Я и словечка не обронил.
— А это что же такое? — спросил он.
— Двойку схватил,— ответила за меня мама.
— Двойку? А за что? — спросил отец.
— За письмо,— ответил я.
— Что? Писать до сих пор не научился, что ли?
— Научился,— протянул я.
— Балбес! — сердито сказал отец и замахнулся на меня. Он еще полистал дневник, и вдруг лицо его прояснилось.— А это что? Прочитай-ка! — сказал он и протянул мне дневник.
Я прочитал вслух:
— «Ваш сын на прошлой неделе собрал лечебных трав больше всех».
— Неужто ты? — спросил отец.
— Ну я,— кивнул я, и вдруг меня охватило непонятное чувство.
— А кто же это написал?
— Учительница.
— Недурно,— сказал отец.— Значит, похвалила она тебя?
— Похвалила.
— Ну хоть разок тебя за что-то похвалили,— одобрил отец.
Сначала он нахмурился, потом засмеялся.
— А ту двойку ты исправишь! — добавил он построже.
— Исправлю, исправлю!
— Ну, беги!
НА РЕПЕТИЦИИ
Дни стали длинные. Работы у всех в поле и на виноградниках по горло, а когда уже совсем темно, музыканты собираются в пожарной части. Одни на носилки садятся, другие устраиваются прямо на земле.
— Милые мои, вы не поверите, как я сегодня поработал! — говорит дядюшка Тауберт.
— А кто не работал? Каждый руки натрудил,— говорит дядюшка Рачко, отец Марьены Рачковой.
— Лучше всех Загрушке живется, тому работать не надо,— в шутку говорит дядюшка Алексин.
— Загрушке? Он свое уже отработал, — отвечает дядя Яно Слинтак, самый старый из музыкантов.
— Честное слово! Спина прямо трещит, будто я буфет целый день таскал.
— Винцек, а ты что делал? — спрашивает дядюшка Тауберт.
— Я?
— Гусей, надо полагать, пас,— говорит дядюшка Алексин.
— Я воду носил,— смущенно отвечаю я.
— Воду? У вас во дворе колодца, что ли, нет?
— Колодец-то есть, да для стирки приходится с Ризика воду носить.
— Для стирки? Это правильно,— говорит дядюшка Рачко.
— И для стирки и для стряпни, — добавляет дядюшка Алексин.
— В Ризике вода хорошая,— говорит дядюшка Тауберт.
— Да-а, в Ризике вода отличная,— соглашается дядюшка Яно Слинтак.
В пожарку входит Рудо Кеменеш. Рудо парень молодой, неженатый еще. Все музыканты его любят: он никогда с такта не собьется.
— А где вы вторые голоса оставили? — спрашивает дядюшка Загрушка.
— А что вам надо от нас? — отзываются с носилок вторые голоса.
— Значит, все в сборе. Ну как, начнем?
— Томашовича еще нет, — говорит дядюшка Тауберт.
— Томашович не придет,— сообщает дядюшка Загрушка.— Встанем, братцы! — командует он.
— Грянем?
— Грянем.
— Нет еще!
— Нет, пока еще не грянем. И поупражняться хоть немножко надо.
— Для начала-то что-нибудь отхватим!
— Что?
— «Победу».
— Но помягче играйте,— предупреждает дядюшка Загрушка.
— Марш? Нельзя марш играть мягко. Марш громко играть полагается,— возражает дядюшка Алексин.
— Правильно,— поддерживает его дядюшка Яно Слинтак.
— Погромче, но с чувством сыграем,— объясняет дядюшка Загрушка, чтобы успокоить их.-- Винцек, ты уже знаешь «Победу»?
— Дело помаленьку на лад идет,— хвалит меня Рудо Кеменеш.
Дядюшка Тауберт бьет в барабан, и мы начинаем. Конечно, сейчас я сумею вам кое-что о музыке сказать, но все-таки я не специалист.
Самое лучшее будет, если вы послушаете наш духовой оркестр. Как знать: может, и нас пригласят когда-
нибудь на радио или на телевидение. Дядюшка Загрушка на настоящего дирижера похож. И жалко, что не все его видят.
— Винцо, а что у тебя с геликоном? — спрашивает один из музыкантов, играющих второй голос, когда мы кончаем марш.
— А что?
— Почему он у тебя дребезжит?
— Это «фа» дребезжит. Когда я еще в армии был и выдувал «фа», всегда керосиновая лампа тухла. Капельмейстер-то говорил мне не раз: «Ты, Рудо, полегче дуй, когда «фа» играешь, не репетировать же нам из-за тебя в темноте».
— Правда?
— Правда. Винцек, и ты не так сильно дуй, когда «фа» тебе надо сыграть.
— Теперь сыграем «Ракоци-марш»,— предлагает дядюшка Алексин.
— Как же «Ракоци» играть? Ведь нот-то у нас нет,— говорит дядюшка Рачко.
— Видали? А ты играл когда-нибудь «Ракоци» по нотам? — смеются над ним вторы.
Старайтесь-ка получше вторить,— обрывает их дядюшка Яно Слинтак.
— Вторы должны греметь,— говорит дядюшка Алексин, вытряхивая слюну из кларнета.
— Внимание! — восклицает дядюшка Загрушка и подает знак дядюшке Тауберту ударить в барабан.
Я слушаю те вещи, которые еще не умею играть. При этом я наблюдаю, как Рудо перебирает пальцами и как губами шевелит при каждом звуке. Хороший, очень хороший геликонист Рудо Кеменеш!
КОНЕЦ УЧЕБНОГО ГОДА
А вот уже и конец учебного года. Все ученики в школу идут нарядные, как в праздник. Те, кто должен получить награду, несут учительнице цветы. В прошлом году и Милан Футко тоже принес букет, но, узнав, что он награды не получит, домой его забрал.
Сегодня в школу и некоторые родители пришли. Дядюшка Фиала, отец Анчи Фиаловой, произнес длинную речь, хотя вначале и пообещал говорить очень кратко. Он
сказал, что пришлось, к сожалению, из-за этого выступления уйти с работы на молотилке, но иначе поступить он не мог. Он должен, мол, сказать о тучных колосьях, которые уродились на грушковецких полях. Где землю получше обработали и удобрили, там и урожай был богатый, а где урожаю мало внимания уделяли, там и на уборке все справедливо сказалось. Вот так и с табелями получается: кто лучше учился, у того и отметки лучше, а у тех, кто лентяйничал, и отметки плохие — двойки, а то и единицы. Что такое единицы? Для школьников единица — это не что иное, как пустой колос.
То же самое сказал в прошлом году и дядюшка Румель, И о колосьях, и о табелях. Сначала мы подумали, что он пришел звать нас в бригаду, а когда речь кончил, мы поняли, что в школе, как и повсюду на свете, царит справедливость, и он хотел нам это доказать. Потому и речь он свою сказал.
Речи кончились, и учительница стала раздавать награды.
— Дагмар Аугустиничева,— вызвала учительница.
— Кароль Бакош...
И тут дело пошло очень быстро. Послышалась фамилия Лацо, а там вскоре и моя. Мы разложили свои табели на партах и долго рассматривали отметки. У Лацо была одна двойка. У меня оказалось три тройки. Все-таки мы не совсем осрамились и были этим очень довольны. Марьена Рачкова получила награду, но мы ей не завидовали. Всякому ведь известно, что у нее весь год нйкаких других забот не было — знай учись только! Ее родители всегда хвалились, что у Марьены в дневнике одни пятерки.
Учительница пожелала нам веселых каникул, и мы с криками выбежали их школы.
НЕВЗГОДЫ ИЗ-ЗА ГЕЛИКОНА
Как только всходит солнце, сна в доме у нас как не бывало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19