Потом прошел слух, что, наоборот, они будто бы были приняты царем в Зимнем дворце и Николай II, прочтя в их присутствии казачью петицию, тут же подписал золотым пером манифест о даровании Сибирскому линейному казачьему войску широких привилегий и обширных льгот. Затем, повелев отпустить на Горькую линию несколько тысяч пудов семенного и продовольственного хлеба, император будто бы наградил смелых казачьих депутатов именными золотыми часами и, кроме того, приказал своим министрам снабдить Егора Павловича и Луку бесплатными билетами на обратный проезд. Слухов в станицах бродило много. И как всегда это бывает, чем эти слухи были нелепее, тем охотнее верил им народ. Особенно близко к сердцу принимали старики молву о всемилостивейшем императорском манифесте.
Приближалась весна — пора сева. Но во многих хозяйствах не было ни пуда семенного зерна, выходили остатки продовольствия. Старики, как всегда, собирались по вечерам в сумрачной казарме станичного правления и коротали здесь невеселое время. Мирно посасывая самодельные трубочные чубуки, задыхаясь в зеленом дыму суворовского самосада, старики судили и рядили в эти часы о незавидном своем житье-бытье. Разговоры больше всего вертелись вокруг бесследно сгинувших депутатов.
Однажды братья Кирька и Оська Карауловы, явившись на станичную сходку, стали божиться перед портретом царя о том, как они будто бы сами читали на днях письмо служившего в лейб-гвардии казака станицы Казанской Марка Хаустова, в котором писал тот из Петрограда про дарованный царем казакам Горькой линии манифест. Торопясь и захлебываясь от восторга, шумно перебивая друг друга, Карауловы так горячо и подробно докладывали о приеме царем казачьей депутации, точно они сами побывали вместе с Егором Павловичем и Лукой в Зимнем дворце.
Старики не верили ни одному их слову и, отлично понимая, что все это от начала до конца Кирька с Оськой врут, тем не менее слушали их с огромным вниманием, даже поддакивая. Горячее всех уверовали в высочайший манифест престарелые георгиевские кавалеры — дед Арефий и дед Конотоп. До слез растроганные, они, потихоньку столковавшись между собой, решили выручить
изголодавшийся народ храбрым своим предложением. И вот дед Арефий вышел на круг, обнажил голову и, выждав, пока уляжется гвалт, сказал:
— А я к вам с добрым словом, воспода станишники.
— Слушаем, восподин кавалер,— откликнулся Афо-ня Бой-баба.
— А совет мой таков будет,— продолжал дед Арефий.— Тяжкое бремя переживает все наше войско. Трудные испытания уготовал нам господь. Прямо как в библии: «И придет на тя зло и внезапна пагуба и уве-си!» Так сказано устами пророка в Книге Исхода...
— А ты бы, дед, тут акафиста-то нам не читал. Говори яснее, по-русски!— крикнул десятник Буря.
Но старики сурово и дружно прицыкнули на десятника:
— Не мешай человеку высказаться, Буря.
— Придержи пока свое ботало за зубами.
— Не сбивай старого кавалера с ладу.
— Так вот, стал быть, я и говорю...— продолжал дед Арефий.— Тяжкий пробил для нашего войска час. Но нам с вами сомневаться в высочайшей милости не приходится. Государь император нас в обиду не даст. Он выручит из беды. В это мы веруем... Только пока, как говорится, солнце взойдет, роса глаза может выбить.
— Это ты к чему, дед?— спросил его насторожившийся фон-барон.
— А к тому, что пока, дескать, шель да шевель там с государевым манифестом, пока оный манифест дойдет из города Петрограда до нашей Горькой линии, а у нас и сеять уж будет поздно, и семена, гляди, будут нам ни к чему. Вот я к чему, воспода станишники, клоню...
— Форменно — будет поздно!
— Верные ваши речи, восподин егорьевский кавалер.
— Казна, она завсегда после драки кулаками машет.
— Знам мы эту казну. Было на практике.
— Эх, воспода ребята, на эту казну надежа, как на нищем одежа — одни ремки...
— Вот именно.
— Нам от казны ждать больше нечего. Она нашего брата на этом веку показнила. Хватит!
В казарме снова поднялся шум. Старики повскакивали при этих словах с полу на ноги и принялись поносить на чем свет стоит и ненавистную им казну, и нераспоря-
дительную войсковую управу и добрались до самого наказного атамана. Но станичный атаман Муганцев, грозно прикрикнув на распоясавшееся общество, с трудом утихомирил стариков и уговорил их выслушать до конца престарелого кавалера.
— Какой ваш совет будет, господин георгиевский кавалер?— спросил в почтительной форме деда Арефия станичный атаман.
— А совет наш таков,— сказал после некоторой заминки дед Арефий.— Не ждать манифеста. Укрепить бумагу личным росписом всех станишников и печатью. А потом снять, благословясь, с войсковых амбаров замки и казенные пломбы...
— Што?! Как вы изволили выразиться?— вскрикнул изумленный Муганцев.
— Так и сказал. Снять, говорю, замки и казенные пломбы с войсковых амбаров,— уж не совсем уверенно и твердо проговорил георгиевский кавалер, поглядывая на атамана.
— Так. Так. Так. Дальше!— повторил Муганцев.
— А дальше что же. Дальше дело известное... Составить артикульную ведомость, да и раздать народу весь провиянтный хлеб из этих амбаров. Так, я полагаю, и с семенами и с продовольствием будем,— рассудительно заключил георгиевский кавалер.
И не успел вскочивший на ноги Муганцев раскрыть рта, как соколинцы, норовя перекрыть друг друга, грянули, что было мочи, на всю казарму:
— Вот это дело, воспода старики!
— Правильну речь сказал егорьевский кавалер!
— Золотые речи!
— Правильно. Растворить войсковые амбары!
— Вскрыть казенны замки и пломбы!
— Резон, воспода станишники. Раз казна народ подсекла, пусть она нашего брата из беды теперь выручает.
— Ить там тыщи пудов зерна в закромах лежат. А народ без хлеба с самого рождества кукует. Без семян — какая пашня?
— Без семян-то ишо туды-сюды. А вот у некоторых и муки ни пылинки не найдешь. Это куды, братцы, годно?!
— Што там говорить! Сплошь и рядом народ нужду терпит...
— Там кормильцы кровь проливают, а тут хоть впору суму на плечо.
— Вот именно. Достукались сибирские казачки. Докатились. Скоро всем войском Лазаря затянуть придется. Ить это не жизнь — позор, братцы.
Вдруг по-бабьи звонкий и резкий голос Кирьки Ка-раулова, прорвавшись сквозь шквальный ураган травленых стариковских глоток, крикнул:
— Што там разговаривать — давай приговор!
И старики на требовательный призыв Кирьки дружно гаркнули:
— Приговор! Приговор!
— Все, как один, подпишемся под такой гумагой.
— Послать за письмоводителем.
— Правильно. Без письмоводителя не обойдешься. Гумага должна быть форменной. Казна любит, чтобы все было по артикулу.
— Фактура — по артикулу... Мы войсковой хлеб не грабим, а по доброй воле всего общества взаймы у казны берем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Приближалась весна — пора сева. Но во многих хозяйствах не было ни пуда семенного зерна, выходили остатки продовольствия. Старики, как всегда, собирались по вечерам в сумрачной казарме станичного правления и коротали здесь невеселое время. Мирно посасывая самодельные трубочные чубуки, задыхаясь в зеленом дыму суворовского самосада, старики судили и рядили в эти часы о незавидном своем житье-бытье. Разговоры больше всего вертелись вокруг бесследно сгинувших депутатов.
Однажды братья Кирька и Оська Карауловы, явившись на станичную сходку, стали божиться перед портретом царя о том, как они будто бы сами читали на днях письмо служившего в лейб-гвардии казака станицы Казанской Марка Хаустова, в котором писал тот из Петрограда про дарованный царем казакам Горькой линии манифест. Торопясь и захлебываясь от восторга, шумно перебивая друг друга, Карауловы так горячо и подробно докладывали о приеме царем казачьей депутации, точно они сами побывали вместе с Егором Павловичем и Лукой в Зимнем дворце.
Старики не верили ни одному их слову и, отлично понимая, что все это от начала до конца Кирька с Оськой врут, тем не менее слушали их с огромным вниманием, даже поддакивая. Горячее всех уверовали в высочайший манифест престарелые георгиевские кавалеры — дед Арефий и дед Конотоп. До слез растроганные, они, потихоньку столковавшись между собой, решили выручить
изголодавшийся народ храбрым своим предложением. И вот дед Арефий вышел на круг, обнажил голову и, выждав, пока уляжется гвалт, сказал:
— А я к вам с добрым словом, воспода станишники.
— Слушаем, восподин кавалер,— откликнулся Афо-ня Бой-баба.
— А совет мой таков будет,— продолжал дед Арефий.— Тяжкое бремя переживает все наше войско. Трудные испытания уготовал нам господь. Прямо как в библии: «И придет на тя зло и внезапна пагуба и уве-си!» Так сказано устами пророка в Книге Исхода...
— А ты бы, дед, тут акафиста-то нам не читал. Говори яснее, по-русски!— крикнул десятник Буря.
Но старики сурово и дружно прицыкнули на десятника:
— Не мешай человеку высказаться, Буря.
— Придержи пока свое ботало за зубами.
— Не сбивай старого кавалера с ладу.
— Так вот, стал быть, я и говорю...— продолжал дед Арефий.— Тяжкий пробил для нашего войска час. Но нам с вами сомневаться в высочайшей милости не приходится. Государь император нас в обиду не даст. Он выручит из беды. В это мы веруем... Только пока, как говорится, солнце взойдет, роса глаза может выбить.
— Это ты к чему, дед?— спросил его насторожившийся фон-барон.
— А к тому, что пока, дескать, шель да шевель там с государевым манифестом, пока оный манифест дойдет из города Петрограда до нашей Горькой линии, а у нас и сеять уж будет поздно, и семена, гляди, будут нам ни к чему. Вот я к чему, воспода станишники, клоню...
— Форменно — будет поздно!
— Верные ваши речи, восподин егорьевский кавалер.
— Казна, она завсегда после драки кулаками машет.
— Знам мы эту казну. Было на практике.
— Эх, воспода ребята, на эту казну надежа, как на нищем одежа — одни ремки...
— Вот именно.
— Нам от казны ждать больше нечего. Она нашего брата на этом веку показнила. Хватит!
В казарме снова поднялся шум. Старики повскакивали при этих словах с полу на ноги и принялись поносить на чем свет стоит и ненавистную им казну, и нераспоря-
дительную войсковую управу и добрались до самого наказного атамана. Но станичный атаман Муганцев, грозно прикрикнув на распоясавшееся общество, с трудом утихомирил стариков и уговорил их выслушать до конца престарелого кавалера.
— Какой ваш совет будет, господин георгиевский кавалер?— спросил в почтительной форме деда Арефия станичный атаман.
— А совет наш таков,— сказал после некоторой заминки дед Арефий.— Не ждать манифеста. Укрепить бумагу личным росписом всех станишников и печатью. А потом снять, благословясь, с войсковых амбаров замки и казенные пломбы...
— Што?! Как вы изволили выразиться?— вскрикнул изумленный Муганцев.
— Так и сказал. Снять, говорю, замки и казенные пломбы с войсковых амбаров,— уж не совсем уверенно и твердо проговорил георгиевский кавалер, поглядывая на атамана.
— Так. Так. Так. Дальше!— повторил Муганцев.
— А дальше что же. Дальше дело известное... Составить артикульную ведомость, да и раздать народу весь провиянтный хлеб из этих амбаров. Так, я полагаю, и с семенами и с продовольствием будем,— рассудительно заключил георгиевский кавалер.
И не успел вскочивший на ноги Муганцев раскрыть рта, как соколинцы, норовя перекрыть друг друга, грянули, что было мочи, на всю казарму:
— Вот это дело, воспода старики!
— Правильну речь сказал егорьевский кавалер!
— Золотые речи!
— Правильно. Растворить войсковые амбары!
— Вскрыть казенны замки и пломбы!
— Резон, воспода станишники. Раз казна народ подсекла, пусть она нашего брата из беды теперь выручает.
— Ить там тыщи пудов зерна в закромах лежат. А народ без хлеба с самого рождества кукует. Без семян — какая пашня?
— Без семян-то ишо туды-сюды. А вот у некоторых и муки ни пылинки не найдешь. Это куды, братцы, годно?!
— Што там говорить! Сплошь и рядом народ нужду терпит...
— Там кормильцы кровь проливают, а тут хоть впору суму на плечо.
— Вот именно. Достукались сибирские казачки. Докатились. Скоро всем войском Лазаря затянуть придется. Ить это не жизнь — позор, братцы.
Вдруг по-бабьи звонкий и резкий голос Кирьки Ка-раулова, прорвавшись сквозь шквальный ураган травленых стариковских глоток, крикнул:
— Што там разговаривать — давай приговор!
И старики на требовательный призыв Кирьки дружно гаркнули:
— Приговор! Приговор!
— Все, как один, подпишемся под такой гумагой.
— Послать за письмоводителем.
— Правильно. Без письмоводителя не обойдешься. Гумага должна быть форменной. Казна любит, чтобы все было по артикулу.
— Фактура — по артикулу... Мы войсковой хлеб не грабим, а по доброй воле всего общества взаймы у казны берем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127