- властно сказал русский и, сверкнув
глазами, крикнул мурзакам: - Ну что ж, казнить будете? Подумайте, сгожусь
для обмена. Всяко бывает! - Он не закончил: раб хана по глазам угадал
безмолвный приказ своего повелителя и предательским ударом из-за спины
снес пленнику голову...
Утром русские снова ворвались в татарский лагерь, и опять целый день
лилась кровь. Много раз Девлет-Гирей с отборными всадниками пытался
опрокинуть русскую конницу и вырваться на московскую дорогу, но каждый раз
его отгоняли на исходное положение.
Хан исступленно кричал мурзакам:
- Гоните тысячи на них! Пусть мои воины покроют их телами, но идут
вперед!
Нет, не прошли больше орды вперед! Сумрачный хан объехал поле битвы,
усеянное порубленными и поколотыми телами. Невдалеке виднелся городок, над
избами вились дымки, - все дышало домовитостью, покоем.
- Что за аул? - спросил Девлет-Гирей.
- Это Молоди. Там теперь русский воевода!
Шайтан! - крикнул хан. - Нам не с кем идти на Москву. Где мои лучшие
всадники?
- Их не стало, господин, - склонился в глубоком поклоне седобородый
мурзак. - Не лучше ли нам вернуться в свои улусы?
Девлет-Гирей хотел возразить, но, вспомнив поле, усеянное телами,
опустил голову и произнес в задумчивости:
- Кто мог подумать, что они осмелятся тягаться с нами?
Мурзаки промолчали в ответ. Долго, очень долго в тяжелом раздумье
сидел хан. Над лесом погасла заря, а с ней угасли последние надежды. Нет,
не видать ему больше Москвы!..
Над тихими полями поднялась большая луна. Мириадами искр зажглась
крупная роса на травах, когда крымская орда, подобно стае голодных волков,
стала бесшумно уходить из-под Молоди. Копыта коней, повязанные лохмотьями,
мягко ступали по земле, не лязгало оружие, не слышалось ни звуков зурны и
барабанов, ни говора. Мрачными безмолвными тенями уходили татарские толпы
от истребления.
И чем дальше, тем решительнее ускорялся их бег. Окруженный отборными
телохранителями, Девлет-Гирей скакал, охваченный ужасом.
"Скорей, скорей в Бахчисарай!" - погонял он коня.
Но впереди лежало Дикое Поле, в нем могли встретиться казаки. Что
тогда? Об этом было страшно думать.
Увидя сильно удрученного и потемневшего хана, старый мулла, желая
успокоить его, тихо сказал:
- Все уходит, повелитель: и жизнь, и слава, и богатство, и сила, -
остается только смерть!
- Уйди от меня, сеид! - огорченно воскликнул хан. - Уходи скорее, а
то прикажу побить палками твои пятки!
"Он спятил с ума!" - в страхе подумал мулла и поторопился убраться...
Конники Воротынского долго гнались за крымской ордой, и там, где
прошли они, неделями кружились стаи воронья, справлявшего кровавый пир.
В Диком Поле земля пылала жаром, ручьи и впадины, прежде наполненные
вешней живительной водой, пересохли. К постоянной тревоге присоединилась
мучительная жажда, от которой стали падать заморенные кони.
"Конец, всему конец", - в ужасе думал Девлет-Гирей. Когда ему
казалось, что все кончено, вдали в лунном свете блеснул Сиваш. И сразу
тишина стала мягкой и доброй. Удивительно легко стало дышаться. Издали
потянуло приятной солоноватой сыростью. Чуткий слух уловил знакомый шум и
плеск моря. Он не удержался и выкрикнул спутникам:
- Хвала аллаху, мы в своих улусах!..
Татары вступили в Крым. Но не так много вернулось их в аулы. Целые
толпы их сложили свои кости на берегах Оки и Лопасни, а иные от казачьей
сабли легли в Диком Поле. Осиротевшие татарки пронзительно голосили, не
встретив своих, в остром горе царапали до крови лица, рвали волосы.
Девлет-Гирей ехал на своем выносливом аргамаке, держась недоступно, с
надменным лицом. А внутри у него все ликовало, каждая жилочка дрожала от
радости: он вернулся из похода, а это самое главное! Он родился, вырос и
умрет в Крыму. Хан привык к мягкому темному небу, усеянному звездами, к
шепоту ночи, к шороху моря, и после дальнего похода и неудачи еще сильнее
и глубже ощущал богатство крымской благословенной земли. Чтобы укрыться от
стыда, Девлет Гирей въехал в Бахчисарай поздней ночью. Южная ночь после
пережитого поразила его своим величием. Из-за неподвижных пирамидальных
тополей поднялся тонкий серпик месяца, и все окуталось мягким пленительным
светом. Только от крыш и навесов падали резкие густые тени. Из сада
слышалось журчанье фонтанов. Стража широко распахнула перед ним окованные
ворота, и конь, радостно заржав, вступил на знакомый двор. Еще находясь в
седле, хан успел заметить, как занавеска в узком оконце его дворца чуть
раздвинулась и в щель на него глянули жаркие глаза.
"Фатьми!" - скорее догадался, чем узнал хан, и знакомое волнение
встречи овладело им...
Однако тревога не покидала Девлет-Гирея и в Бахчисарае. Хан не мог
смириться, признать свое поражение. Он никак не мог забыть Астрахань,
которой мечтал овладеть. И все же страх перед Русью не оставлял его. Ему
удалось пожечь московские посады, но сломить русский народ не хватило сил.
Этот храбрый, выносливый и сильный народ не могла покорить даже Золотая
Орда. Он долго думал и, наконец, послал к царю Ивану гонца с грамотой. Как
отличалась она от прежних заносчивых посланий хана! "Мне ведомо, - писал
Девлет-Гирей, - что у царя и великого князя земля велика и людей много: в
длину земли его ход девять месяцев, поперек - шесть месяцев, а мне не
отдает Казани и Астрахани! Если он мне города эти отдаст, то у него и
кроме них еще много городов останется. Не даст Казани и Астрахани, то хотя
бы дал одну Астрахань, потому что мне срам от Турского: с царем и великим
князем воюет, а ни Казани, ни Астрахани не возьмет и ничего с ним не
сделает. Только царь даст мне Астрахань, и я до смерти на его земли ходить
не стану; а голоден я не буду: с левой стороны у меня Литовский край, а с
правой - черкесы, стану их воевать и от них еще сытей буду; ходу мне в те
земли только два месяца взад и вперед"...
Царь Иван Васильевич принял ханского посла учтиво, - он не пожелал
задираться. Но ему хорошо было знакомо коварство Девлет-Гирея, и поэтому
он твердо ответил, что не верит обещанию хана. Царь предвидел, что может
произойти в результате уступок.
В ответной грамоте хану написали:
"Теперь против нас одна сабля - Крым; а тогда Казань будет вторая
сабля, Астрахань - третья, ногаи - четвертая"
На сей раз Девлет-Гирей не дождался богатых даров из Москвы. Иван
Васильевич с тонкой иронией напомнил ему первую грамоту, написанную ханом
после сожжения Москвы, в которой тот с бахвальством сообщал, что богатство
ему - прах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264
глазами, крикнул мурзакам: - Ну что ж, казнить будете? Подумайте, сгожусь
для обмена. Всяко бывает! - Он не закончил: раб хана по глазам угадал
безмолвный приказ своего повелителя и предательским ударом из-за спины
снес пленнику голову...
Утром русские снова ворвались в татарский лагерь, и опять целый день
лилась кровь. Много раз Девлет-Гирей с отборными всадниками пытался
опрокинуть русскую конницу и вырваться на московскую дорогу, но каждый раз
его отгоняли на исходное положение.
Хан исступленно кричал мурзакам:
- Гоните тысячи на них! Пусть мои воины покроют их телами, но идут
вперед!
Нет, не прошли больше орды вперед! Сумрачный хан объехал поле битвы,
усеянное порубленными и поколотыми телами. Невдалеке виднелся городок, над
избами вились дымки, - все дышало домовитостью, покоем.
- Что за аул? - спросил Девлет-Гирей.
- Это Молоди. Там теперь русский воевода!
Шайтан! - крикнул хан. - Нам не с кем идти на Москву. Где мои лучшие
всадники?
- Их не стало, господин, - склонился в глубоком поклоне седобородый
мурзак. - Не лучше ли нам вернуться в свои улусы?
Девлет-Гирей хотел возразить, но, вспомнив поле, усеянное телами,
опустил голову и произнес в задумчивости:
- Кто мог подумать, что они осмелятся тягаться с нами?
Мурзаки промолчали в ответ. Долго, очень долго в тяжелом раздумье
сидел хан. Над лесом погасла заря, а с ней угасли последние надежды. Нет,
не видать ему больше Москвы!..
Над тихими полями поднялась большая луна. Мириадами искр зажглась
крупная роса на травах, когда крымская орда, подобно стае голодных волков,
стала бесшумно уходить из-под Молоди. Копыта коней, повязанные лохмотьями,
мягко ступали по земле, не лязгало оружие, не слышалось ни звуков зурны и
барабанов, ни говора. Мрачными безмолвными тенями уходили татарские толпы
от истребления.
И чем дальше, тем решительнее ускорялся их бег. Окруженный отборными
телохранителями, Девлет-Гирей скакал, охваченный ужасом.
"Скорей, скорей в Бахчисарай!" - погонял он коня.
Но впереди лежало Дикое Поле, в нем могли встретиться казаки. Что
тогда? Об этом было страшно думать.
Увидя сильно удрученного и потемневшего хана, старый мулла, желая
успокоить его, тихо сказал:
- Все уходит, повелитель: и жизнь, и слава, и богатство, и сила, -
остается только смерть!
- Уйди от меня, сеид! - огорченно воскликнул хан. - Уходи скорее, а
то прикажу побить палками твои пятки!
"Он спятил с ума!" - в страхе подумал мулла и поторопился убраться...
Конники Воротынского долго гнались за крымской ордой, и там, где
прошли они, неделями кружились стаи воронья, справлявшего кровавый пир.
В Диком Поле земля пылала жаром, ручьи и впадины, прежде наполненные
вешней живительной водой, пересохли. К постоянной тревоге присоединилась
мучительная жажда, от которой стали падать заморенные кони.
"Конец, всему конец", - в ужасе думал Девлет-Гирей. Когда ему
казалось, что все кончено, вдали в лунном свете блеснул Сиваш. И сразу
тишина стала мягкой и доброй. Удивительно легко стало дышаться. Издали
потянуло приятной солоноватой сыростью. Чуткий слух уловил знакомый шум и
плеск моря. Он не удержался и выкрикнул спутникам:
- Хвала аллаху, мы в своих улусах!..
Татары вступили в Крым. Но не так много вернулось их в аулы. Целые
толпы их сложили свои кости на берегах Оки и Лопасни, а иные от казачьей
сабли легли в Диком Поле. Осиротевшие татарки пронзительно голосили, не
встретив своих, в остром горе царапали до крови лица, рвали волосы.
Девлет-Гирей ехал на своем выносливом аргамаке, держась недоступно, с
надменным лицом. А внутри у него все ликовало, каждая жилочка дрожала от
радости: он вернулся из похода, а это самое главное! Он родился, вырос и
умрет в Крыму. Хан привык к мягкому темному небу, усеянному звездами, к
шепоту ночи, к шороху моря, и после дальнего похода и неудачи еще сильнее
и глубже ощущал богатство крымской благословенной земли. Чтобы укрыться от
стыда, Девлет Гирей въехал в Бахчисарай поздней ночью. Южная ночь после
пережитого поразила его своим величием. Из-за неподвижных пирамидальных
тополей поднялся тонкий серпик месяца, и все окуталось мягким пленительным
светом. Только от крыш и навесов падали резкие густые тени. Из сада
слышалось журчанье фонтанов. Стража широко распахнула перед ним окованные
ворота, и конь, радостно заржав, вступил на знакомый двор. Еще находясь в
седле, хан успел заметить, как занавеска в узком оконце его дворца чуть
раздвинулась и в щель на него глянули жаркие глаза.
"Фатьми!" - скорее догадался, чем узнал хан, и знакомое волнение
встречи овладело им...
Однако тревога не покидала Девлет-Гирея и в Бахчисарае. Хан не мог
смириться, признать свое поражение. Он никак не мог забыть Астрахань,
которой мечтал овладеть. И все же страх перед Русью не оставлял его. Ему
удалось пожечь московские посады, но сломить русский народ не хватило сил.
Этот храбрый, выносливый и сильный народ не могла покорить даже Золотая
Орда. Он долго думал и, наконец, послал к царю Ивану гонца с грамотой. Как
отличалась она от прежних заносчивых посланий хана! "Мне ведомо, - писал
Девлет-Гирей, - что у царя и великого князя земля велика и людей много: в
длину земли его ход девять месяцев, поперек - шесть месяцев, а мне не
отдает Казани и Астрахани! Если он мне города эти отдаст, то у него и
кроме них еще много городов останется. Не даст Казани и Астрахани, то хотя
бы дал одну Астрахань, потому что мне срам от Турского: с царем и великим
князем воюет, а ни Казани, ни Астрахани не возьмет и ничего с ним не
сделает. Только царь даст мне Астрахань, и я до смерти на его земли ходить
не стану; а голоден я не буду: с левой стороны у меня Литовский край, а с
правой - черкесы, стану их воевать и от них еще сытей буду; ходу мне в те
земли только два месяца взад и вперед"...
Царь Иван Васильевич принял ханского посла учтиво, - он не пожелал
задираться. Но ему хорошо было знакомо коварство Девлет-Гирея, и поэтому
он твердо ответил, что не верит обещанию хана. Царь предвидел, что может
произойти в результате уступок.
В ответной грамоте хану написали:
"Теперь против нас одна сабля - Крым; а тогда Казань будет вторая
сабля, Астрахань - третья, ногаи - четвертая"
На сей раз Девлет-Гирей не дождался богатых даров из Москвы. Иван
Васильевич с тонкой иронией напомнил ему первую грамоту, написанную ханом
после сожжения Москвы, в которой тот с бахвальством сообщал, что богатство
ему - прах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264