Сэйерс не знал, что машина принадлежит Рори Инчу, как не знал и того, что живет на свете массивный ирландец с шеей, напоминающей колоду для колки дров. Машина замерла у крыльца дома, а Найджел подумал: «Забарахлил мотор у бедняги», – и тут же из машины вывалился тучный, неповоротливый детина и нырнул под капот, выставив массивный, туго обтянутый штанами зад. Сэйерс безразлично скользнул взглядом по широкой спине неизвестного и даже огорчился за чужака, когда по оконному стеклу забарабанил дождь.
Наконец мотор завелся. Человек внизу аккуратно опустил капот и неожиданно проворно – дождь разошелся вовсю – юркнул в машину.
Рори ехал медленно, слизывая правыми колесами избежавшие уборочных машин сухие листья, прижавшиеся к бровке тротуара. Он без труда узнал нужный дом, хотя и не видел его никогда, – номер дома крупно выведен на столбе, поддерживающем крышу, Инч заметил его сразу, вынырнув из соседнего проезда.
«Окна дома темны, – отметил Инч, – и только в одном свет. Найджел Сэйерс… Больше там быть некому». Рори понял, что Сэйерс жил один, хотя никто ему этого не говорил. Дома, в которых есть дети, Рори умел отличать от домов без детей; велосипеды, оброненная игрушка на траве, детские резиновые сапоги у входа, да мало ли что еще? – в этом доме детей не было, не было, скорее всего, и женщин, иначе горело бы еще одно окно: вечерами, Рори знал это, даже близкие люди предпочитают проводить часы перед сном в одиночестве, особенно в таких квартирах, где не смотрят скопом телевизор, а чаще читают в уединении, или просматривают свои бумаги, или составляют список дел на завтра, или советуются с компьютером о доходах и расходах, или прикидывают, куда вложить деньги., или подыскивают подходящую поездку на тихие теплые берега.
Ныряя под капот, Рори заметил и дом напротив жилья Сэйерса, а за низкой декоративной оградой – пожилую женщину, убирающую складной стул. Рори обрадовался: на пожилых дам он всегда производил отрадное впечатление своей основательностью и пренебрег жением к фигуре; пожилые женщины еще помнили времена, когда тучный мужчина не считался чудовищем, а, напротив, вызывал представление о преуспеянии и доброте.
Когда Рори вернулся домой, Сандра уже спала. Инч обул новые тапки и пробрался на кухню, думая, зачем его вызвал Тревор, попросив прибыть с утра.
Рано утром Рори вез Сандру на работу. Обычно Инч поднимался позже и сейчас, хмурый от недосыпа, крутил баранку, сквозь зубы переговариваясь с Сандрой. Утренние часы всегда имеют особенность лишать очарования близость даже самых близких людей, привнося оттенок отчуждения. Сандра говорила мало, и Рори будто на экране просматривал все, что творилось у женщины в голове: вот хозяин выговаривает ей, пытаясь балансировать на грани хамства и грубоватого понимания ближнего; вот посудомойка с карибских островов сверкает глазами и шепчет, что у Сандры шикарный мужчина, а машина кавалера и того шикарнее; вот хозяин засовывает смятую купюру мусорщику, впихивающему в оранжевый зев синие пластиковые мешки с таким видом, будто делает невиданное одолжение миру; вот жена хозяина с поджатыми тонкими губами, измордованная временем до синюшности, вечно безмолвная, ненавидящая весь род людской, включая мужа, себя и, естественно, Сандру; вот первый клиент заляпал грязными подошвами только что отдраенный пол; вот в кухне загрохотал опрокинутый поднос с приборами, звонко запрыгавшими по плиточному полу; вот мальчик Педро, в прыщах, с угреватым носом, напоминающим расплющенную помидорину, вставляет бумажные салфетки в до блеска протертые стаканы; вот повар засыпает заранее расфасованную, повсюду продающуюся перетертую траву так, чтобы посетители думали, будто соус делают на месте и подают его только в этом ресторане; вот обшарпанный стул, на который в редкие минуты, выпадающие за день, валится обессилевшая Сандра, боясь порвать колготки о торчащие пластмассовые заусеницы…
Сандра поцеловала Инча и зашагала к арке, минуя которую можно было попасть к задним дверям ресторана. Инч не смотрел вслед, но видел ее так отчетливо, будто вперился ей в спину, высунувшись до пояса над опущенным стеклом правой дверцы. Рори давно задумывался над тем, отчего одному плохо, но и вдвоем с человеком, который во всем тебе подходит, тоже нередко ощущаешь напряжение и тайное подозрение, что ты совершаешь неверное…
До встречи с Тревором еще три часа. Инч сгреб с заднего сиденья глянцевые проспекты: Кришна с приближенными, война, слоны, девы в одеяниях до пят. Тревор не раз сокрушался: Рори здорово выиграл бы, заучив десяток-другой текстов, но кроме харе Кришна, хари хари, Кришна Кришна… Рори ничего не усвоил, зато знал, что всем нравится выражение смирения, и использовал его как маску.
Сейчас, когда он ехал к дому Найджела Сэйерса, Рори натянул смирение на полное лицо, будто перчатку на руку: волосы приглажены, чистая рубашка, галстук, все в его облике вполне подходило человеку, связавшему жизнь служением высшему существу.
Старушка, проживающая напротив дома Найджела Сэйерса, подрезала цветы: с любопытством сверкнули впавшие глаза – машина Рори замерла у зеленой лужайки ее дома, руки садовницы-любительницы упали вдоль тела, острие бритвенно наточенных ножниц едва не пропороло платье.
Инч понял, что женщине неимоверно скучно и ему понадобится терпеливо выслушивать все, что она пожелает сказать: про неблагодарных детей, если они есть; про то, как жаль, что так и не нашлось время родить, если детей нет; про внуков, про близких, может, про цветы минут на десять, может, про то, как непросто поддерживать дом одной, и конечно нее про старые времена, когда на одну бумажку можно было купить магазин с товарами, когда люди на улицах излучали доброту, посылая друг другу приветливые взгляды, когда воздух был словно молодое вино – вдохнешь и сразу пьянеешь.
Рори прижал проспекты с Кришной и божественными текстами локтем и направился к пожилой даме, сообщив смиренному лицу еще и выражение доброжелательности: постное смирение без тени приветливости могло и отвратить.
Рори, не любивший цветы, с восторгом посмотрел на пестрые головки:
– Простите, м-м… чудо, а не цветы!
– Правда? – женщина чуть отступила и окинула цветы теплым взглядом.
– Я много езжу, миссис… м-м… простите, не знаю, как вас… м-м… – Рори любил играть растерянность и мальчишеское смущение, они возвращали его к временам детства, когда он и вправду был раним, несмотря на внушительные габариты, а может, как раз поэтому.
– Миссис Бофи, – женщина швырнула ножницы в траву.
– Миссис Бофи, – повторил Рори, медленно, смакуя, будто облизывая кончиком языка каждую букву минуту назад неизвестной фамилии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Наконец мотор завелся. Человек внизу аккуратно опустил капот и неожиданно проворно – дождь разошелся вовсю – юркнул в машину.
Рори ехал медленно, слизывая правыми колесами избежавшие уборочных машин сухие листья, прижавшиеся к бровке тротуара. Он без труда узнал нужный дом, хотя и не видел его никогда, – номер дома крупно выведен на столбе, поддерживающем крышу, Инч заметил его сразу, вынырнув из соседнего проезда.
«Окна дома темны, – отметил Инч, – и только в одном свет. Найджел Сэйерс… Больше там быть некому». Рори понял, что Сэйерс жил один, хотя никто ему этого не говорил. Дома, в которых есть дети, Рори умел отличать от домов без детей; велосипеды, оброненная игрушка на траве, детские резиновые сапоги у входа, да мало ли что еще? – в этом доме детей не было, не было, скорее всего, и женщин, иначе горело бы еще одно окно: вечерами, Рори знал это, даже близкие люди предпочитают проводить часы перед сном в одиночестве, особенно в таких квартирах, где не смотрят скопом телевизор, а чаще читают в уединении, или просматривают свои бумаги, или составляют список дел на завтра, или советуются с компьютером о доходах и расходах, или прикидывают, куда вложить деньги., или подыскивают подходящую поездку на тихие теплые берега.
Ныряя под капот, Рори заметил и дом напротив жилья Сэйерса, а за низкой декоративной оградой – пожилую женщину, убирающую складной стул. Рори обрадовался: на пожилых дам он всегда производил отрадное впечатление своей основательностью и пренебрег жением к фигуре; пожилые женщины еще помнили времена, когда тучный мужчина не считался чудовищем, а, напротив, вызывал представление о преуспеянии и доброте.
Когда Рори вернулся домой, Сандра уже спала. Инч обул новые тапки и пробрался на кухню, думая, зачем его вызвал Тревор, попросив прибыть с утра.
Рано утром Рори вез Сандру на работу. Обычно Инч поднимался позже и сейчас, хмурый от недосыпа, крутил баранку, сквозь зубы переговариваясь с Сандрой. Утренние часы всегда имеют особенность лишать очарования близость даже самых близких людей, привнося оттенок отчуждения. Сандра говорила мало, и Рори будто на экране просматривал все, что творилось у женщины в голове: вот хозяин выговаривает ей, пытаясь балансировать на грани хамства и грубоватого понимания ближнего; вот посудомойка с карибских островов сверкает глазами и шепчет, что у Сандры шикарный мужчина, а машина кавалера и того шикарнее; вот хозяин засовывает смятую купюру мусорщику, впихивающему в оранжевый зев синие пластиковые мешки с таким видом, будто делает невиданное одолжение миру; вот жена хозяина с поджатыми тонкими губами, измордованная временем до синюшности, вечно безмолвная, ненавидящая весь род людской, включая мужа, себя и, естественно, Сандру; вот первый клиент заляпал грязными подошвами только что отдраенный пол; вот в кухне загрохотал опрокинутый поднос с приборами, звонко запрыгавшими по плиточному полу; вот мальчик Педро, в прыщах, с угреватым носом, напоминающим расплющенную помидорину, вставляет бумажные салфетки в до блеска протертые стаканы; вот повар засыпает заранее расфасованную, повсюду продающуюся перетертую траву так, чтобы посетители думали, будто соус делают на месте и подают его только в этом ресторане; вот обшарпанный стул, на который в редкие минуты, выпадающие за день, валится обессилевшая Сандра, боясь порвать колготки о торчащие пластмассовые заусеницы…
Сандра поцеловала Инча и зашагала к арке, минуя которую можно было попасть к задним дверям ресторана. Инч не смотрел вслед, но видел ее так отчетливо, будто вперился ей в спину, высунувшись до пояса над опущенным стеклом правой дверцы. Рори давно задумывался над тем, отчего одному плохо, но и вдвоем с человеком, который во всем тебе подходит, тоже нередко ощущаешь напряжение и тайное подозрение, что ты совершаешь неверное…
До встречи с Тревором еще три часа. Инч сгреб с заднего сиденья глянцевые проспекты: Кришна с приближенными, война, слоны, девы в одеяниях до пят. Тревор не раз сокрушался: Рори здорово выиграл бы, заучив десяток-другой текстов, но кроме харе Кришна, хари хари, Кришна Кришна… Рори ничего не усвоил, зато знал, что всем нравится выражение смирения, и использовал его как маску.
Сейчас, когда он ехал к дому Найджела Сэйерса, Рори натянул смирение на полное лицо, будто перчатку на руку: волосы приглажены, чистая рубашка, галстук, все в его облике вполне подходило человеку, связавшему жизнь служением высшему существу.
Старушка, проживающая напротив дома Найджела Сэйерса, подрезала цветы: с любопытством сверкнули впавшие глаза – машина Рори замерла у зеленой лужайки ее дома, руки садовницы-любительницы упали вдоль тела, острие бритвенно наточенных ножниц едва не пропороло платье.
Инч понял, что женщине неимоверно скучно и ему понадобится терпеливо выслушивать все, что она пожелает сказать: про неблагодарных детей, если они есть; про то, как жаль, что так и не нашлось время родить, если детей нет; про внуков, про близких, может, про цветы минут на десять, может, про то, как непросто поддерживать дом одной, и конечно нее про старые времена, когда на одну бумажку можно было купить магазин с товарами, когда люди на улицах излучали доброту, посылая друг другу приветливые взгляды, когда воздух был словно молодое вино – вдохнешь и сразу пьянеешь.
Рори прижал проспекты с Кришной и божественными текстами локтем и направился к пожилой даме, сообщив смиренному лицу еще и выражение доброжелательности: постное смирение без тени приветливости могло и отвратить.
Рори, не любивший цветы, с восторгом посмотрел на пестрые головки:
– Простите, м-м… чудо, а не цветы!
– Правда? – женщина чуть отступила и окинула цветы теплым взглядом.
– Я много езжу, миссис… м-м… простите, не знаю, как вас… м-м… – Рори любил играть растерянность и мальчишеское смущение, они возвращали его к временам детства, когда он и вправду был раним, несмотря на внушительные габариты, а может, как раз поэтому.
– Миссис Бофи, – женщина швырнула ножницы в траву.
– Миссис Бофи, – повторил Рори, медленно, смакуя, будто облизывая кончиком языка каждую букву минуту назад неизвестной фамилии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47