На версии "Арес" можно было ставить крест.
Совсем посерьезневший от прочитанного Папазян вернул мне отчет и ушел, а я
двинулся к лингвистам. И тут все было худо. Слова "омон" не знал никто.
Компьютерная проработка термина показала, что скорее всего, он является
аббревиатурой, и мы обнадежились ненадолго - но когда комп начал вываливать
бесчисленные варианты расшифровки, от вполне еще невинных "Одинокого мужа,
оставленного надеждой" и "Ордена мирного оглупления народов" до совершенно
неудобоваримых, я и оператор только сплюнули, не сговариваясь; а если еще
учесть, что аббревиатура могла быть иностранной? Словом эта нить тоже
никуда не вела.
Тогда я вернулся к себе.
3
- О, привет! Ты где?
- На работе.
- Уже вернулся?
- Еще вчера. В начале первого пробовал позвонить тебе с аэродрома, но никто
не подошел.
- А, так это еще и ты звонил?
- Ты была дома?
- Да, валялась пластом. И, как всегда, кто-то просто обрывал телефон, а
встать - лучше сдохнуть. Очень трудный был день, металась везде, как
савраска - искала, не надо ли кому дров порубить.
- Прости, не понимаю.
- Работу искала, Саша, чего тут непонятного. Деньги нужны.
- Стася,- осторожно сказал я,- может быть, я все-таки мог бы...
- Кажется, мы уже говорили об этом,- сухо оборвала она.- Давай больше не
будем.
Помощь купюрами она не принимала ни под каким видом. Даже, что называется,
на хозяйство. Даже в долг; у других считала себя вправе одалживать, у меня
- нет. Могла обмолвиться, что в доме есть буквально нечего, и тут же
закатить мне царский обед или ужин; а сама, сидя напротив и поклевывая из
своей тарелочки, сообщала между делом, что денег осталось в обрез на два
дня, и если какое-нибудь "Новое слово", например, задержится с выплатой
гонорара, то клади зубы на полку - и у меня кусок застревал в горле, хотя
готовила она всегда сама и всегда прекрасно. Однажды я попробовал молча
запихнуть ей под бумагу на письменном столе двухсотенную денежку - поутру,
уже на улице, обнаружил эту денежку в кармане пальто. Чуть со стыда не
сгорел.
- Ну и как - нашлись дрова?
- Представь, да. Кажется, получу ставку младшего редактора в литературном
отделе "Русского еврея". И что ценно - не надо каждый день в присутствие
ходить. Забежал разок-другой в неделю, набрал текстов - и домой.
- А что случилось, Стасенька? Почему вдруг обострилась нужда?
- Настал момент такой. Подкопить для будущей жизни. Да неинтересно
рассказывать, Саш.
И все. Намекнет на трудности - но нипочем не скажет, в чем они заключаются.
Одно время, когда эта черта лишь начинала проступать в ней - в первые
месяцы не было ничего подобного - мне казалось, она нарочно. Потом понял,
что иначе не может, в этом она вся. Сознавать то, что жизнь у нее не
малина, я должен, конечно, но знать что-то конкретное мне ни к чему, ведь
все равно я не могу помочь, а она и затруднять меня не хочет, она сама
справится... Иногда мне чудилось, что я падаю с ледяной стены; цепляюсь,
тщусь удержаться, в кровь ломая ногти, и не могу - скользят по полированной
броне.
- Ты зайдешь сегодня?
- Я бы очень хотел.
- Когда?
- Хоть сейчас.
- Замечательно. Только знаешь, у меня к тебе тогда просьба будет, извини.
Тут у меня, как снег на голову, сыплется Януш Квятковский - помнишь, я
рассказывала, редактор из Лодзи. Это не люди, а порождения крокодилов.
Утром звонит и говорит что вылетает. Тут у него дела дня на три в фонде
поддержки западнославянских литератур, так, чем платить за гостиницу, он
мне сообщает, что остановится у меня, и вот мы, старые друзья, наконец-то
как следует повидаемся. В ноябре он был тут проездом, виде, что две
комнаты... Вечером объявится, представляешь?
- С трудом, но представляю.
- Могу я, не могу - даже не осведомился. А мне, в общем, нездоровится, и в
доме шаром покати. Ты не мог бы купить какой-нибудь еды?
- Что за разговор,- сказал я,- конечно. Могла бы так долго не объяснять.
Через часок я отъеду.
- Спасибо, правда! И вот еще что: ключи у тебя с собой?
- Конечно.
- У меня сейчас голова совсем дырявая, поэтому говорю, пока помню - оставь
их, я ему дам а эти три дня. Не сидеть же мне у двери, звонок его
слушать...
- Разумеется,- сказал я.- Жди.
- Целую.
- Взаимно.
Я прошел мимо дежурного, буркнув: "Буду через три часа"; яростно шаркая
каблуками об асфальт, почти подбежал к своему авто. Ключ въехал в стартер
лишь с третьей попытки. Мотор зафырчал, заурчал. Я едва не забыл дать
сигнал поворота. Вывернул на Миллионную, просвистел мимо дворцов, мимо
Марсова Поля, и вписался в плотный поток, бесконечно длинной, членистой
черепахой ползущий по Садовой на юг.
В сущности, эти колесные бензиновые тарахтелки - уже анахронизм.
Давным-давно прорабатываются проекты перевода индивидуального транспорта на
силовую тягу, на манер воздушных кораблей - дорог не надо, бензина не надо,
шума никакого, выхлопа никакого, скорость по любой открытой местности хоть
триста, хоть четыреста верст в час. Но это потребует полного обновления
всего парка - раз, черезвычайно затруднит дорожный контроль - два; к тому
же, автомобильные и путейские воротилы сопротивляются, как триста
спартанцев - три; ну а четыре - нужно по крайней мере впятеро уплотнить
сеть орбитальных гравитаторов. Тоже дорого и хлопотно. А пока суть да дело
- ездим, воняем, пережигаем драгоценную нефть, сочимся сквозь капиллярчики
магистралей.
У Инженерного замка я свернул к Фонтанке и по набережной погнал быстрее.
Насколько я понимал, года четыре назад у нее была вполне безумная любовь с
этим Квятковским. Впрямую она не рассказывала, но по обмолвкам, да и просто
зная ее, можно было догадаться. Две комнаты, надо же! А кроватей? Хотя в
столовой стоит оттоманка... Или она ему постелит на коврике у двери?
Где-то совсем рядом, слева, безумно взвыл клаксон и сразу завизжали
тормоза. Громадная тень автобуса, содрогаясь, нависла над моей фитюлькой и
тут же пропала далеко позади.
Тьфу, черт. Оказывается, я пролетел под красный и даже не заметил. Что
называется, бог спас.
Ладно. Я разозлился на себя. Да кто я такой? Может, у нее сейчас последняя
возможность вернуться к тому, кого она до сих пор любит?
Вообще-то, если я узнавал, что к тому или иному человеку Стася хорошо
относится или, тем более, когда-то его любила, человек этот сразу вырастал
в моих глазах. Даже не видя его ни разу, я начинал к нему относиться
как-то... по-дружески, что-ли; уважать начинал больше. Не знаю, почему.
Наверное, подсознательно срабатывало: ведь не зря она его любила. Наверное,
нечто сродни тому, как сказала в Сагурамо Стася о Лизе и Поле, уж не знаю,
искренне или всего лишь желая мне приятное сделать - о, если б искренне! -
"родные же люди".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Совсем посерьезневший от прочитанного Папазян вернул мне отчет и ушел, а я
двинулся к лингвистам. И тут все было худо. Слова "омон" не знал никто.
Компьютерная проработка термина показала, что скорее всего, он является
аббревиатурой, и мы обнадежились ненадолго - но когда комп начал вываливать
бесчисленные варианты расшифровки, от вполне еще невинных "Одинокого мужа,
оставленного надеждой" и "Ордена мирного оглупления народов" до совершенно
неудобоваримых, я и оператор только сплюнули, не сговариваясь; а если еще
учесть, что аббревиатура могла быть иностранной? Словом эта нить тоже
никуда не вела.
Тогда я вернулся к себе.
3
- О, привет! Ты где?
- На работе.
- Уже вернулся?
- Еще вчера. В начале первого пробовал позвонить тебе с аэродрома, но никто
не подошел.
- А, так это еще и ты звонил?
- Ты была дома?
- Да, валялась пластом. И, как всегда, кто-то просто обрывал телефон, а
встать - лучше сдохнуть. Очень трудный был день, металась везде, как
савраска - искала, не надо ли кому дров порубить.
- Прости, не понимаю.
- Работу искала, Саша, чего тут непонятного. Деньги нужны.
- Стася,- осторожно сказал я,- может быть, я все-таки мог бы...
- Кажется, мы уже говорили об этом,- сухо оборвала она.- Давай больше не
будем.
Помощь купюрами она не принимала ни под каким видом. Даже, что называется,
на хозяйство. Даже в долг; у других считала себя вправе одалживать, у меня
- нет. Могла обмолвиться, что в доме есть буквально нечего, и тут же
закатить мне царский обед или ужин; а сама, сидя напротив и поклевывая из
своей тарелочки, сообщала между делом, что денег осталось в обрез на два
дня, и если какое-нибудь "Новое слово", например, задержится с выплатой
гонорара, то клади зубы на полку - и у меня кусок застревал в горле, хотя
готовила она всегда сама и всегда прекрасно. Однажды я попробовал молча
запихнуть ей под бумагу на письменном столе двухсотенную денежку - поутру,
уже на улице, обнаружил эту денежку в кармане пальто. Чуть со стыда не
сгорел.
- Ну и как - нашлись дрова?
- Представь, да. Кажется, получу ставку младшего редактора в литературном
отделе "Русского еврея". И что ценно - не надо каждый день в присутствие
ходить. Забежал разок-другой в неделю, набрал текстов - и домой.
- А что случилось, Стасенька? Почему вдруг обострилась нужда?
- Настал момент такой. Подкопить для будущей жизни. Да неинтересно
рассказывать, Саш.
И все. Намекнет на трудности - но нипочем не скажет, в чем они заключаются.
Одно время, когда эта черта лишь начинала проступать в ней - в первые
месяцы не было ничего подобного - мне казалось, она нарочно. Потом понял,
что иначе не может, в этом она вся. Сознавать то, что жизнь у нее не
малина, я должен, конечно, но знать что-то конкретное мне ни к чему, ведь
все равно я не могу помочь, а она и затруднять меня не хочет, она сама
справится... Иногда мне чудилось, что я падаю с ледяной стены; цепляюсь,
тщусь удержаться, в кровь ломая ногти, и не могу - скользят по полированной
броне.
- Ты зайдешь сегодня?
- Я бы очень хотел.
- Когда?
- Хоть сейчас.
- Замечательно. Только знаешь, у меня к тебе тогда просьба будет, извини.
Тут у меня, как снег на голову, сыплется Януш Квятковский - помнишь, я
рассказывала, редактор из Лодзи. Это не люди, а порождения крокодилов.
Утром звонит и говорит что вылетает. Тут у него дела дня на три в фонде
поддержки западнославянских литератур, так, чем платить за гостиницу, он
мне сообщает, что остановится у меня, и вот мы, старые друзья, наконец-то
как следует повидаемся. В ноябре он был тут проездом, виде, что две
комнаты... Вечером объявится, представляешь?
- С трудом, но представляю.
- Могу я, не могу - даже не осведомился. А мне, в общем, нездоровится, и в
доме шаром покати. Ты не мог бы купить какой-нибудь еды?
- Что за разговор,- сказал я,- конечно. Могла бы так долго не объяснять.
Через часок я отъеду.
- Спасибо, правда! И вот еще что: ключи у тебя с собой?
- Конечно.
- У меня сейчас голова совсем дырявая, поэтому говорю, пока помню - оставь
их, я ему дам а эти три дня. Не сидеть же мне у двери, звонок его
слушать...
- Разумеется,- сказал я.- Жди.
- Целую.
- Взаимно.
Я прошел мимо дежурного, буркнув: "Буду через три часа"; яростно шаркая
каблуками об асфальт, почти подбежал к своему авто. Ключ въехал в стартер
лишь с третьей попытки. Мотор зафырчал, заурчал. Я едва не забыл дать
сигнал поворота. Вывернул на Миллионную, просвистел мимо дворцов, мимо
Марсова Поля, и вписался в плотный поток, бесконечно длинной, членистой
черепахой ползущий по Садовой на юг.
В сущности, эти колесные бензиновые тарахтелки - уже анахронизм.
Давным-давно прорабатываются проекты перевода индивидуального транспорта на
силовую тягу, на манер воздушных кораблей - дорог не надо, бензина не надо,
шума никакого, выхлопа никакого, скорость по любой открытой местности хоть
триста, хоть четыреста верст в час. Но это потребует полного обновления
всего парка - раз, черезвычайно затруднит дорожный контроль - два; к тому
же, автомобильные и путейские воротилы сопротивляются, как триста
спартанцев - три; ну а четыре - нужно по крайней мере впятеро уплотнить
сеть орбитальных гравитаторов. Тоже дорого и хлопотно. А пока суть да дело
- ездим, воняем, пережигаем драгоценную нефть, сочимся сквозь капиллярчики
магистралей.
У Инженерного замка я свернул к Фонтанке и по набережной погнал быстрее.
Насколько я понимал, года четыре назад у нее была вполне безумная любовь с
этим Квятковским. Впрямую она не рассказывала, но по обмолвкам, да и просто
зная ее, можно было догадаться. Две комнаты, надо же! А кроватей? Хотя в
столовой стоит оттоманка... Или она ему постелит на коврике у двери?
Где-то совсем рядом, слева, безумно взвыл клаксон и сразу завизжали
тормоза. Громадная тень автобуса, содрогаясь, нависла над моей фитюлькой и
тут же пропала далеко позади.
Тьфу, черт. Оказывается, я пролетел под красный и даже не заметил. Что
называется, бог спас.
Ладно. Я разозлился на себя. Да кто я такой? Может, у нее сейчас последняя
возможность вернуться к тому, кого она до сих пор любит?
Вообще-то, если я узнавал, что к тому или иному человеку Стася хорошо
относится или, тем более, когда-то его любила, человек этот сразу вырастал
в моих глазах. Даже не видя его ни разу, я начинал к нему относиться
как-то... по-дружески, что-ли; уважать начинал больше. Не знаю, почему.
Наверное, подсознательно срабатывало: ведь не зря она его любила. Наверное,
нечто сродни тому, как сказала в Сагурамо Стася о Лизе и Поле, уж не знаю,
искренне или всего лишь желая мне приятное сделать - о, если б искренне! -
"родные же люди".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68