Но он упорно молчал.
— Разумеется,— продолжал Сергей,— мы должны расследовать это дело и вынести справедливый приговор. Но я должен сказать еще и другое. Я предлагаю расследовать это дело сегодня же. В первую очередь. А если вам, товарищ Осеп, почему-либо неудобно...
Осеп смутился, но все же спросил:
— Что вы имеете в виду?
— То, что они ваши родственники, и вообще...
— Да, товарищ Осеп,— заговорил один из товарищей,— если...
Осеп не ответил, лишь снисходительно улыбнулся уголками рта. Все переглянулись и почувствовали неловкость.
Час спустя пришел председатель политбюро товарищ Мелик. Он был в сибирской шапке-ушанке, кожанке и в высоких сапогах. За ним явился с кипой бумаг следователь, товарищ Аршак. Пришел и секретарь комитета товарищ Бено. Началось следствие по делу братьев Асланян.
У Виргинии все валилось из рук. Она бесцельно ходила взад и вперед, с нетерпением ожидая Осепа. Уже прошло время обеда и обычный час его возвращения. «Что случилось? Почему он так запоздал?» — тревожилась Виргиния. Она несколько раз выходила на улицу или высовывала голову из окна и подолгу смотрела в ту сторону, откуда должен был появиться Осеп. Трудно было вынести эту неизвестность. Ей хотелось узнать что-нибудь о судьбе братьев, чтобы тут же сообщить родным и хоть немного успокоить невесток. Самой Виргинии неудобно идти, потому что как с Осепом, так и с ней братья были в ссоре, и не только братья, но и их жены. Поэтому, если она пойдет к ним, то рискует подвергнуться нападкам, проклятиям и оскорблениям невесток. Она хорошо знала, какие они сварливые. Довольно было им увидеть ее, чтобы посыпался град ругательств... И наконец — неудобно идти в отцовский дом, принимая во внимание служебное положение Осепа.
Так думала Виргиния. А на дворе бушевала вьюга, ветер жалобно выл, проносясь по улицам. Эти неумолкавшие завывания навевали еще большую тоску и беспокойство. Что случилось с Осепом? Куда он девался? Почему запаздывает? Можно себе представить, как волнуются там дома... Виргиния все еще ходила из угла в угол, когда снова пришла мать и еще с лестницы начала своим грубым мужским голосом:
— Что это за порядки, дочь моя? Отправила твоим братьям передачу, а «те» не принимают! Где это вида
но? Ты ничего не узнала? Что они такое сделали? А? Я совсем растерялась... Не пойму, что это за дела такие творятся! Мало того, что арестовали, теперь и передач не принимают...
Старушка говорила охрипшим, прерывающимся от долгой ходьбы и усталости голосом, покачивая головой, как маятником. И каждое ее слово казалось Виргинии укором.
«Не приняли передачу? Что бы это могло означать? Почему? Ведь так поступают только с теми, кого высылают или... кого собираются расстрелять...»
Скрывая свое волнение от матери, она принялась уговаривать ее:
— Зачем ты пришла? Почему вы напрасно беспокоитесь? Я поговорила с Осепом, расспросила его и он сказал: «Расследуем, выясним дело, будьте спокойны, ничего серьезного нет» (последние слова она уже добавила от себя).
Виргиния успокаивала мать, но одна неотступная мысль все время сверлила мозг: «Почему не приняли передачу?»
— Конечно, когда расследуют дело, их освободят,— продолжала она.— Зря не будут держать в тюрьме. Это ничего, что передачу не приняли... Голодными не оставят. Накормят, как и всех...
— Да?— воскликнула старушка, успокоившись, что детей ее не оставят голодными.—Дай бог! Пусть сами накормят, но чтоб голодными не оставили,— продолжала она, качая головой.— А говорят, будто дело серьезное, потому и не приняли передачу. Или — кто их там знает — должны отправить их в Ереван, потому что... Ну, да мало ли что болтают. Не пойму я, ничего не пойму. Слушай, дочь моя...
Виргиния снова говорила, что ничего опасного нет, что мать напрасно второй раз совершила такой длинный путь; посоветовав ей вернуться домой, она обещала все разузнать и известить их.
— Мне уйти?—нерешительно спросила старушка.— Ведь невестки-то там совсем извелись. Что же мне им сказать?
— Скажи, чтобы не беспокоились. Ведь их только этой ночью арестовали, значит, сегодня не освободят, не
так-то скоро это делается. Сперва надо расследовать дело, если не сегодня, то освободят завтра или послезавтра, долго держать не будут.
Виргиния хотела было сказать: «Пока Осеп здесь, им ничто не угрожает», но не решилась и промолчала. Кто знает, будет ли Осеп защищать, поддерживать их?
— Говоришь, через несколько дней освободят?.. Да? Дай бог, дай бог, чтоб это было так,— вздохнула старушка,— чтобы бог услышал твои слова! А то ходят такие слухи, что у меня сердце разрывается... Ах, сколько раз я говорила им: «Дети мои, не ваше это дело, развяжитесь с этой партией, она вам не принесет пользы». Разве не так вышло? Нет, не послушались меня, заупрямились... Ну, а теперь, что мне делать? Говоришь — пойти мне, да?..
— Да, да, иди себе с миром и невесткам скажи, чтоб не беспокоились.
Виргиния проводила мать...
«Почему не приняли передачу?..»
Наверное, Осеп об этом не знает... Что это означает? Совершили какое-нибудь тяжкое преступление?! Сколько уже думала Виргиния об этом и каждый раз приходила к заключению, что, как бы велика ни была вина ее братьев, Осеп не оставит их. Ведь он пользуется таким авторитетом, что довольно одного его слова, чтобы их спасти. Никто без него не сделает и шагу, всегда спрашивают его мнение. Как бы братья ни ненавидели Осепа, все же он не позволит, чтобы с ними обращались так, как с другими. Виргиния была убеждена в этом, но ее все-таки неотвязно занимал вопрос: в чем вина ее братьев и почему не приняли передачу?
Виргиния пережила долгие часы тревожного ожидания, пока наконец муж не вернулся домой. Был поздний вечер. Половина города уже спала. Осеп вошел усталый, разбитый. У него был мрачный, озабоченный вид. Виргиния еще с лестницы услышала его шаги и быстро выбежала навстречу.
— Ну, чем кончилось? Что решили?— нетерпеливо спросила она, с тревогой всматриваясь в лицо мужа.— Ты устал, да?— продолжала она осыпать его вопросами.— Почему не отвечаешь? Скажи, что выяснилось? Расследовали?
— Да,— нехотя ответил Осеп.
— Ну? Что же выяснилось?
Осеп молчал. Он достал из кармана кожанки какую- то бумагу и присел к столу. Виргиния схватила его за руку и так и впилась в него глазами:
— Ну, скажи же, почему молчишь? Скажи мне правду! Не бойся! Я многое передумала, много поразмыслила за это время. Не бойся, я ничего не испугаюсь, ничто меня не ужаснет, и обморока со мной не случится. Виновны они в чем-нибудь? Или... Ну?..
Осеп неохотно оторвался от бумаги.
— Да, не без этого.
— Неужели? Хорошо. Так в чем же их вина? Ну? Почему ты молчишь? Ну, хорошо. Допустим, что виноваты. Ну, а дальше что вы сделали?
1 2 3 4 5 6 7
— Разумеется,— продолжал Сергей,— мы должны расследовать это дело и вынести справедливый приговор. Но я должен сказать еще и другое. Я предлагаю расследовать это дело сегодня же. В первую очередь. А если вам, товарищ Осеп, почему-либо неудобно...
Осеп смутился, но все же спросил:
— Что вы имеете в виду?
— То, что они ваши родственники, и вообще...
— Да, товарищ Осеп,— заговорил один из товарищей,— если...
Осеп не ответил, лишь снисходительно улыбнулся уголками рта. Все переглянулись и почувствовали неловкость.
Час спустя пришел председатель политбюро товарищ Мелик. Он был в сибирской шапке-ушанке, кожанке и в высоких сапогах. За ним явился с кипой бумаг следователь, товарищ Аршак. Пришел и секретарь комитета товарищ Бено. Началось следствие по делу братьев Асланян.
У Виргинии все валилось из рук. Она бесцельно ходила взад и вперед, с нетерпением ожидая Осепа. Уже прошло время обеда и обычный час его возвращения. «Что случилось? Почему он так запоздал?» — тревожилась Виргиния. Она несколько раз выходила на улицу или высовывала голову из окна и подолгу смотрела в ту сторону, откуда должен был появиться Осеп. Трудно было вынести эту неизвестность. Ей хотелось узнать что-нибудь о судьбе братьев, чтобы тут же сообщить родным и хоть немного успокоить невесток. Самой Виргинии неудобно идти, потому что как с Осепом, так и с ней братья были в ссоре, и не только братья, но и их жены. Поэтому, если она пойдет к ним, то рискует подвергнуться нападкам, проклятиям и оскорблениям невесток. Она хорошо знала, какие они сварливые. Довольно было им увидеть ее, чтобы посыпался град ругательств... И наконец — неудобно идти в отцовский дом, принимая во внимание служебное положение Осепа.
Так думала Виргиния. А на дворе бушевала вьюга, ветер жалобно выл, проносясь по улицам. Эти неумолкавшие завывания навевали еще большую тоску и беспокойство. Что случилось с Осепом? Куда он девался? Почему запаздывает? Можно себе представить, как волнуются там дома... Виргиния все еще ходила из угла в угол, когда снова пришла мать и еще с лестницы начала своим грубым мужским голосом:
— Что это за порядки, дочь моя? Отправила твоим братьям передачу, а «те» не принимают! Где это вида
но? Ты ничего не узнала? Что они такое сделали? А? Я совсем растерялась... Не пойму, что это за дела такие творятся! Мало того, что арестовали, теперь и передач не принимают...
Старушка говорила охрипшим, прерывающимся от долгой ходьбы и усталости голосом, покачивая головой, как маятником. И каждое ее слово казалось Виргинии укором.
«Не приняли передачу? Что бы это могло означать? Почему? Ведь так поступают только с теми, кого высылают или... кого собираются расстрелять...»
Скрывая свое волнение от матери, она принялась уговаривать ее:
— Зачем ты пришла? Почему вы напрасно беспокоитесь? Я поговорила с Осепом, расспросила его и он сказал: «Расследуем, выясним дело, будьте спокойны, ничего серьезного нет» (последние слова она уже добавила от себя).
Виргиния успокаивала мать, но одна неотступная мысль все время сверлила мозг: «Почему не приняли передачу?»
— Конечно, когда расследуют дело, их освободят,— продолжала она.— Зря не будут держать в тюрьме. Это ничего, что передачу не приняли... Голодными не оставят. Накормят, как и всех...
— Да?— воскликнула старушка, успокоившись, что детей ее не оставят голодными.—Дай бог! Пусть сами накормят, но чтоб голодными не оставили,— продолжала она, качая головой.— А говорят, будто дело серьезное, потому и не приняли передачу. Или — кто их там знает — должны отправить их в Ереван, потому что... Ну, да мало ли что болтают. Не пойму я, ничего не пойму. Слушай, дочь моя...
Виргиния снова говорила, что ничего опасного нет, что мать напрасно второй раз совершила такой длинный путь; посоветовав ей вернуться домой, она обещала все разузнать и известить их.
— Мне уйти?—нерешительно спросила старушка.— Ведь невестки-то там совсем извелись. Что же мне им сказать?
— Скажи, чтобы не беспокоились. Ведь их только этой ночью арестовали, значит, сегодня не освободят, не
так-то скоро это делается. Сперва надо расследовать дело, если не сегодня, то освободят завтра или послезавтра, долго держать не будут.
Виргиния хотела было сказать: «Пока Осеп здесь, им ничто не угрожает», но не решилась и промолчала. Кто знает, будет ли Осеп защищать, поддерживать их?
— Говоришь, через несколько дней освободят?.. Да? Дай бог, дай бог, чтоб это было так,— вздохнула старушка,— чтобы бог услышал твои слова! А то ходят такие слухи, что у меня сердце разрывается... Ах, сколько раз я говорила им: «Дети мои, не ваше это дело, развяжитесь с этой партией, она вам не принесет пользы». Разве не так вышло? Нет, не послушались меня, заупрямились... Ну, а теперь, что мне делать? Говоришь — пойти мне, да?..
— Да, да, иди себе с миром и невесткам скажи, чтоб не беспокоились.
Виргиния проводила мать...
«Почему не приняли передачу?..»
Наверное, Осеп об этом не знает... Что это означает? Совершили какое-нибудь тяжкое преступление?! Сколько уже думала Виргиния об этом и каждый раз приходила к заключению, что, как бы велика ни была вина ее братьев, Осеп не оставит их. Ведь он пользуется таким авторитетом, что довольно одного его слова, чтобы их спасти. Никто без него не сделает и шагу, всегда спрашивают его мнение. Как бы братья ни ненавидели Осепа, все же он не позволит, чтобы с ними обращались так, как с другими. Виргиния была убеждена в этом, но ее все-таки неотвязно занимал вопрос: в чем вина ее братьев и почему не приняли передачу?
Виргиния пережила долгие часы тревожного ожидания, пока наконец муж не вернулся домой. Был поздний вечер. Половина города уже спала. Осеп вошел усталый, разбитый. У него был мрачный, озабоченный вид. Виргиния еще с лестницы услышала его шаги и быстро выбежала навстречу.
— Ну, чем кончилось? Что решили?— нетерпеливо спросила она, с тревогой всматриваясь в лицо мужа.— Ты устал, да?— продолжала она осыпать его вопросами.— Почему не отвечаешь? Скажи, что выяснилось? Расследовали?
— Да,— нехотя ответил Осеп.
— Ну? Что же выяснилось?
Осеп молчал. Он достал из кармана кожанки какую- то бумагу и присел к столу. Виргиния схватила его за руку и так и впилась в него глазами:
— Ну, скажи же, почему молчишь? Скажи мне правду! Не бойся! Я многое передумала, много поразмыслила за это время. Не бойся, я ничего не испугаюсь, ничто меня не ужаснет, и обморока со мной не случится. Виновны они в чем-нибудь? Или... Ну?..
Осеп неохотно оторвался от бумаги.
— Да, не без этого.
— Неужели? Хорошо. Так в чем же их вина? Ну? Почему ты молчишь? Ну, хорошо. Допустим, что виноваты. Ну, а дальше что вы сделали?
1 2 3 4 5 6 7