– Ничего, пусть поплавает вокруг света. Лезь на палубу! – скомандовал Саша, не выпуская Веника, бережно обхватив его двумя руками, словно какую-нибудь драгоценную статую или вазу.
Я шестом подогнал «Вокруг света» к плоту и вытащил намокшие, слипшиеся в тяжёлую массу листы.
– Очень благодарен тебе, Шура, – произнёс Веник и, подталкиваемый сзади Сашей, полез на «палубу».
«Ишь ты, „очень благодарен“! – подумал я. – Даже сидя в воде, не может сказать просто „спасибо“. Какая сверхвежливость!»
Я стал подгонять к плоту распластанный на воде белый блин, который ещё недавно служил Венику панамой.
– Да ну её! Не надо её… – Веник не договорил, потому что зубы у него вдруг застучали, а всё тело покрылось гусиной кожей. Только теперь он, видно, понял, как велика была опасность, и задним числом испугался.
По Сашиному знаку мы всеми шестью руками схватили «утопленника» и подняли его в воздух. Мы действовали по всем правилам: раскачивали Веника, растирали его.. Он потихоньку отбрыкивался, но и тут не терял своей вежливости: заикаясь и дрожа, он объяснял, что мы «неразумно тратим силы».
– Ой, как же «неразумно»? – воскликнула Липучка. – Мы из тебя воду выкачиваем!
– Зачем же? У меня вполне нормальное состояние, – интеллигентно возразил Веник, взлетая к капитанскому мостику.
Мы, однако, не обращали на слова «утопленника» никакого внимания.
– Все сумасшедшие говорят, что они нормальные, а больные притворяются здоровыми, – сказал я и нажал Венику на живот, чтобы выдавить из него воду.
Тут он от боли впервые потерял всю свою вежливость и крикнул:
– Сам ты сумасшедший!
Мы, поражённые такой необычной для Веника грубостью, сразу кончили «спасательные работы», положили «утопленника» на «палубу» и поздравили его со спасением. Но он несколько минут не шевелился. Кажется, именно сейчас, после наших «спасательных работ», ему нужна была настоящая медицинская помощь.
В тот же день наш плот перестал быть спасательным судном.
– Он будет пограничным сторожевым катером!
Понятно? – сказал Саша. – Белогорка будет пограничной рекой, а мы с вами начнём вылавливать нарушителей.
Нужно было придумать катеру какое-нибудь боевое и оригинальное имя.
– «Ласточка»! – предложила Липучка.
– Ну да, ещё воробьем назови! – усмехнулся Саша. – Или канарейкой!
– «Верный, недремлющий страж», – предложил Веник.
Но Саше и это не понравилось.
– Ты бы ещё в две страницы название придумал! Надо, чтобы коротко было, в одно слово. Вот, например: «Неистребимый»!
Это имя все приняли единогласно.
Я захотел устроить ребятам сюрприз. Поздно вечером я тайком пробрался к плоту и написал углём на ящике из-под рафинада, то есть на капитанском мостике, название нашего катера. «Вот уж завтра глаза вытаращат! Вот уж удивятся!» – подумал я. И отправился спать.
Первым удивился Веник:
– Любопытно, какой это грамотей нацарапал? «Неистрибимый»! Надо же так!
– Ну, и что? – не понял я.
– Между «р» и «б» должно стоять «е», а тут – «и». Уразумел?
Да, я сразу всё уразумел. И вслух предположил:
– Какой-нибудь посторонний человек написал. Веник пожал своими плечиками:
– Загадочно! Никто из посторонних, кажется, не в курсе того, как называется наш катер.
– Подслушал – и узнал. Подумаешь, «не в курсе»! Один ты в курсе, да? – набросился я на Веника. А про себя подумал? «Какое счастье, что Саша не проверяет мои диктанты и не знает моего почерка!» И ещё я подумал, что надо заниматься теперь больше.
С того дня мы стали писать диктанты не только по утрам, но и по вечерам – как говорится, на сон грядущий. А по ночам мне ещё чаще стали сниться хороводы орфографических ошибок и двойки с ехидными закорючками.
«Нарушителей границы» мы искали главным образом в воде. Всех незнакомых нам мальчишек мы вытаскивали из реки на свой «катер» и требовали предъявить документы. «Нарушители» были или совсем голые, или в одних трусах, и потому документов у них не оказывалось.
– Странно, странно… – говорил Саша. – Как это вы пускаетесь в плавание без документов?
«Нарушители» смотрели на нас как на сумасшедших. И я сам, между прочим, думал, что всё это – пустые игры и что из-за наших с Сашей переэкзаменовок мы так и не сможем использовать свой плот по-настоящему, для какого-нибудь важного дела.
ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ
Никогда я не забуду эту ночь.
Вечером мы с Сашей подиктовали друг другу. Я снова вслух погоревал о том, что из-за Сашиной переэкзаменовки (о своей собственной я, разумеется, только подумал) мы никак не можем использовать свой плот. Саша стал произносить всякие благородные фразы, вроде того, что никто не должен страдать из-за его двойки и что мы можем плыть без него куда нам угодно. Тогда и я тоже стал бить себя кулаком в грудь: никогда, мол, не оставлял и не оставлю товарища в беде!
По ступеням застучала палка: дедушка вернулся с вечерней прогулки.
Иногда он возвращался гораздо позже, потому что его прямо на улице перехватывали и зазывали к себе пациенты: то послушать сердце, то проверить лёгкие, а то просто попить чайку.
Мы с Сашей простились до утра и не подозревали, что увидимся гораздо раньше.
А ночью вдруг затрезвонил жёлтый ящик с ручкой на боку, похожий на кофейную мельницу. Он будил нас не впервые: дедушку и по ночам вызывали в больницу или, как он говорил, «на трудные случаи».
Дедушка всегда полушёпотом отвечал в трубку:
– Еду. Ну, какой может быть разговор!
На самом деле ему приходилось не ехать, а идти, потому что машины у него не было. Ботинки дедушка в таких случаях натягивал в последнюю очередь и уже за дверью, а палка его не пересчитывала ступени. Неужели он думал, что я сплю и ничего не слышу?
На этот раз дедушка долго не отходил от жёлтого ящика.
– Так-с… Прескверное положение, – тихо говорил он в трубку. – До Хвостика я буду часа полтора добираться. Это если в обход, по дороге… Да что вы! Откуда сейчас машина? По реке, правда, куда быстрее… Да нет у меня персонального парохода. Вообразите, нету.
Я так стремительно вскочил со своей раскладушки, что средние ножки её подвернулись, подтянули к себе остальные две пары ножек – и раскладушка сама собой стала складываться.
– Есть пароход! Есть, дедушка! Есть!.. – завопил я.
От неожиданности дедушка выронил трубку, она заболталась на шнуре, заколотилась об стенку.
– О чём ты? Какой пароход? – шёпотом, словно всё ещё боясь разбудить меня, спросил дедушка.
– Наш пароход! Наш катер «Неистребимый»! Дедушка повернулся и стал шарить руками по стене, искать трубку. Наконец нашёл её и прошептал:
– Подождите минутку. Я тут улажу семейные дела…
Он зажал трубку ладонью и обратился ко мне:
– Переутомился ты, что ли? Перезанимался с Сашей? Или, может быть, на солнце перегрелся?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46