– Глувилл, – сказала аббатиса. – Отдохните и вы тоже.
– А кто же стеречь будет?
– Я покараулю.
– Ну вы… и женщина, – пробормотал Глувилл. – Железная.
– Просто любящая, – возразила обратья аббатиса.
Глувилл без лишних слов повалился рядом с эпикифором и захрапел. Леонарда укутала Зою плащом. Потом напоила лошадей, привязала их так, чтоб могли пастись, и села на теплый камень.
Они уже довольно далеко удалились на юг, однако осень настигала. В кронах берез появились желтые пряди, начинали краснеть клены, по небу тянулся и курлыкал косяк журавлей. И все же Эпс светил пока щедро, пригревал ощутимо, от сохнущей на плечах рясы поднимался парок. Леонарда поняла, что на теплом валуне долго не выдержит, заснет. Поэтому встала, отогнала от спящих оводов, заботливо поправила плащ на Зое и принялась вышагивать по полянке.
С холма, на котором они остановились, открывался вид на место впадения в Ниргал Огаханга, его самого большого притока. Справа долину ограничивали Рудные горы, далеко на востоке уже различались серые зубцы плато Тиртан, а юг терялся в дымке.
Любое из этих направлений спокойной жизни не сулило. Перевалы Рудных гор были давно и прочно перекрыты пограничной стражей. В южном конце долины, у истоков Огаханга, располагалась 4-я армия, самая многочисленная из всех имперских армий. А на Тиртане с недавних пор воцарилась полная и пугающая неизвестность.
Но больше всего Леонарду беспокоил север. Едва ли не каждую минуту она бралась за померанскую трубу, упорно пытаясь углядеть что-нибудь подозрительное на тракте, на склонах оврагов, либо в ближайших перелесках, но каких-то скоплений людей нигде не замечала.
Неужели облава Зейрата так и не наткнулась на их следы? Или Зейрат спокойно отсыпался, дожидаясь, когда из Ситэ-Ройяля пришлют собак? Но тогда передышку получали и беглецы. Значило ли это, что опасный бубудуск совершенно уверен в их поимке? На что-то же он рассчитывает!
Леонарда почувствовала такую сильную тревогу, что даже спать расхотелось. Немного поколебавшись, она все же разбудила Робера. Тот ее с большим трудом выслушал, но потом зевнул и сказал, чтобы не беспокоилась и ложилась отдыхать.
– У тебя есть план? – спросила Леонарда.
– Как всегда, – в полусне сказал Робер и снова зевнул. – Я тут помидор для тебя приберег. Ты же их любишь?
– Люблю, – призналась Леонарда. – И это – единственное, что роднит меня со святым Корзином. Да и со всеми остальными сострадариями, вместе взятыми. Ты же знаешь, что они собой представляют.
– Как не знать, – все еще сонно сказал эпикифор.

* * *
Обрат Одубаст, матерый сострадарище, интуитивный атеист, хорошо упитанный эскандал и безраздельный оплодотворитель всея деревни Грибантон был непоправимо разбужен самым неподобающим его сану, чину, времени, месту и образу жизни способом. То есть после бани, среди ночи, да еще и в постели у лучшей из любовниц.
– Тэ-экс… И что за дела? – зловеще поинтересовался Одубаст, крайне утомленный амурными достижениями и бесплодными поисками псевдоэпикифора. – Ты, олух, язви тебя, язык проглотил или как?! В чем дело, спрашиваю!!
Деревенский альгвасил, экая, мэкая, кланяясь, виляя задом и пятясь, все же выдавил из себя нечто членораздельное:
– Э-э… Проконшесс. Это самое… пожаловали.
– Какой еще проконшесс? Чем он там пожаловал?
– Да Святой Бубусиды проконшесс, вашество… именем Хрюмо. А пожаловал своей персоной, стало быть.
– Ну да? Из самой Бубусиды? Врешь!
– Да чтоб мне в Аборавары провалиться!
– Ого…
Все люди для Одубаста давным-давно делились только на две категории, – на тех, кто ниже, и с кем он мог делать все, что хотел, и на тех, кто…
Он скатился с лежанки, сунул ноги в сапоги. Спешно застегиваясь через две пуговицы, выскочил на крыльцо.

* * *
Ночь была пасмурная. Во мраке ослепительно сияли факелы. Их держали трое всадников в надвинутых на лица орденских капюшонах. Четвертый факела не имел, зато имел осанку столь внушительную, что у Одубаста подкосились коленки.
– Спим, значит, – проскрипел внушительный всадник. – Почиваем?
И вдруг рявкнул:
– А службу кто за тебя нести будет, окайник?!
Скопившиеся у крыльца грибантонские бубудуски попятились.
– Кто за вас лжеэпикифора померанского ловить будет, бездельники?! – продолжал бушевать грозный посланник Бубусиды. – Дармоеды, буржукты!
– Так ловим, ваша просветленность, – промямлил Одубаст. – Денно и нощно…
– Да? И нощно, значит? Вижу, вижу… У рогаток даже документов не спросили!
Одубаст втянул голову в плечи.
– Факел сюда! Ну-ка, подойди ближе, эскандал. Что видишь?
Проконшесс протянул левую руку. Перед своим носом Одубаст узрел намотанную на черную перчатку цепочку. А на цепочке поблескивала желтым многоугольная пластина со страшными вензелями.
– Пайцза… – прохрипел Одубаст.
– В самом деле? – удивился проконшесс. – И какая?
– Золотая пайцза Санация…
Грибантонские бубудуски дружно отхлынули за пределы светового круга. Им, как и любому сострадарию, было известно, что золотая пайцза ордена дает право расстрела на месте. Между тем рядом с проконшессом находился грузный верзила с коротким арбалетом в руках. Самое что ни на есть оружие Пресвятой Бубусиды…
Одубаст отхлынуть не мог. Поэтому рухнул на колени.
– Что прикажете, ва-ваша…
– Прикажу? Четырех свежих лошадей, вот что прикажу. Оседланных, болваны!
Подвели оседланных.
– Хорошо, – небрежно кивнул проконшесс. – А теперь слушайте главное. Покаянского лжеэпикифора до сих пор не поймали потому, что теперь он носит маску очень похожую на лицо. Но маска приметная: скулы широкие, глаза узкие, брови сросшиеся на переносице. Да еще на ней усики черные, тоже узкие. Ну, эскандал, повтори.
– Скулы широкие, глаза узкие… сросшиеся брови… усики черные.
– Похоже, память не совсем отшибло, – с сожалением признал грозный бубудуск. – Ладно, слушай дальше. Именем базилевса-императора приказываю оного человека уничтожить! Ловить и не пытайтесь, это дорого обойдется. Понял ли, эскандал прелюбодейный?
– Так точно, ваша просветленность! Уничтожить. Это понятно.
– Помни, вражина ловкий. Да и охрана с ним, человек десять. Как только появится, в разговоры не вступать, стрелять сразу на поражение! Иначе он сам головы вам продырявит. А у кого голова уцелеет, так я сам поотрываю. И тебе, владыка Грибантона, – первому.
– Будет исполнено, ва-ва…
– По местам! Второй ряд рогаток поставьте, скотины. Подводами дорогу по всей деревне чтобы перекрыли! На обратном пути заеду – проверю. Если что…
Проконшесс не договорил. Дернул за уздечку, ударил пятками в бока лошади.
За ним в переулок свернула и его безмолвная стража. С чадящими факелами, в могильных колпаках, с лицами, закрытыми черными платками до самых глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131