но в последнее время
Стася так вела себя со мною, что я не мог исключить нарочитого стремления
уязвить меня, показав, как, держа ее в любовницах, я жесток.
И что она этого больше не допустит.
Именно она завела обычай совместных чаепитий. На третий, кажется день - да,
именно тогда она перешла с Елизаветы Николаевны на Лизу - она явилась с
полным термосом, двумя складными пластмассовыми стаканчиками и какой-то
скромной, но аппетитной снедью собственного приготовления. С тех пор так и
пошло. Прежде чем сменить одна другую в этом адском почетном карауле, они
усаживались в дальнем углу, вне пределов видимости, лопали Рамилевы
абрикосы, похрустывали какой-нибудь невинной вкуснятиной и прихлебывали
чаек. Я пытался прислушиваться, но они беседовали полушепотом о чем-то
своем, о девичьем, и постепенно даже стали время от времени посмеиваться в
два голоса. Наверное, мне кости мыли. А может, и нет - что на мне, свет
клином сошелся? Иногда мне даже становилось одиноко и обидно - казалось, я
им уже не нужен; так, священный долг и почетная обязанность.
На шестой день, когда они отчаевничали и Стасе надо было уходить, она
поднялась, но пошла не к двери, а неторопливо поцокала ко мне.
Остановилась, глядя мне в лицо. Так, как она, наверное, всегда хотела -
сверху. А я - ей; снизу вверх.
- Я говорила сейчас с лечащим. Все у нас хорошо, заживаем стремглав,-
произнесла она.- А я как раз и рукописи, что привезла, все причесала. Так
что я возвращаюсь в столицу. Здесь я больше не нужна, а там пора очередные
рубли зарабатывать.
Это было как гром посреди ясного неба. Не только для меня - Лизе, видимо,
до этого момента она тоже ничего не говорила.
- Когда? - спросила после паузы Лиза из чайного угла.
- Через два часа вылет.
- Вам помочь с багажом?
- Ну что вы, Лиза, какой у меня багаж. Не волнуйтесь, донесу играючи.
- Не надо с этим играть, лучше возьмите носильщика.
- Благодарю вас, я так и поступлю.
Она помедлила, нагнулась и поцеловала меня полураскрытым ртом. Бережно,
чтобы не потревожить окаянной кислородной трубочки, втянула мои губы и
несколько секунд вылизывала их там, внутри себя: "Хочешь сюда?";потом
отстранилась и подняла дрожащие, синеватые веки. Словно она стояла на
костре.
- Пожалуйста, Саша, больше не делай так,- хрипло произнесла она.- Береги
себя, я же просила. Если тебе до нас дела нет, хоть о Поле подумай.
Я молчал. Не мог я сейчас раздавленно шипеть в ответ на такое.
Она открыла висящую а плече сумочку; сосредоточенно порылась в ней и вынула
ключи, которые я вернул ей перед отлетом сюда. Мгновение, как бы еще
колеблясь - а возможно, стремясь подчеркнуть следующее движение, подержала
их в неловко согнутой руке, потом решительно, но осторожно, без малейшего
стука, положила на тумбочку у моего изголовья.
- Вот... Я все боюсь, ты мог неправильно понять. Возвращаю владельцу.
Может, пригодится еще. Понадоблюсь - заходи, всегда рада.
Повернулась и поцокала прочь. Пропала с глаз, и я закрыл глаза. Цокот
прервался.
- Это и к вам относится, Елизавета Михайловна. Очень рада была
познакомиться. И, ради бога, простите меня. Я не... уже... не просто... Я
люблю.
- И вы простите меня, Станислава Соломоновна,- ответил мертвенно спокойный
голос Лизы.
Дверь открылась и закрылась.
Прошло, наверное, минут пять, прежде чем раздались медленные, мягкие,
кошачьи Лизины шаги. Она приблизилась, и я почувствовал, как прогнулась
кровать - Лиза села рядом.
- Ты спишь? - шепотом спросила она.
Я открыл глаза. Казалось, она постарела на годы. Но это просто усталость -
физическая и нервная. Нам бы на недельку в Стузы - сразу вновь расцвела бы
малышка.
Втроем со Стасей. То-то бы асе расцвели.
- Вечным сном,- ответил я.
Ее будто хлестнули.
- Не шути так! Никогда не шути так при нас!!
Я не ответил. Она помолчала, успокаиваясь.
- Саша... Ты кого больше любишь?
- Государя императора и патриарха коммунистов,- подумав, прошелестел я.-
Оба такие разные, и оба совершенно... необходимы для благоденствия
державы,- передохнул.- Третьего дня я больше любил государя. Потому что у
него сын погиб. А потом стал больше любить патриарха... потому что его
искалечили, и теперь... мне его жальче.
Она обшаривала мое лицо взглядом. Как радар, кругами. Один раз, другой...
- Тебе со мной взрывных страстей не хватает,- сказала она.- Я для тебя,
наверное, немножко курица.
- Гусеночек,- ответил я.
Она попыталась улыбнуться. Все ее озорное оживление, всю ребячливость, на
которых только и держалась наша тройка эту неделю, как ветром сдуло. Я даже
думать боялся, что с нею происходило, когда она оставляла нас вдвоем со
Стасей и оказывалась в гостиничном номере одна.
- Зато ей свойствен грех гордыни,- сказала она.
- Что правда, то правда, Елизавета Николаевна,- жеманным голосом
прошелестел я.
Она опять попыталась улыбнуться - и опять не смогла. И вдруг медленно и
мягко, как подрубленная пушистая елочка, уткнулась лицом мне в здоровое
плечо. Длинные светлые волосы рассыпались по бинтам.
- Нет-нет, Саша, не говори так. Она хорошая, очень хорошая. Ты даже не
знаешь, какая она хорошая.
Ее плечики затряслись.
Хлоп-хлоп-хлоп.
6
Еще неделю спустя улетела к своим абитуриентам и Лиза.
К этому времени я сам уже мог есть и ходить в туалет. И руководить.
Куракин растряс Беню до последнего донца. На все восемь дней его пребывания
в Симбирске до покушения был выстроен буквально поминутный график. Ничего
не получалось, не обнаруживалось никаких зацепок. Что спровоцировало его
"откровения" насчет драгоценностей в портфеле и прочего, оставалось таким
же загадочным, как и после первого допроса. Ни с какими личностями, в
которых хоть с натяжкой можно было заподозрить неких гипнотизеров, он не
общался. Не было у него никаких провалов в памяти, ни дурнотных потерь
сознания - ничего.
Круус доложил, что все попытки нащупать и разблокировать какие-либо
насильственно закрытые области памяти или подсознания Цына провалились.
Нечего оказалось разблокировать,Беня был един и неделим.
И в то же время его обмолвка насчет юного увлечения коммунизмом никак не
подтверждалась. Опрашивали людей, с которыми он общался на заре дней своих,
опрашивали его ранних подельщиков, опрашивали коммунистов звезд, в которые
он мог в те годы обращаться с просьбой о послушании - никаких следов. И,
однако, Беня твердо стоял на своем. Но ничего не мог указать конкретно. Не
просто не хотел, а явно не мог; Куракин, рассвирепев, уж и на детекторе его
гонял. Во владивостоке? Да, во Владивостоке. А может быть, в Сыктывкаре?
Или в Ханты-Мантийске? Да. Может быть. В молодости, давно. Не помню.
Возникли у него откуда-то и иные, в прошлом никак не проявившиеся
странности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68