Он давно уже решил для себя, что «все самое нужное в жизни человек делает сам через себя и через большее, чем он сам (любовь, вера)».
Вот он и остался один – со своей любовью и верой.
Правда, есть же в России люди, которые должны его понять и поддержать. Их немного – Есенин, тот же Мейерхольд, еще несколько человек.
И, конечно, Андрей Белый – старый друг и старый враг, с которым-то и отношений никаких давно уже нет, но самый факт присутствия которого в мире всегда ощутим. Этот не может не понять. Ведь он только что напечатал сильные стихи, которые не уходят из памяти:
И ты, огневая стихия,
Безумствуй, сжигая меня
Россия, Россия, Россия –
Мессия грядущего дня!
… Да, нельзя сказать, что Блок был уж совсем одинок. На сходном переживании революции как огневой стихии он сблизился с группой литераторов, заявивших о себе двумя выпусками альманаха «Скифы» (первый вышел в середине 1917 года, второй – в конце, – помечен 1918-м).
Лидером группы был критик и публицист поздненароднического толка Р.В.Иванов-Разумник, хорошо знакомый Блоку еще со времен «Сирина» (он ведал редакцией издательства), а признанным идеологом – Андрей Белый. В состав группы входили или были близки ей прозаики Ремизов, Замятин, Ольга Форш (под псевдонимом: А.Терек), Чапыгин, «крестьянские» (по тогдашней номенклатуре) поэты Клюев, Есенин, Орешин, критик Е.Лундберг, публицисты С.Мстиславский и А.Штейнберг, философы Л.Шестов и К.Сюннерберг, художник К.Петров-Водкин, музыковед А.Авраамов.
Политическая ориентация «скифов» определялась близостью их к левым эсерам, в первое время после Октября сотрудничавшим с Советской властью (семь левых эсеров с декабря 1917 года по март 1918-го входили в состав Совнаркома).
В своем истолковании характера и задач русской революции «скифы» придерживались утопических идей «духовного максимализма, катастрофизма и динамизма». По Иванову-Разумнику, под Революцией (непременно с большой буквы) следует понимать стихийный процесс «духовного преображения человечества». Социальная («только социальная») революция недостаточна, это всего лишь первый шаг на пути к «чаемому преображению». Подлинная, «скифская» революция не сводима к «социально-политической победе исторического социализма», но предусматривает «новое вознесение духа». Тем самым возникает проблема религиозного смысла революции. «Мертвый скелет исторического христианства» заслонил «вечно живую мировую идею» духовного освобождения человечества, внесенную в мир Иисусом Христом. Церковь исказила и опошлила христианскую идею, «скифство» призвано вернуть ей первоначальный смысл.
Андрей Белый, со своей стороны, подтверждал: «В экономическом материализме – абстракция революции духа, революционного организма в ней нет; есть его уплощенная тень. Революция производственных отношений есть отражение революции, а не сама революция».
Из сказанного тем и другим видно, что цветистая и туманная фразеология «скифов» облекала типично мелкобуржуазную анархо-максималистскую утопию, которая не имела ничего общего с конкретными и реальными задачами социалистического переустройства мира, поставленными в повестку исторического дня большевистской партией.
Однако расстановка общественных сил в России в конце 1917 года была такова, что «скифы» на некоторое время оказались в непосредственной близости к большевикам. Верные своему звонкому лозунгу «вечной революционности», они увидели в «слишком разумной», половинчатой и соглашательской политике Временного правительства спад революционной волны, «тинистый обывательский отлив», угрозу «мещанского» псевдосоциализма.
Так создались предпосылки сочувственного отношения «скифов» к Октябрьской революции, в которой они увидели начало «всемирного народного восстания», «мирового пожара».
Многое из того, что проповедовали «скифы», оказалось для Блока внутренне близким (резкий протест против империалистической войны, скептическое отношение к «союзникам», мысль об омертвлении исторического христианства). Но более всего подкупало его переживание революции как грозного, все сметающего на своем пути урагана.
По Андрею Белому, революция – это смерч, подземный удар, наводнение: «все в ней бьет через край, все – чрезмерно». Другой «скиф» – А.М.Ремизов говорил на эту тему совсем блоковскими словами: «…скифский вихрь, буря – пьянящая китоврасова музыка – безумье, когда все ни на что, а так – рывь, колебание мира». Кстати сказать, тот же тишайший Ремизов мудро заметил, что если революция – стихия, то как же можно ее отвергнуть, не принять: «Как можно говорить, что ты, например, отвергаешь грозу, не признаешь землетрясения или пожара».
Блоку казалось, что со «скифами» он может говорить на своем языке. Он был вполне равнодушен к политической программе и партийной линии левых эсеров и не был связан с ними даже личным знакомством (разве что раза два-три видел издали легендарную Марию Спиридонову). Но ему пришлось воспользоваться лево-эсеровскими изданиями как единственно доступной ему трибуной: почти все, что написал он в 1918 году, появилось в газете «Знамя труда», в журнале «Наш путь» (и там и тут литературой ведал Иванов-Разумник) и в издательстве «Революционный социализм».
3
Снова нахлынул на него поток мыслей, предчувствий, надежд, захвативших его десять лет назад.
Одну за другой перечитал он старые свои статьи – «Литературные итоги», «Народ и интеллигенция», «Ирония», «Стихия и культура», «Дитя Гоголя», «Пламень»…
Все – о России, которая, пережив одну революцию, жадно ждет другой. Все – о них, «бедных, озлобленных, темных, обиженных».
Да, все так, все верно. «Путь среди революций – верный путь». И остается верным сегодня, когда для интеллигенции наступил последний срок выбрать – куда пойти и с кем пойти: вместе ли с народом – вперед, в будущее, либо повернуть (и теперь уже навсегда) против народа, против истории, против жизни. Ведь сейчас окончательно решается вековая распря между черной и белой костью.
Правде нужно смотреть прямо в глаза, как бы горька и некрасива она ни была.
«Почему дырявят древний собор? – Потому что сто лет здесь ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой.
Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? – Потому что там насиловали и пороли девок; не у того барина, так у соседа.
Почему валят столетние парки? – Потому что сто лет под их развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему – мошной, а дураку – образованностью.
Все так.
Я знаю, что говорю. Конем этого не объедешь. Замалчивать это нет возможности; а все, однако, замалчивают».
А мысли идут… И на первом плане души – презрение к этой высокоумной, поседевшей в спорах, немощной интеллигенции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207