, но остальные присутствующие семинаристы только равнодушно кивнули головами, а Сергей подал ему кисет.
Ивась вспомнил директора гимназии. Тот бы дал! Гот молча одним взглядом вымел бы учеников из учительской. Да и кто зашел бы туда без вызова? Никто и не сунулся бы в учительскую, не говоря уже о директорском кабинете. Ивась поделился этими мыслями с товарищами.
Он педагог, и мы педагоги. Чего ж ему задирать Мое? -объяснил Виктор.
Микола Васильевич играл в преферанс отлично и в «результате пульки понес домой пятницу, привезенную Никором из дому, и махорку, которую ребята дали ему 1.1 к В ответ на попытку Ивася завести разговор о «вы историк, предложил внимательнее смотреть в книжки»' мешать лишними разговорами. Что же каменел силы», то это, по мнению Миколы Вапльевича, не нашего ума дело, и если бы не трогали, так, может быть, не переживали бы и такой зава- I» хм, как теперь, когда приходится выигрыш в префекте брать подсолнечным маслом, махоркой и салом.
Ивась притих, а ребята глазами приказали: не знать! Растерявшись, он забыл элементарнейшее правило и преферанса и пошел под вистующего с маленькой, последствие чего остался без взятки.
Вот тебя бог и покарал за вольнодумство! — без их сказал преподаватель.
Человек происходит от одноклеточных, от амебы. коала ли амеба, что ее потомок будет играть в преферанс ? - ответил Ивась.
Да еще ходить с маленькой под вистующего...— I и смеялся Микола Васильевич.
Вот сейчас я вижу, ощущаю,— продолжал N | ил. - этот миллиард лет, отделяющий нас от амебы,
О господи! — рассердился Виктор.— Ты видишь
миллиард лет, а что я бью твои черви козырем, этого ты не видишь!
— Вот-вот! Давайте повнимательней! — примирил их историк.
Но когда он ушел, семинаристы возобновили разговор о «высшей силе». Феофан Сало утверждал, что никакого бога нет ни в форме «высшей силы», ни в какой- либо другой, и ссылался на слова Бакунина, что, если бы даже бог был, его следовало бы уничтожить.
Виктор придерживался мнения, что «все-таки что-то там есть». Ивась допытывался у Феофана, откуда взялась вселенная, если нет «высшей силы», но тот только твердил бакунинские слова, считая, что этого достаточно для разрешения проблемы. Дискуссия о боге кончилась ничем, и спорщики перешли в сферу политики.
— Анархия — мать порядка! — кричал Феофан Сало, будучи убежденным анархистом.— Уничтожить все! Оставить голого человека на голой земле! Власть портит человека? Уничтожить власть!
Ивась попробовал доказать, что в основе поведения людей лежит экономика.
— В процессе производства,— пересказывал он слова Маркса,— группы людей вступают в определенные отношения. Надо изменить экономику, тогда изменятся отношения между людьми, а затем и сами люди.
— Ерунда! —- снова закричал Феофан.— Начать все развитие человечества заново!
Карабутенко горячился, доказывал, сердился. Виктор усмехался, подпуская шпильки то одному, то другому, потом спросил Феофана:
— Помнишь, как ты остался без двух при восьмерной игре? Почему так получилось?
— Расклад был не в мою пользу.
— Нет, не потому. Ты пошел, не подумав. Так у тебя и в политике: ты же не думаешь, ты только повторяешь чужие мысли.
— А ты буржуй! — вспыхнул Феофан.— У твоего отца лавка была!
Виктора передернуло.
— А чем я виноват, что у отца лавка? Вот так же и ты не виноват, что у тебя голова пустая...
—Подлый петлюровец! — взревел Сало.
— Постойте, что вы? — попробовал утихомирить их Ивась.— Стало быть, экономика влияет, если.,.
— Уничтожить экономику! — огрызнулся Сало.-— Оставить голую землю...
— Вот у его отца уничтожили лавку, а «голый» Виктор остался петлюровцем! — сострил Ивась.
— Кто вам дал право называть меня петлюровцем?! Что я — служил у Петлюры? — рассвирепел Виктор.
— Ну, я пойду,— через минуту сказал Ивась.
Ему молча пожали руку.
На лекциях Ивась внимательно слушал, учебники добросовестно штудировал, домашние задания, как обычно входившие в программу, выполнял с превеликой аккуратностью и мечтал о том счастливом времени, когда, закончив семинарию, войдет в класс и сам начнет учить.
А в перерывах между лекциями и после занятий шли диспуты с анархистами, которых развелось в семинарии немало. В этих спорах Ивась оттачивал свои марксистские убеждения и удивлялся, что его противники не могут усвоить таких простых истин, как «бытие определяет сознание», а «производственные отношения формируют психологию человека».
По временам возникала мысль о боге, но он гасил ее понравившейся формулой Бакунина, что если бы бог был, то его следовало бы уничтожить. Он и уничтожал бога в своем сознании, но проблема тем не решалась. Решилась она несколько позже, совершенно неожиданно, в родной Мамаевке.
На рождественские каникулы Ивась ехал домой с большой охотой. В эти дни у Карабутов обычно закалы- тли борова, и после четырехмесячного питания в столовой, где давали чаще всего жиденькую кашу, мысли будущего педагога направлялись не столько в сторону философии, сколько в сторону гастрономии, а воображение рисовало не только деревенские ландшафты, по которым соскучился наш герой, но и колбасы, при воспоминании о которых ныло в животе.
В Мамаевке жизнь била ключом. Там расположился штаб 14-й дивизии, и по вечерам в «Просвите» устраивались лекции, спектакли, концерты, диспуты, Война кончилась, интервентов прогнали, барона Врангеля сбросили из Крыма в море, и части Красной Армии, ожидая расформирования и перехода на мирное положенив, проводили широкую культурно-просветительную работу.
Ивась обрадовался, прочитав афишу об антирелигиозном диспуте, назначенном на 7 января 1921 года в театре «Просвиты». Может быть, он хоть там разрешит наконец мучающий его вопрос.
Зал был переполнен. Политкомиссар дивизии, руководивший собранием, поднялся из-за стола и объявил, что местный священник отказался выступать на диспуте.
— А почему же батюшка не пришел? — спросили из зала.
— Батюшка перебрал немного ради праздника,— ответил, усмехнувшись, комиссар.— Сейчас он лежит и не в состоянии защищать религию и бога...
Присутствующие ответили сдержанным смехом.
— Но,— продолжал комиссар,— у нас есть свой «батюшка».— Он кивнул за кулисы, и оттуда вышел загримированный и одетый в рясу человек с красным носом и длинными патлами.— Вот этот товарищ и будет у нас за батюшку...
Тот сложил руки на животе и смиренно поклонился. Люди наградили его аплодисментами и смехом.
Но через несколько минут, когда «поп» принялся ставить перед комиссаром вопросы и парировать его ответы, публика перестала смеяться и уже с напряженным вниманием следила за борьбой этих двоих.
Ударение делалось больше на антицерковную тему, крестьян это интересовало, но для Ивася тут не было ничего нового, и он ждал, когда можно будет обратиться с вопросом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Ивась вспомнил директора гимназии. Тот бы дал! Гот молча одним взглядом вымел бы учеников из учительской. Да и кто зашел бы туда без вызова? Никто и не сунулся бы в учительскую, не говоря уже о директорском кабинете. Ивась поделился этими мыслями с товарищами.
Он педагог, и мы педагоги. Чего ж ему задирать Мое? -объяснил Виктор.
Микола Васильевич играл в преферанс отлично и в «результате пульки понес домой пятницу, привезенную Никором из дому, и махорку, которую ребята дали ему 1.1 к В ответ на попытку Ивася завести разговор о «вы историк, предложил внимательнее смотреть в книжки»' мешать лишними разговорами. Что же каменел силы», то это, по мнению Миколы Вапльевича, не нашего ума дело, и если бы не трогали, так, может быть, не переживали бы и такой зава- I» хм, как теперь, когда приходится выигрыш в префекте брать подсолнечным маслом, махоркой и салом.
Ивась притих, а ребята глазами приказали: не знать! Растерявшись, он забыл элементарнейшее правило и преферанса и пошел под вистующего с маленькой, последствие чего остался без взятки.
Вот тебя бог и покарал за вольнодумство! — без их сказал преподаватель.
Человек происходит от одноклеточных, от амебы. коала ли амеба, что ее потомок будет играть в преферанс ? - ответил Ивась.
Да еще ходить с маленькой под вистующего...— I и смеялся Микола Васильевич.
Вот сейчас я вижу, ощущаю,— продолжал N | ил. - этот миллиард лет, отделяющий нас от амебы,
О господи! — рассердился Виктор.— Ты видишь
миллиард лет, а что я бью твои черви козырем, этого ты не видишь!
— Вот-вот! Давайте повнимательней! — примирил их историк.
Но когда он ушел, семинаристы возобновили разговор о «высшей силе». Феофан Сало утверждал, что никакого бога нет ни в форме «высшей силы», ни в какой- либо другой, и ссылался на слова Бакунина, что, если бы даже бог был, его следовало бы уничтожить.
Виктор придерживался мнения, что «все-таки что-то там есть». Ивась допытывался у Феофана, откуда взялась вселенная, если нет «высшей силы», но тот только твердил бакунинские слова, считая, что этого достаточно для разрешения проблемы. Дискуссия о боге кончилась ничем, и спорщики перешли в сферу политики.
— Анархия — мать порядка! — кричал Феофан Сало, будучи убежденным анархистом.— Уничтожить все! Оставить голого человека на голой земле! Власть портит человека? Уничтожить власть!
Ивась попробовал доказать, что в основе поведения людей лежит экономика.
— В процессе производства,— пересказывал он слова Маркса,— группы людей вступают в определенные отношения. Надо изменить экономику, тогда изменятся отношения между людьми, а затем и сами люди.
— Ерунда! —- снова закричал Феофан.— Начать все развитие человечества заново!
Карабутенко горячился, доказывал, сердился. Виктор усмехался, подпуская шпильки то одному, то другому, потом спросил Феофана:
— Помнишь, как ты остался без двух при восьмерной игре? Почему так получилось?
— Расклад был не в мою пользу.
— Нет, не потому. Ты пошел, не подумав. Так у тебя и в политике: ты же не думаешь, ты только повторяешь чужие мысли.
— А ты буржуй! — вспыхнул Феофан.— У твоего отца лавка была!
Виктора передернуло.
— А чем я виноват, что у отца лавка? Вот так же и ты не виноват, что у тебя голова пустая...
—Подлый петлюровец! — взревел Сало.
— Постойте, что вы? — попробовал утихомирить их Ивась.— Стало быть, экономика влияет, если.,.
— Уничтожить экономику! — огрызнулся Сало.-— Оставить голую землю...
— Вот у его отца уничтожили лавку, а «голый» Виктор остался петлюровцем! — сострил Ивась.
— Кто вам дал право называть меня петлюровцем?! Что я — служил у Петлюры? — рассвирепел Виктор.
— Ну, я пойду,— через минуту сказал Ивась.
Ему молча пожали руку.
На лекциях Ивась внимательно слушал, учебники добросовестно штудировал, домашние задания, как обычно входившие в программу, выполнял с превеликой аккуратностью и мечтал о том счастливом времени, когда, закончив семинарию, войдет в класс и сам начнет учить.
А в перерывах между лекциями и после занятий шли диспуты с анархистами, которых развелось в семинарии немало. В этих спорах Ивась оттачивал свои марксистские убеждения и удивлялся, что его противники не могут усвоить таких простых истин, как «бытие определяет сознание», а «производственные отношения формируют психологию человека».
По временам возникала мысль о боге, но он гасил ее понравившейся формулой Бакунина, что если бы бог был, то его следовало бы уничтожить. Он и уничтожал бога в своем сознании, но проблема тем не решалась. Решилась она несколько позже, совершенно неожиданно, в родной Мамаевке.
На рождественские каникулы Ивась ехал домой с большой охотой. В эти дни у Карабутов обычно закалы- тли борова, и после четырехмесячного питания в столовой, где давали чаще всего жиденькую кашу, мысли будущего педагога направлялись не столько в сторону философии, сколько в сторону гастрономии, а воображение рисовало не только деревенские ландшафты, по которым соскучился наш герой, но и колбасы, при воспоминании о которых ныло в животе.
В Мамаевке жизнь била ключом. Там расположился штаб 14-й дивизии, и по вечерам в «Просвите» устраивались лекции, спектакли, концерты, диспуты, Война кончилась, интервентов прогнали, барона Врангеля сбросили из Крыма в море, и части Красной Армии, ожидая расформирования и перехода на мирное положенив, проводили широкую культурно-просветительную работу.
Ивась обрадовался, прочитав афишу об антирелигиозном диспуте, назначенном на 7 января 1921 года в театре «Просвиты». Может быть, он хоть там разрешит наконец мучающий его вопрос.
Зал был переполнен. Политкомиссар дивизии, руководивший собранием, поднялся из-за стола и объявил, что местный священник отказался выступать на диспуте.
— А почему же батюшка не пришел? — спросили из зала.
— Батюшка перебрал немного ради праздника,— ответил, усмехнувшись, комиссар.— Сейчас он лежит и не в состоянии защищать религию и бога...
Присутствующие ответили сдержанным смехом.
— Но,— продолжал комиссар,— у нас есть свой «батюшка».— Он кивнул за кулисы, и оттуда вышел загримированный и одетый в рясу человек с красным носом и длинными патлами.— Вот этот товарищ и будет у нас за батюшку...
Тот сложил руки на животе и смиренно поклонился. Люди наградили его аплодисментами и смехом.
Но через несколько минут, когда «поп» принялся ставить перед комиссаром вопросы и парировать его ответы, публика перестала смеяться и уже с напряженным вниманием следила за борьбой этих двоих.
Ударение делалось больше на антицерковную тему, крестьян это интересовало, но для Ивася тут не было ничего нового, и он ждал, когда можно будет обратиться с вопросом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50