — Пойдем!
— Куда ты меня тащишь?
— Не рассуждай, твое дело шагать. И не смей вырываться, все равно не выпущу.
Со стороны они являли собой необычное зрелище: коренастый паренек уверенно и быстро шагал вперед, не обращая внимания на девушку, едва поспевавшую за ним, будто тянул ее на буксире, крепко схватив за руку: Девушка и упиралась, и одновременно боялась отстать. Дотащив таким образом Ларису до бульвара Ромена Роллана, Демид подвел к своему подъезду, пропустил в лифт и, захлопнув дверь, нажал на кнопку седьмого этажа... Все это он проделал серьезно, деловито, не говоря ни слова. Только в квартире, усадив ее на тахту, разжал руку: белые вмятины от его пальцев остались на тонком запястье.
— Смотри!
Включил машину в розетку пятивольтового питания. Нажал на кнопки «чтение» и «пуск», взглянул в книгу Баритона, на счетчике справа набрал число.
— Видишь?
Как завороженная, смотрела Лариса на стремительный бег огоньков по рядам лампочек, на движение магнитофонных катушек и испуганно вздрогнула, когда машина, щелкнув, остановила магнитофон.
— Вот тебе формула ключа сейфа лондонского отделения американского Манхеттен Чейз банк, как его описал твой дед. Пойдем дальше.
Снова нажал кнопки, набрал другой номер ключа, и снова побежали, догоняя друг друга, веселые огоньки лампочек, снова закрутился магнитофон и снова щелкнул.
— А это тебе формула ключа от сейфа нашего слав- городского завода выпуска девятьсот шестьдесят первого года, она проще лондонской.
Лариса поднялась с тахты, прошлась к окну и обратно, улыбнулась насмешливо, прихватив зубами пухлую нижнюю губу, сказала:
— А ты, выходит, не только болтун, но и фокусник. Неужели ты думаешь, я поверю в эту твою иллюминацию? Если бы все это было так просто, люди давно понаделали бы себе таких машин, а сейфы вообще перестали существовать.
— Ты ошибаешься, все это далеко не так просто, как тебе показалось. Твой дед жизнь положил, подготавливая исходные данные, математику этой машины. Много ты знаешь таких случаев?
— Он — единственный.
,— Вот видишь. Поэтому и машина эта единственная в своем роде, а если ты думаешь, что она сложная, то глубоко ошибаешься. Современные ЭВМ намного сложнее и умнее ее.
— Вот потому-то я и думаю, что ты мне морочишь голову, пользуешься моим незнанием кибернетики. Дед представлял себе гигантскую машину и задачи перед ней ставил гигантские.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
У «Элиона» он очутился минут за десять до назначенного времени. Майские ночи короткие, дни долгие, и небо только-только начало синеть, предвещая приближение вечера.
Сравнялось девять часов, а Ларисы все не было. Пять раз перепрыгнула минутная стрелка, пошел десятый час, а ее все нет.
Что-то случилось... Может, заболела?
И тут увидел ее. Девушка явно спешила, даже немного задохнулась от быстрой ходьбы.
— Прости, что опоздала, дома у нас неспокойно...
— Отец?
— Он. Не сорвался, не запил, только какой-то хмурый и возбужденный. В таком случае мне лучше быть дома. Мы недолго погуляем, хорошо?
— Сколько скажешь.
— Пойдем, побродим по «лабиринту». Час, думаю, у нас есть.
— Пойдем.
Борщаговка когда-то была застроена маленькими одноэтажными домиками, стояли они в садах, вишневых, яблоневых, грушевых. Высокие дома выросли теперь на месте этих садочков, но между бульваром Ромена Роллана и Брест-Литовским проспектом еще остался большой участок старой киевской окраины с немощеными улицами, где около каждых ворот стоят лавочки, чтобы вечером можно было выйти посидеть, поговорить с соседом.
Вот эти переплетения улиц, спрятавшихся в цветущих садочках, Демид с Ларисой и называли лабиринтом. Они, свернув с асфальта, углубились в узенькую, малоприметную улочку, и сразу их окутала душистая радость весеннего цветения. Это был огромный сад, разгороженный на отдельные маленькие садочки, глухая, далекая киевская окраина с гавканьем собак, кукареканьем петухов, воркованием голубей.
— Хорошо здесь, — тихо сказала Лариса, садясь на маленькую скамеечку, поставленную у старого, заброшенного дома, едва проглядывавшегося темными, заколоченными окнами в гуще зелени. Но неподалеку, в соседнем доме, на полную мощь работал телевизор, и дальше виднелись освещенные, словно размытые весенней зеленью окна. «Лабирин?» не собирался так просто сдаваться.
— Хорошо здесь, и дышится легко, — сказал Демид.
— Попробуй сказать это по-английски.
— Не хочется сегодня, кругом такая красота и тишина... Мне совсем другое хочется сказать, и если хочешь, попробую по-английски. Может, так будет легче.
— Попробуй, если ошибешься, поправлю.
— На этот раз не ошибусь.
Сказал и почувствовал, как бледно, немощно, не выражая его подлинных чувств, прозвучали английские слова.
— Что? — отшатнулась Лариса.
— Я люблю тебя, — собрав всю волю, сказал Демид. — Люблю! Понимаешь? И прошу стать моей женой.
Лариса странно отреагировала на его признание. Сначала она будто подалась к Демиду, потом уперлась руками ему в грудь, хотя он и не думал ее обнимать, и, сдерживая гнев, сказала:
— А я тебя не люблю. И замуж за тебя не пойду, потому что ты недостоин такой девушки, как я. Мой избранник должен быть человеком, которым можно гордиться, а ты? Ты — один из тех, кто пропускает свое счастье, даже тогда, когда оно само плывет в руки.
Демид почувствовал, что ему, как удавкой, перехватило горло — не вздохнуть, не выдохнуть. Он резко вскинул руки, как учил Володя Крячко, когда надо было прийти в себя после тяжелого удара, и правда — дыхание выровнялось.
— Как ты мог подумать об этом? — теперь девушка почему-то чуть не плакала. — Наконец, что ты сделал такого, чтобы я согласилась стать твоей женой?
— Я люблю тебя, — тихо, но твердо сказал Демид. — А больше, ты права, я ничего не сделал.
— А мог бы сделать! Больше того, обязан был сделать. Мой дед завещал тебе такие книги!
— Подожди, — вытирая ладонью пот, который вдруг холодной росой выступил на лбу, сказал Демид. — Я, конечно, не выдающийся ученый, не актер и не герой труда, но машину я сделал.
— Какую машину?
— О которой говорил твой дед. Она может подобрать ключи к любому сейфу. Между прочим, ничего интересного в ней нет, хотя работает исправно.
Лариса резко поднялась, свет из окон соседнего дома осветил ее лицо, и Демиду показалось, что в глазах ее вспыхнули золотые искры.
— Ты к тому же, оказывается, еще и лгун, — зло выдохнула девушка.
— Я? Ну подожди, не пришлось бы тебе просить у меня прощения. — Демид схватил Ларису за руку, крепко сжал запястье. — Пойдем!
— Куда ты меня тащишь?
— Не рассуждай, твое дело шагать. И не смей вырываться, все равно не выпущу.
Со стороны они являли собой необычное зрелище: коренастый паренек уверенно и быстро шагал вперед, не обращая внимания на девушку, едва поспевавшую за ним, будто тянул ее на буксире, крепко схватив за руку: Девушка и упиралась, и одновременно боялась отстать. Дотащив таким образом Ларису до бульвара Ромена Роллана, Демид подвел к своему подъезду, пропустил в лифт и, захлопнув дверь, нажал на кнопку седьмого этажа... Все это он проделал серьезно, деловито, не говоря ни слова. Только в квартире, усадив ее на тахту, разжал руку: белые вмятины от его пальцев остались на тонком запястье.
— Смотри!
Включил машину в розетку пятивольтового питания. Нажал на кнопки «чтение» и «пуск», взглянул в книгу Баритона, на счетчике справа набрал число.
— Видишь?
Как завороженная, смотрела Лариса на стремительный бег огоньков по рядам лампочек, на движение магнитофонных катушек и испуганно вздрогнула, когда машина, щелкнув, остановила магнитофон.
— Вот тебе формула ключа сейфа лондонского отделения американского Манхеттен Чейз банк, как его описал твой дед. Пойдем дальше.
Снова нажал кнопки, набрал другой номер ключа, и снова побежали, догоняя друг друга, веселые огоньки лампочек, снова закрутился магнитофон и снова щелкнул.
— А это тебе формула ключа от сейфа нашего слав- городского завода выпуска девятьсот шестьдесят первого года, она проще лондонской.
Лариса поднялась с тахты, прошлась к окну и обратно, улыбнулась насмешливо, прихватив зубами пухлую нижнюю губу, сказала:
— А ты, выходит, не только болтун, но и фокусник. Неужели ты думаешь, я поверю в эту твою иллюминацию? Если бы все это было так просто, люди давно понаделали бы себе таких машин, а сейфы вообще перестали существовать.
— Ты ошибаешься, все это далеко не так просто, как тебе показалось. Твой дед жизнь положил, подготавливая исходные данные, математику этой машины. Много ты знаешь таких случаев?
— Он — единственный.
,— Вот видишь. Поэтому и машина эта единственная в своем роде, а если ты думаешь, что она сложная, то глубоко ошибаешься. Современные ЭВМ намного сложнее и умнее ее.
— Вот потому-то я и думаю, что ты мне морочишь голову, пользуешься моим незнанием кибернетики. Дед представлял себе гигантскую машину и задачи перед ней ставил гигантские.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92