Наконец, царь намеревался увековечить память о победе монументальными сооружениями. Спустя две недели после битвы он отправил Монастырскому приказу повеление основать на месте сражения «в знак и вечное напоминание преславной той виктории» мужской монастырь, построить каменную церковь, а также воздвигнуть памятник. Он должен был выглядеть так: «А пред церковию сделать пирамиду каменную с изображением персоны нашей в совершенном возрасте на коне, вылитую из меди желтой, и под ней бой самым добрым художеством. А по сторонам той пирамиды на досках медных учинить подпись с объяснением всех действий от вступления в Украину того короля шведского и с получением сей баталии».
В обстановке праздничной атмосферы, царившей в лагере под Полтавой, а затем в Решетиловке, «понеже у Полтавы ради духу от мертвых тел и долговременного стояния двух армий великих долее стоять было невозможно», Петр счел, что его личные заслуги в разгроме шведов тоже должны быть отмечены.
«Господин фельдмаршал, – обращается полковник «Piter» к Шереметеву, – прошу, дабы вы рекомендовали государям нашим обеим о моей службе, чтоб за оную пожалован был чином рыр (то есть вице) адмиралом или шаунбейнахтом, а здесь в войске ранг, а не чин старшего генерал-лейтенанта. И о первом, как к вам с Москвы указ послан будет, тогда б и к адмиралу о том моем чине указ послан был же от их величества».
Челобитная сочетает шуточное с серьезным. «Государи», к которым по просьбе челобитчика должен был обратиться с представлением Шереметев, – это «князь-кесарь» Федор Юрьевич Ромодановский и Иван Иванович Бутурлин, судья приказа земских дел.
«Государи», разумеется, не заставили себя упрашивать. Ромодановский сообщил царю, что он пожалован просимыми чинами за «храбрые кавалерские подвиги и в делах воинских мужественное искусство». Петр ответил выражением благодарности. В духе сложившихся отношений между членами «компании» царь свою признательность «князю-кесарю» формулировал так: «И хотя я еще столько не заслужил, но точию ради единого вашего благоутробия сие мне даровано, в чем молю господа сил, дабы мог вашу такую милость впредь заслужить».
Из Решетиловки Петр отправился в Киев. Здесь в Софийском соборе он услышал удивившую его проповедь.
Проповеди, произносимые с амвонов церковными иерархами, царю приходилось слушать многократно. Плавно текли витиеватые, мало понятные слушателям фразы. Традиция схоластических, оторванных от действительности проповедей складывалась столетиями. Слово, которое царь слушал в Софийском соборе, поразило необычным началом. Проповедник обращался к нему, живому человеку, и говорил о живом деле: «Пресветлейший и великодержавнейший всероссийский монарх и преславный войск свейских победителю, кое иное дать тебе приветствие и что большее в дар гостинный имамы принести тебе?» – патетически вопрошал оратор. Далее следовал рассказ о Полтавском сражении, об измене Мазепы, о пленении шведов у Переволочны.
Царю импонировали оценки событий, произносимые с амвона: «Супостат, воистинну таковый, от якового непобежденному токмо быти великая была бы слава – что ж такого победити, и победити тако преславно и тако совершенно!» Ласкали слух царя обращенные к нему слова: «Ты не только посылал полки на брань, но сам стал противо супостата, сам на первые мечи и копия устремился».
Кто же произносил проповедь, настолько понравившуюся царю, что он велел ее немедленно напечатать на русском и латинском языках?
Проповедником был префект Киевской академии Феофан Прокопович, блестящий оратор и не менее блестящий публицист. Он принадлежал к числу едва ли не самых образованных людей своего времени – окончил Киевскую академию, затем учился в Кракове, Львове и Риме.
Слушая похвальное слово Прокоповича, Петр обнаружил в монахе не только симпатии к себе, но и горячую приверженность к своим делам. Это и решило судьбу киевской знаменитости – со временем Прокопович станет ближайшим помощником Петра в проведении церковной реформы и пропагандистом петровских преобразований.
В Польшу царь отправился пожинать дипломатические плоды военной победы. Европейским дворам к тому времени были уже известны результаты баталии под Полтавой. Об этом позаботился сам Петр, отправив грамоты и реляцию о Полтавской виктории Голландским штатам, прусскому королю, венецианскому дожу, австрийскому императору, Августу П.
Понадобилось время, чтобы в Европе поверили, казалось бы, невероятным известиям о полном разгроме шведской армии. Шведы распространяли в прозе и стихах ложные сведения о том, что произошло под Полтавой. «Слухи о том, что король разбит и перешел Днепр, совершенно ложны», – читаем в одном из инспирированных шведами сообщений. Впрочем, стараниями почитателей Карла XII и наемных писак невозможно было скрыть подлинные размеры катастрофы сколь-либо долгое время.
Навстречу Петру, овеянному славой победителя, спешили союзники, ранее оставившие его в одиночестве. В Люблине его приветствовал обершталмейстер Августа II. От имени Августа II он пригласил Петра в Торунь. Август вновь стал польским королем – Станислав Лещинский, получив известие о разгроме войск своего патрона под Полтавой, решил убраться из Польши. Петр иронизировал: «Лещинский бороду отпустил (то есть ходит в трауре) для того, что корона ево умерла».
К Петру, ехавшему в Торунь на крыльях славы, мчался камергер прусского короля. В свое время Фридрих I не откликнулся на просьбу царя о посредничестве при заключении мира со Швецией. Теперь прусский король искал встречи с царем. В Торунь прибыл также чрезвычайный посол датского короля, чтобы поздравить с победой и заодно домогаться заключения оборонительного и наступательного союза.
26 сентября при въезде в Торунь царя в полумиле от города встречали польский король и сенат в полном составе. Август II во время свидания пережил неприятные минуты. Поздравляя Августа с восстановлением его прав на польский престол, Петр сказал ему, что прошедшего не стоит вспоминать, он, Петр, понимает, что король действовал вопреки собственным интересам и не по своей воле. Август, слушая утешительные слова царя, не сводил глаз с его шпаги. То была шпага, которую Петр в знак дружбы некогда подарил ему, Августу. Польский король преподнес этот подарок Карлу XII, а Карл оставил шпагу на поле боя под Полтавой.
Царь и здесь проявил великодушие: простив крупное предательство, он оставил без последствий и эту мелкую подлость.
На Петра все эти торжественные встречи, высокопарные слова, артиллерийские салюты, подобострастные взгляды впечатления не произвели. Европейская слава и всеобщее признание полководческих дарований не вскружили ему голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120