Воздух затрепетал от колыхающихся одеяний, от дыхания
неизвестных, что бесшумно вошли во владычьи покои.
Большой открыл глаза, стряхивая с пальцев масло и выпрямляясь.
Комнату наполняло сияние, напоминающее то, которым солнце
окружает грозовые тучи. В середине его стояла высокая
молочно-белая девушка. Черные копны волос, перекрученных
усеянным багряными цветочками вьюном, падали ей на грудь и на
плечи. Чуть выше висков их перехватывала белая жемчужная
повязка. Вытянутые как финиковые косточки карие глаза с
восхищением смотрели на Гильгамеша. Широкие, словно у кобылицы,
ноздри жадно раздувались, а над пухлой верхней губой были
приметны росинки жаркого пота.
Шею девушки в несколько витков обрамляло лазуритовое ожерелье.
Острую высокую грудь стягивала золотая сетка, не скрывавшая
прелестей, а наоборот, подчеркивавшая их. Короткая, словно бы из
серебряного огня сотканная повязка ласково облегала тугие бедра.
На лодыжках красавицы были прицеплены золотые колокольчики.
Когда Гильгамеш открыл глаза, девушка вздрогнула, и колокольчики
тихонько зазвенели.
Наполовину скрытый молочной, сияющей незнакомкой, из-за ее пояса
выглядывал карлик. Он походил на большую сморщенную грушу. Все в
уродливых складках, тело карлика в плечах было узко, в
талии - необъятно широко. Коротенькие слоновьи ножки стояли
неуклюже и неуверенно. Глаза, нос, губы человечка едва
выдавались из складок кожи, а уши висели двумя длинными лохмами.
Дополнял сходство с грушей странный головной убор - высокий,
конусом сходящийся наверху. Рядом с красавицей груша-карлик
казался злой насмешкой над мужской природой. В довершение всего
он носил пояс выхолощенного.
Заметив, что Большой смотрит на него, карлик чуть-чуть высунулся
вперед и затараторил:
- Кланяйся юноша, кланяйся! Это твоя госпожа, светлая
Инанна! - от рвения человечек присел и сам стал торопливо
кивать головой.
- Инанна? - промолвил Гильгамеш.
- Да, это я, красавец мой, муж мой,- отверзла уста
молочнокожая.- Да, это я прилетела к тебе, Могучий! - Нашим
языком уже не передать то, как она говорила, ибо у шумеров
помимо обычного имелся особый, "женский", как они его
называли, говор. Ко временам Гильгамеша использовали его только
в редких богослужениях, и тогда он звучал для ушей слушавших
дико, нелепо. Буквы проглатывались, слова коверкались, понять
можно было только с пятого на десятое. Инанна пользовалась
именно этим языком, но, к изумлению Большого, в ее устах он
звучал мило, как речь ребенка, очаровательно ломающего речь.
- Инанна? - повторил Гильгамеш. Первая оторопь прошла,
также быстро миновала гордость, остались удивление и
настороженность. Он не мог не верить, что это богиня. Сияние
лилось не через узкие высокие окна, оно исходило от нее и от
странного спутника, почтительно прятавшегося за спину
Хозяйки.- Я перед тобой, Светлая Госпожа!
- Кланяйся, кланяйся! - корчил рожи карлик.
- Не слушай Ниншубура, не слушай моего
посла,- прокартавила богиня.- Не дело красавцев кланяться;
тот, кто дарит радость, может высоко держать голову перед
небесами.
Карлик стушевался, совсем исчез за серебряной повязкой
Инанны.
- Какой ты красавец! - богиня склонила голову к плечу.
Финиковые ее глаза подернулись медовой пленкой.- Ты переполнен
соком, как добрый бурдюк пивом. Я так и ощущаю, как ты, шипя,
брызгаясь, бежишь по моей коже! Открой свое мужество,
Большой, подари мне крепость, что построила стены, поразила
Хуваву. Согни руки, чтобы я могла потереться о твои жилы, о твою
мощь...
Инанна сделала шаг вперед - и в ноздри Гильгамеша ударил
аромат ирисов - синих, бородатых цветков, росших в преддвериях
горы Хуррум.
- Постой, Утренняя Звезда! - превозмогая жадное
желание коснуться такой близкой, сладкой, словно масло,
рассеченной золотой сеткой груди, Гильгамеш спрятал руки за
спину и отступил назад.- Я поклонялся тебе, дарил сливки,
дарил телиц, желтые алавастровые сосуды, полные молока, лил
перед твоим алтарем кровь речных петухов, щедро осыпал золотом
сестер-блудниц. Если хочешь, дам тебе всего - почет, какого нет
в землях черноголовых ни у одного из богов, платьев, пива, елея
для твоего слуги-гонца. Я раскрою для тебя все кладовые
Энки...
- Не надо, юноша! - Инанна закинула руки за голову и,
тренькая колокольчиками, выстукивала танец, который владыка
Урука множество раз видел в исполнении блудниц.- Я хочу сейчас
совсем другого: рук, которые ласкали бы мое лоно, рук, которые
сорвали бы сетку с груди, подняли бы на спину серебряную
повязку. Именно здесь... Сейчас меня окатят твои шипящие силы;
раскачают и бросят оземь, прямо в сладкий холод!
- Помилуй, светлая госпожа.- Большой молитвенно сложил
руки перед грудью. Он не мог понять, кто кому
подражает - блудницы небесной соблазнительнице, или же она
им.- Я буду строить тебе храмы, посылать в них самых красивых
девушек. Но не проси меня стать твоим супругом - даже на одно
сегодняшнее утро.
Колокольчики зло звякнули и смолкли. Танец прекратился, богиня
опустила руки и непонимающе смотрела на Гильгамеша.
- Тебе нужен знахарь? Хувава повредил в тебе мужское?
Скажи - мы исправим все это. Нет лучшего мастера заговоров, чем
мокрый Энки...
- И еще раз прошу, помилуй,- покачал головой
Гильгамеш.- Твоя прелесть не для людей. Они сгорают в ней, как
бабочка, залетевшая в костер.
- Что за глупость! - глаза у богини быстро
темнели.- Выходит, ты просто отказываешь мне?
- Да, Красавица. Отказываю, Госпожа.- Голос
Большого окреп, набрался звучности.- Нет счастья людям,
которые тебя любили. На каждого из них ты обрушивала беды.
Притворялась ласковой овечкой, трущейся о хозяйские колени и тут
же пожирала возлюбленного. Говорят, есть такие рыбы, в роду
которых самцы живут только до спаривания. Но мы-то не рыбы,
человеческий удел совсем в другом. Ты сладка как брага, но тело
от такой браги ломает в смертной лихорадке. Нет, красавица, не
хочу я такой чести!
Инанна лишилась дара речи. Грозовые сполохи разорвали сияние,
царившее в комнате. Из-за спины хозяйки выбрался Ниншубур. Он
подковылял к Большому и ткнул ему в живот маленьким скрюченным
пальцем:
- И тебе не страшно? Не простят такого святотатства ни
небеса, ни преисподняя! Копья, шилья, крючья - вот что сейчас
нашлет на тебя светлая Инанна!
- Неправда,- упрямо свел брови Большой. Добрые боги на
моей стороне. Ану и Уту, которые видят все, подтвердят мои
слова. Вспомни Думмузи, красавица! - обратился он к налившейся
румянцем гнева, стыда Инанне.- Царь, пришедший из степей
вместе с домашним зверьем, Царь, что был любезен Шумеру и стал
любезен тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51