" – поросенок.
– Лесли! Если бы я это увидел, я бы сразу купил! Это сногсшибательно! Что это за прекрасная: штука?
– Я знала, что тебе понравится! Это чашка для поросенка. А вот: ложечка для поросенка! – И сразу у меня в руке – восьмидесятивосьмицентовая столовая ложка с портретом какой-то анонимной свиной морды. – А если ты заглянешь в холодильник:
Я быстро открыл толстую дверцу и увидел, что там стоит двухгаллонный барабан сливочного мороженого и банка объемом в кварту, на которой написано «FUDGE FOR НОТ». Обе емкости были запечатаны и перевязаны красными ленточками. Холодный туман медленно плыл вниз с цилиндра и неторопливо, как в замедленном фильме опускался к полу.
– Лесли!
– Что, поросенок?
– Ты: я: Ты хочешь сказать, что:
Она засмеялась как от того, что затеяла такой забавный розыгрыш, так и от звуков, которые издавал мой ум, когда его колесики проскальзывали по льду.
Я стал заикаться не от подарка, а от непредсказуемости того, что она, питавшаяся только зернышками и салатом, поставит в свой холодильник такие экстравагантные сласти лишь для того, чтобы посмотреть, как я наткнусь на них и потеряю дар речи.
Я вытащил цилиндр из холодильника на кухонный стол и открыл крышку. Полный до краев. Мороженое, посыпанное шоколадной крошкой.
– Надеюсь, что ложка для тебя найдется, – сказал я строго, погружая свою ложку для поросенка в густую массу. – Ты совершила немыслимый поступок, но сейчас все позади, и нам нечего делать – придется избавляться от улик. Вот тебе. Ешь.
Она достала маленькую ложечку из выдвижного ящика.
– А хот-фаджа не хочешь? Разве он тебе больше не нравится?
– Я просто обожаю его. Но думаю, что после сегодняшнего застолья ни ты, ни я не захотим больше слышать слово «хот-фадж» до конца жизни.
Никто не способен сделать ничего такого, что бы было для него не характерно, думал я, накладывая ложкой куски фаджа на сковородку, чтобы нагреть его. Может ли быть так, чтобы для нее была характерна непредсказуемость? Как я был глуп, когда думал, что знаю ее!
Я повернулся, а она смотрела на меня с ложечкой в руке и улыбалась.
– Действительно ли ты умеешь ходить по воде? – спросила она. – Так, как ты ходил в книге с Дональдом Шимодой?
– Конечно. И ты тоже можешь. Я и сам еще не делал этого в этом пространстве-времени. Точнее, в том, что я считаю этим пространствомвременем. Видишь, вопрос становится все более запутанным. Но я работаю над ним постоянно.
Я помешал фадж, который окружил мою ложку одной сплошной массой в полфунта весом.
– Ты выходила когда-нибудь из тела?
Она даже не моргнула, услышав мой вопрос, и не потребовала от меня объяснений.
– Дважды. Однажды в Мексике. А однажды – в Долине Смерти, на вершине холма ночью под звездным небом. Я наклонилась назад, чтобы посмотреть, и свалилась вверх, оказавшись среди звезд: – Вдруг у нее на глазах появились слезы.
Я тихо сказал:
– Ты помнишь как легко было, когда ты была свободной от тела среди звезд, как там все естественно, просто, правильно, реально-как-повозвращении-домой?
– Да.
– Когда ходишь по воде, чувствуешь себя точно так же. Это сила, которая c нас это одно из проявлений силы, которая у нас есть. Все легко и естественно. Нам следует усердно заниматься и остерегаться использовать эту силу, а то ограничения земной жизни станут совсем запутанными и выйдут из-под контроля, и мы не сможем больше ничему научиться. Наша беда в том, что так мы привыкли говорить себе, что мы не будем пользоваться нашей реальной силой, что теперь мы думаем, что не можем этого делать. Когда я был там с Шимодой, никто не задавал никаких вопросов. Когда его не оказалось рядом, я прекратил занятия. Я считаю, что даже небольшие достижения в этом деле уже очень много значат.
– Как хот-фадж.
Я пристально посмотрел на нее. Она насмехается надо мной?
Шоколад начал пузыриться в сковородке.
– Нет. Хот-фадж значит не так много, как усвоение основных принципов духовной реальности. Хот-фадж ЗДЕСЬ! Хот-фадж не угрожает нашему удобному мировоззрению. Хот-фадж СЕЙЧАС! Ты уже готова для хот-фаджа?
– Только самую маленькую капельку, – сказала она.
К тому времени, когда мы покончили с нашим десертом, было уже поздно и нам пришлось стоять в очереди длиной в два квартала, чтобы купить себе билеты в кино.
Дул ветер с моря, вечер был прохладным и, не желая, чтобы она замерзла, я обнял ее.
– Спасибо, – сказала она. – Я не ожидала, что мы будем стоять на улице так долго. Тебе не холодно?
– Нет, – ответил я, – совсем не холодно.
Мы заговорили о фильме, который собирались посмотреть. Она больше говорила, а я слушал: на что обратить внимание в этом фильме, как определить то место, где было угрохано больше всего денег, и те сцены, на которых сэкономили. Она не любила, когда деньгами разбрасываются. В очереди мы также начали разговаривать и о другом.
– Легко ли быть актрисой, Лесли? Я никогда не спрашивал ни у одной из них об этом, но всегда желал узнать.
– А! Мэри Кинозвезда? – спросила она, посмеиваясь над своими словами. – Действительно ли тебя это интересует?
– Да. Для меня действительно загадка, что это за жизнь.
– Когда как. Иногда это прекрасно – когда хороший сценарий и хорошие люди, и они по-настоящему хотят сделать что-то стоящее. Но это редкий случай. Все остальное – просто труд. Но боюсь, что большая его часть не делает вклада в общечеловеческий прогресс. – Она вопросительно взглянула на меня. – Разве ты не знаешь, на что это похоже? Разве ты никогда не участвовал в съемках?
– Только вне помещений, на открытой местности. Но на сцене никогда.
– В следующий раз, когда я буду сниматься, ты придешь, чтобы посмотреть?
– Конечно, приду! Спасибо!
Как много всего у нее можно узнать, думал я. Все, чему она научилась, когда стала знаменитостью: изменило ли оно ее, испортило ли, заставило ли окружать себя стенами тоже? Вокруг нее чувствовалось какое-то поле уверенности, ее положительное отношение к жизни было притягивающим, неуловимо привлекательным. Она стояла на той вершине, которая была видна мне лишь издали; она видела свет, она знала секрет, который никогда не был мне доступен.
– Но ты мне не ответила, – сказал я. – Помимо съемок фильмов – какова твоя жизнь, как ты себя чувствуешь в качестве Мэри Кинозвезды?
Она взглянула на меня, некоторое время поколебавшись, а затем решила, что мне можно доверять.
– Вначале это захватывающе. Ты думаешь, что ты отличаешься от других, что в тебе есть что-то особенное, и это даже может быть правдой. Затем ты вспоминаешь, что ты такой же человек, каким был всегда: единственное .b+(g(% в том, что внезапно твой фильм начинают смотреть везде, о тебе пишут статьи, где рассказывают, кто ты, что ты говоришь и куда отправишься вскоре, и люди останавливаются на улицах, чтобы посмотреть на тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
– Лесли! Если бы я это увидел, я бы сразу купил! Это сногсшибательно! Что это за прекрасная: штука?
– Я знала, что тебе понравится! Это чашка для поросенка. А вот: ложечка для поросенка! – И сразу у меня в руке – восьмидесятивосьмицентовая столовая ложка с портретом какой-то анонимной свиной морды. – А если ты заглянешь в холодильник:
Я быстро открыл толстую дверцу и увидел, что там стоит двухгаллонный барабан сливочного мороженого и банка объемом в кварту, на которой написано «FUDGE FOR НОТ». Обе емкости были запечатаны и перевязаны красными ленточками. Холодный туман медленно плыл вниз с цилиндра и неторопливо, как в замедленном фильме опускался к полу.
– Лесли!
– Что, поросенок?
– Ты: я: Ты хочешь сказать, что:
Она засмеялась как от того, что затеяла такой забавный розыгрыш, так и от звуков, которые издавал мой ум, когда его колесики проскальзывали по льду.
Я стал заикаться не от подарка, а от непредсказуемости того, что она, питавшаяся только зернышками и салатом, поставит в свой холодильник такие экстравагантные сласти лишь для того, чтобы посмотреть, как я наткнусь на них и потеряю дар речи.
Я вытащил цилиндр из холодильника на кухонный стол и открыл крышку. Полный до краев. Мороженое, посыпанное шоколадной крошкой.
– Надеюсь, что ложка для тебя найдется, – сказал я строго, погружая свою ложку для поросенка в густую массу. – Ты совершила немыслимый поступок, но сейчас все позади, и нам нечего делать – придется избавляться от улик. Вот тебе. Ешь.
Она достала маленькую ложечку из выдвижного ящика.
– А хот-фаджа не хочешь? Разве он тебе больше не нравится?
– Я просто обожаю его. Но думаю, что после сегодняшнего застолья ни ты, ни я не захотим больше слышать слово «хот-фадж» до конца жизни.
Никто не способен сделать ничего такого, что бы было для него не характерно, думал я, накладывая ложкой куски фаджа на сковородку, чтобы нагреть его. Может ли быть так, чтобы для нее была характерна непредсказуемость? Как я был глуп, когда думал, что знаю ее!
Я повернулся, а она смотрела на меня с ложечкой в руке и улыбалась.
– Действительно ли ты умеешь ходить по воде? – спросила она. – Так, как ты ходил в книге с Дональдом Шимодой?
– Конечно. И ты тоже можешь. Я и сам еще не делал этого в этом пространстве-времени. Точнее, в том, что я считаю этим пространствомвременем. Видишь, вопрос становится все более запутанным. Но я работаю над ним постоянно.
Я помешал фадж, который окружил мою ложку одной сплошной массой в полфунта весом.
– Ты выходила когда-нибудь из тела?
Она даже не моргнула, услышав мой вопрос, и не потребовала от меня объяснений.
– Дважды. Однажды в Мексике. А однажды – в Долине Смерти, на вершине холма ночью под звездным небом. Я наклонилась назад, чтобы посмотреть, и свалилась вверх, оказавшись среди звезд: – Вдруг у нее на глазах появились слезы.
Я тихо сказал:
– Ты помнишь как легко было, когда ты была свободной от тела среди звезд, как там все естественно, просто, правильно, реально-как-повозвращении-домой?
– Да.
– Когда ходишь по воде, чувствуешь себя точно так же. Это сила, которая c нас это одно из проявлений силы, которая у нас есть. Все легко и естественно. Нам следует усердно заниматься и остерегаться использовать эту силу, а то ограничения земной жизни станут совсем запутанными и выйдут из-под контроля, и мы не сможем больше ничему научиться. Наша беда в том, что так мы привыкли говорить себе, что мы не будем пользоваться нашей реальной силой, что теперь мы думаем, что не можем этого делать. Когда я был там с Шимодой, никто не задавал никаких вопросов. Когда его не оказалось рядом, я прекратил занятия. Я считаю, что даже небольшие достижения в этом деле уже очень много значат.
– Как хот-фадж.
Я пристально посмотрел на нее. Она насмехается надо мной?
Шоколад начал пузыриться в сковородке.
– Нет. Хот-фадж значит не так много, как усвоение основных принципов духовной реальности. Хот-фадж ЗДЕСЬ! Хот-фадж не угрожает нашему удобному мировоззрению. Хот-фадж СЕЙЧАС! Ты уже готова для хот-фаджа?
– Только самую маленькую капельку, – сказала она.
К тому времени, когда мы покончили с нашим десертом, было уже поздно и нам пришлось стоять в очереди длиной в два квартала, чтобы купить себе билеты в кино.
Дул ветер с моря, вечер был прохладным и, не желая, чтобы она замерзла, я обнял ее.
– Спасибо, – сказала она. – Я не ожидала, что мы будем стоять на улице так долго. Тебе не холодно?
– Нет, – ответил я, – совсем не холодно.
Мы заговорили о фильме, который собирались посмотреть. Она больше говорила, а я слушал: на что обратить внимание в этом фильме, как определить то место, где было угрохано больше всего денег, и те сцены, на которых сэкономили. Она не любила, когда деньгами разбрасываются. В очереди мы также начали разговаривать и о другом.
– Легко ли быть актрисой, Лесли? Я никогда не спрашивал ни у одной из них об этом, но всегда желал узнать.
– А! Мэри Кинозвезда? – спросила она, посмеиваясь над своими словами. – Действительно ли тебя это интересует?
– Да. Для меня действительно загадка, что это за жизнь.
– Когда как. Иногда это прекрасно – когда хороший сценарий и хорошие люди, и они по-настоящему хотят сделать что-то стоящее. Но это редкий случай. Все остальное – просто труд. Но боюсь, что большая его часть не делает вклада в общечеловеческий прогресс. – Она вопросительно взглянула на меня. – Разве ты не знаешь, на что это похоже? Разве ты никогда не участвовал в съемках?
– Только вне помещений, на открытой местности. Но на сцене никогда.
– В следующий раз, когда я буду сниматься, ты придешь, чтобы посмотреть?
– Конечно, приду! Спасибо!
Как много всего у нее можно узнать, думал я. Все, чему она научилась, когда стала знаменитостью: изменило ли оно ее, испортило ли, заставило ли окружать себя стенами тоже? Вокруг нее чувствовалось какое-то поле уверенности, ее положительное отношение к жизни было притягивающим, неуловимо привлекательным. Она стояла на той вершине, которая была видна мне лишь издали; она видела свет, она знала секрет, который никогда не был мне доступен.
– Но ты мне не ответила, – сказал я. – Помимо съемок фильмов – какова твоя жизнь, как ты себя чувствуешь в качестве Мэри Кинозвезды?
Она взглянула на меня, некоторое время поколебавшись, а затем решила, что мне можно доверять.
– Вначале это захватывающе. Ты думаешь, что ты отличаешься от других, что в тебе есть что-то особенное, и это даже может быть правдой. Затем ты вспоминаешь, что ты такой же человек, каким был всегда: единственное .b+(g(% в том, что внезапно твой фильм начинают смотреть везде, о тебе пишут статьи, где рассказывают, кто ты, что ты говоришь и куда отправишься вскоре, и люди останавливаются на улицах, чтобы посмотреть на тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89