А вы всё еще не можете понять, почему социалистическая партия не выдвигает на предстоящих выборах лозунга о свержении монархического режима!
Пожалуй, это было действительно самое смелое из всех выступлений на собрании. Оноки и Икэнобэ, встав со своих мест, горячо аплодировали Рэн. Но на большинство присутствующих ее речь оказала совсем иное действие. Нарядный костюм и весь облик Рэн плохо вязались со словами «мы, пролетарии», а когда, произнося последнюю фразу, она повернулась к собранию, точно отчитывая присутствующих, это вызвало безотчетную антипатию к ней и ко всему, что она говорила.
— Да что она там болтает?! — послышались возгласы со всех сторон.
Рэн пыталась парировать некоторые реплики, но в конце концов, рассерженно надув губы, резким движением опустилась на свое место.
— ...Да, хотя нам и пришлось потерпеть поражение, но в этот роковой час мы, народ священной страны Японии, должны укрепить наши сердца, исполненные преданности и стойкости, и зорко следить за тем, чтобы в такой момент не стать игрушкой в руках коммунистов и тех, кто им сочувствует... — снова заговорил Комацу. После речи Рэн обстановка, казалось, складывалась в его пользу.
Хотя выступление Рэн и не вызвало сочувствия у большинства, в зале всё же раздались вполне отчетливые, хотя и немногочисленные, протестующие голоса тех, кто встретил в штыки монархическую речь Комацу. Встав во весь рост, что-то кричал из задних рядов Фурукава. Но члены «Общества Тэнрю», почувствовав некоторую поддержку, совсем обнаглели.
Араки подошел к председателю и стал о чем-то совещаться с ним. Дело принимало такой оборот, что уже утвержденная резолюция с требованием увеличения заработной платы оказывалась под угрозой.
— Я вовсе не собираюсь высказываться против профсоюза или против требования о повышении заработной платы... — продолжал Комацу. — Я тревожусь лишь о том, не стоят ли коммунисты за кулисами всей этой затеи... В самом деле, кто, кроме коммунистов, решится на подобные возмутительные речи, направленные— да простится мне невольная дерзость — против его величества императора?..
Его речь заглушили одобрительные аплодисменты членов «Общества Тэнрю» и протестующие возгласы рабочих. Многие вскочили со своих мест. Икэнобэ и его товарищи тоже поднялись. Внезапно из задних рядов кто-то крикнул «Замолчи!» так громко, что эхо прокатилось по залу, и в следующее мгновенье все увидели Фурукава, который со смертельно бледным лицом, перепрыгивая через головы сидящих, спешил к сцене.
Ухватившись обеими руками за высокий помост, Дзиро в один прыжок очутился на подмостках.
В следующее мгновенье все увидели на сцене двух человек — солдата и офицера, которые смотрели друг на друга в упор поверх разделявшей их кафедры. Оба не сводили друг с друга ненавидящих глаз. Все явственно ощущали непримиримую, неистовую ненависть Дзиро к офицеру. Держась за край кафедры, он вытянул шею, грудь его тяжело вздымалась. Комацу, отступив на шаг и не вынимая рук из карманов, смотрел на него сверху вниз, словно меряя взглядом. Рука Дзиро медленно, неуклонно поднималась — казалось, он вот-вот ударит Комацу.
Нечего и говорить, что в зале поднялись шум и крики. Особенно надрывались члены «Общества Тэнрю»,
осыпавшие Дзиро бранью. Некоторые из присутствующих требовали вмешательства председателя, но большинство уже не обращало внимания на крики — так захватила людей эта напряженная сцена.
Оба противника выглядели внушительно. Фурукава, правда, был худощав, но его смуглое лицо с выступающими скулами и острым подбородком казалось необычайно воинственным.
— Смотрите!.. Смотрите все!—-Дзиро резким движением протянул руку и поднес указательный палец к самому лицу противника. — Он... он — офицер!
Сначала никто не разобрал, что именно крикнул этот парень в солдатской шинели. И только когда Дзиро обернулся лицом к залу, всем стало ясно, что ораторская трибуна осталась за ним.
— Не знаю, кто он — капитан или подпоручик... Но только у меня есть свои счеты с этим офицером...
Настроение аудитории опять изменилось. Повсюду видны были удивленные, встревоженные лица, растерянные глаза — большинство никак не могло понять, что же, собственно, происходит. Зал походил на поле, где ветер волнует и беспорядочно путает травы. Араки сделал было несколько шагов к Фурукава, но остановился, словно пораженный его яростью.
— По милости этих офицерских мундиров меня схватили и послали на Филиппины... По их милости я двое суток болтался в море. Больше половины моих товарищей погибло из-за них под бомбами американских самолетов. А что делали в это время они, вот эти самые молодчики в офицерских мундирах?
Комацу, который уже хотел было уйти за кулисы, резко обернулся и снова подошел к Дзиро. Фурукава взобрался на кафедру и говорил очень громко; острый подбородок его вздрагивал, а по щекам протянулись дорожки слез.
— Вы сами, наверно, помните это! Все, кто побывал в армии, кто побывал на фронте, все это помнят!.. Они, вот эти самые...
Теперь Комацу стоял внизу, у сцены. Заложив руки за спину, он точно выжидал чего-то. Но Фурукава не замечал его. Он протянул руку назад и, указывая на то место, где секунду назад находился Комацу, громко продолжал:
— Ёот эти самые офицеры — что они говорили, когда убивали нас, солдат? Приказы начальства — это приказы императора. Вот что они приговаривали при этом!
Речь Дзиро имела необычайный успех. Даже члены «Общества Тэнрю» вынуждены были умолкнуть.
Фурукава никак не думал, что сумеет произнести речь, да он и не собирался выступать. Но увидев офицерский мундир Комацу, Дзиро пришел в ярость. Когда Оноки спустился с кафедры, Дзиро показалось, что это офицер прогнал его, и он никак не мог сдержаться. Говоря по правде, он выбежал на сцену с одним намерением— поколотить Комацу. Но очутившись лицом к лицу со своим врагом и почувствовав на себе взгляды товарищей, Дзиро обратился к собранию.
Его противник ушел со сцены, однако отступать было уже невозможно. Вышло так, что ему нужно было говорить. '
— А что до императора... — горячо продолжал Дзиро,— у императора есть имя — его зовут Хирохито. Когда я был на войне, я не знал об этом.
Удивительное дело — только теперь Дзиро ясно понял, почему вид офицерского мундира наполнил его душу такой злобой.
— Император... император... — крикнул Дзиро и на секунду запнулся, подыскивая подходящие выражения.— Ведь он заставлял нас умирать на войне...
— Ты что, коммунист?! — прервал его чей-то голос, и Фурукава, встрепенувшись, тотчас же отпарировал:
— А хотя бы и коммунист, так что из того?! Дубина ты тупоголовая!
Раздался дружный смех. Кое-кто из работниц даже захлопал в ладоши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Пожалуй, это было действительно самое смелое из всех выступлений на собрании. Оноки и Икэнобэ, встав со своих мест, горячо аплодировали Рэн. Но на большинство присутствующих ее речь оказала совсем иное действие. Нарядный костюм и весь облик Рэн плохо вязались со словами «мы, пролетарии», а когда, произнося последнюю фразу, она повернулась к собранию, точно отчитывая присутствующих, это вызвало безотчетную антипатию к ней и ко всему, что она говорила.
— Да что она там болтает?! — послышались возгласы со всех сторон.
Рэн пыталась парировать некоторые реплики, но в конце концов, рассерженно надув губы, резким движением опустилась на свое место.
— ...Да, хотя нам и пришлось потерпеть поражение, но в этот роковой час мы, народ священной страны Японии, должны укрепить наши сердца, исполненные преданности и стойкости, и зорко следить за тем, чтобы в такой момент не стать игрушкой в руках коммунистов и тех, кто им сочувствует... — снова заговорил Комацу. После речи Рэн обстановка, казалось, складывалась в его пользу.
Хотя выступление Рэн и не вызвало сочувствия у большинства, в зале всё же раздались вполне отчетливые, хотя и немногочисленные, протестующие голоса тех, кто встретил в штыки монархическую речь Комацу. Встав во весь рост, что-то кричал из задних рядов Фурукава. Но члены «Общества Тэнрю», почувствовав некоторую поддержку, совсем обнаглели.
Араки подошел к председателю и стал о чем-то совещаться с ним. Дело принимало такой оборот, что уже утвержденная резолюция с требованием увеличения заработной платы оказывалась под угрозой.
— Я вовсе не собираюсь высказываться против профсоюза или против требования о повышении заработной платы... — продолжал Комацу. — Я тревожусь лишь о том, не стоят ли коммунисты за кулисами всей этой затеи... В самом деле, кто, кроме коммунистов, решится на подобные возмутительные речи, направленные— да простится мне невольная дерзость — против его величества императора?..
Его речь заглушили одобрительные аплодисменты членов «Общества Тэнрю» и протестующие возгласы рабочих. Многие вскочили со своих мест. Икэнобэ и его товарищи тоже поднялись. Внезапно из задних рядов кто-то крикнул «Замолчи!» так громко, что эхо прокатилось по залу, и в следующее мгновенье все увидели Фурукава, который со смертельно бледным лицом, перепрыгивая через головы сидящих, спешил к сцене.
Ухватившись обеими руками за высокий помост, Дзиро в один прыжок очутился на подмостках.
В следующее мгновенье все увидели на сцене двух человек — солдата и офицера, которые смотрели друг на друга в упор поверх разделявшей их кафедры. Оба не сводили друг с друга ненавидящих глаз. Все явственно ощущали непримиримую, неистовую ненависть Дзиро к офицеру. Держась за край кафедры, он вытянул шею, грудь его тяжело вздымалась. Комацу, отступив на шаг и не вынимая рук из карманов, смотрел на него сверху вниз, словно меряя взглядом. Рука Дзиро медленно, неуклонно поднималась — казалось, он вот-вот ударит Комацу.
Нечего и говорить, что в зале поднялись шум и крики. Особенно надрывались члены «Общества Тэнрю»,
осыпавшие Дзиро бранью. Некоторые из присутствующих требовали вмешательства председателя, но большинство уже не обращало внимания на крики — так захватила людей эта напряженная сцена.
Оба противника выглядели внушительно. Фурукава, правда, был худощав, но его смуглое лицо с выступающими скулами и острым подбородком казалось необычайно воинственным.
— Смотрите!.. Смотрите все!—-Дзиро резким движением протянул руку и поднес указательный палец к самому лицу противника. — Он... он — офицер!
Сначала никто не разобрал, что именно крикнул этот парень в солдатской шинели. И только когда Дзиро обернулся лицом к залу, всем стало ясно, что ораторская трибуна осталась за ним.
— Не знаю, кто он — капитан или подпоручик... Но только у меня есть свои счеты с этим офицером...
Настроение аудитории опять изменилось. Повсюду видны были удивленные, встревоженные лица, растерянные глаза — большинство никак не могло понять, что же, собственно, происходит. Зал походил на поле, где ветер волнует и беспорядочно путает травы. Араки сделал было несколько шагов к Фурукава, но остановился, словно пораженный его яростью.
— По милости этих офицерских мундиров меня схватили и послали на Филиппины... По их милости я двое суток болтался в море. Больше половины моих товарищей погибло из-за них под бомбами американских самолетов. А что делали в это время они, вот эти самые молодчики в офицерских мундирах?
Комацу, который уже хотел было уйти за кулисы, резко обернулся и снова подошел к Дзиро. Фурукава взобрался на кафедру и говорил очень громко; острый подбородок его вздрагивал, а по щекам протянулись дорожки слез.
— Вы сами, наверно, помните это! Все, кто побывал в армии, кто побывал на фронте, все это помнят!.. Они, вот эти самые...
Теперь Комацу стоял внизу, у сцены. Заложив руки за спину, он точно выжидал чего-то. Но Фурукава не замечал его. Он протянул руку назад и, указывая на то место, где секунду назад находился Комацу, громко продолжал:
— Ёот эти самые офицеры — что они говорили, когда убивали нас, солдат? Приказы начальства — это приказы императора. Вот что они приговаривали при этом!
Речь Дзиро имела необычайный успех. Даже члены «Общества Тэнрю» вынуждены были умолкнуть.
Фурукава никак не думал, что сумеет произнести речь, да он и не собирался выступать. Но увидев офицерский мундир Комацу, Дзиро пришел в ярость. Когда Оноки спустился с кафедры, Дзиро показалось, что это офицер прогнал его, и он никак не мог сдержаться. Говоря по правде, он выбежал на сцену с одним намерением— поколотить Комацу. Но очутившись лицом к лицу со своим врагом и почувствовав на себе взгляды товарищей, Дзиро обратился к собранию.
Его противник ушел со сцены, однако отступать было уже невозможно. Вышло так, что ему нужно было говорить. '
— А что до императора... — горячо продолжал Дзиро,— у императора есть имя — его зовут Хирохито. Когда я был на войне, я не знал об этом.
Удивительное дело — только теперь Дзиро ясно понял, почему вид офицерского мундира наполнил его душу такой злобой.
— Император... император... — крикнул Дзиро и на секунду запнулся, подыскивая подходящие выражения.— Ведь он заставлял нас умирать на войне...
— Ты что, коммунист?! — прервал его чей-то голос, и Фурукава, встрепенувшись, тотчас же отпарировал:
— А хотя бы и коммунист, так что из того?! Дубина ты тупоголовая!
Раздался дружный смех. Кое-кто из работниц даже захлопал в ладоши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94