Злые слова Маркуса она запомнит навеки: «Чокнутая! Не от мира сего! Ты и на человека-то не похожа! Отродье!»
Даже сейчас она казалась себе заклейменной, отвергнутой, чужой среди обычных людей. Никому в этом мире не нужна была любовь, а она только любви и хотела от жизни. Что это — приговор, проклятие — вечно жаждать настоящей любви и никогда ее не узнать? И если король все же принудит ее соединиться с человеком, который хочет взять ее лишь из чувства долга, что тогда станется с ней и с ее народом?
Шинид даже не знала, что хуже: когда ее хотят из-за ее дара или когда не хотят вовсе. Английские короли не привыкли считаться с чувствами подданных. Они были просто пешками в политической игре, но в случае с ней на карту была поставлена не только ее жизнь. Так просто она не сдастся.
Взгляд ее упал на шрам, прорезавший его грудь чуть повыше соска: светлая полоса на бронзовой от загара коже. Когда-то ребенком она от всей души любила этого человека и теперь, увы, призналась себе в том, что детская любовь ее не исчезла, а лишь спряталась где-то глубоко внутри. Чем дольше они были рядом, тем труднее было скрывать свое чувство. И вообще, что она испытывала к нему сейчас? Только ли старую, детскую любовь или что-то другое, взрослое, новое? Отчего она так боится открыться ему? Может, это горький опыт заставляет ее держаться настороже? Может, это страх тормозит ее? Боязнь того, что, узнав о ее чувстве, он использует ее любовь против нее же самой? Шинид презирала трусов и ненавидела трусость в себе, но как преодолеть этот страх, когда все уже было — однажды он уже растоптал ее любовь. Пусть детскую, незрелую, но любовь.
Нет, она не могла дать ему в руки такое оружие. Особенно теперь, когда сердце его томилось за семью печатями. Недоступное ей и недоступное ее стране. Но томление сердца и души — одно, а томление тела — совсем другое. Может, все дело в нем, в предательском теле? Какая женщина не захотела бы иметь такого мужчину в своей постели? Взгляд ее медленно скользил по его груди и рукам. Он был храбр, и красив, и силен… Желание накатило внезапно, она вздрогнула, закусила губу, борясь с собой, а когда решилась посмотреть на него вновь, обнаружила, что он не спит и тоже на нее смотрит.
— Ты хочешь мне что-то сказать?
— Нет.
Коннал медленно окинул глазами ее всю, завернутую в простыню. Она порозовела и выглядела такой жаждущей и готовой к любви, что ему стоило огромных усилий удержаться и не прижать ее к себе и не поцеловать. Жадно. В губы.
— Боишься?
Шинид презрительно фыркнула.
— Это хорошо. Спи. У нас еще есть пара часов. День предстоит трудный, надо отдохнуть.
Коннал перевернулся на бок, закрыл глаза, поблагодарил себя за терпение, которому научился в турецком плену, и заснул.
Шинид откатилась на край кровати, закуталась в мех и тоже уснула, успокаивая себя тем, что сегодня он с ней и, значит, с ним ничего плохого случиться не может.
Утром Коннал проснулся с ощущением, что лопнет, если не получит удовлетворения. Мгновением позже он понял, что произошло. Шинид прижалась к его спине, нагая грудь ее вжалась в его тело, дыхание ее щекотало ему затылок, а рука ее лежала на его талии. Но все бы ничего, если бы не ее ладонь, касавшаяся низа его живота. Вот эта ладонь и грозила лишить его выдержки. Пульс его бился так, словно он участвовал в гонке. Символ мужества давно был готов к бою. «Что же делать?» — подумал он. Больше всего ему хотелось перекатиться на нее и доставить удовольствие и себе, и ей. Но он боялся разбудить ее. Боялся испугать. Коннал не сомневался в том, что Маркус О'Брайан не ограничился одним лишь избиением. Стоило ему представить ее, беспомощную, слабую, один на один с этим извергом, и кулаки его сжимались в бессильной злобе. Нет, он не смеет ее обидеть. Медленно он откатился на край кровати, едва не упав на пол, — так боялся ее разбудить. Бросил взгляд на Шинид. Она во сне схватила подушку, обняла ее, но не проснулась. Он немножко обиделся на нее за то, что подушка стала для нее равноценной заменой ему. Осторожно, на цыпочках, подошел он к столу, на котором стояли таз и кувшин с водой. Ледяная вода приведет его в чувство. Привела, но, увы, ненадолго. Когда Шинид рядом, и ледяная вода бессильна. Успокоить его могла только она. Только та женщина, что мирно спала рядом.
Глава 10
Завернувшись в промасленную накидку, не пропускавшую воду, одинокий странник стоял на носу корабля, вглядываясь в горизонт. Корабль покачивался, борясь с течением. Ледяные брызги плескали в лицо. Рука его сжимала кинжал — единственное оружие, которое он имел против тех, кто задумал бы его остановить. И он знал, что такие попытки будут. Рана в боку и утрата меча стали результатом последнего покушения.
Он оглянулся, взглянул на матросов, возившихся с парусами. Он видел, как капитан скользнул взглядом по береговой линии, потом покосился на него. Он считал мгновения до высадки и страшно боялся опоздать, не успеть предупредить своих. Ибо для всех прочих его жизнь и жизнь его соплеменников были не дороже разменной монетки, последняя, и не самая крупная ставка в игре, которую вели друг против друга братья королевской крови.
Уже давно Шинид не спала так сладко, как в эту ночь. Она проснулась свежей и по-настоящему отдохнувшей. И подумала, что ночь была такой же ласковой и лучезарной, как это утро. Солнце сияло на небе величественно и гордо. Золотистые лучи, касаясь выпавшего за ночь снега, зажигали его всеми цветами радуги. Коннал ехал впереди, но она ощущала его близость, радость приятной негой разливалась по телу. Все радовало ее этим сказочным утром — ели и сосны в снежном уборе, спиралевидные сосульки, свисавшие с ветвей хрустальными канделябрами. Снег весело поскрипывал под копытами лошадей, колокольчиками позванивали сосульки, как будто желая им счастливого пути. Шинид полной грудью вдохнула воздух, наслаждаясь его бодрящей свежестью, и, отпустив поводья, раскинула руки, призывая пред очи свои всех колдовских созданий Матери Божьей.
— Придите, дикие и свободные, — прошептала она. — Придите и явите мне жизнь зимнего леса, жизнь под слоем снега и льда. Дайте отраду душе моей. Дайте отраду земле моей. Явитесь и станьте видимы!
Опустив руки, она улыбнулась, когда два кролика высунули мордочки из норок. Птицы прилетели и уселись на ее плечи, на голову. Олененок показался за деревьями, внимательно посмотрел на Коннала, который ехал впереди, потом на Шинид. Олень одногодок без страха подошел к всадникам, и Женевьеву, похоже, нисколько не смутило столь близкое соседство со своим диким собратом. Шинид наклонилась, чтобы погладить олененка, затем оглянулась, ища глазами его мать. Гордая мамаша вышла из леса, и Шинид слегка подтолкнула подростка, чтобы шел к матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Даже сейчас она казалась себе заклейменной, отвергнутой, чужой среди обычных людей. Никому в этом мире не нужна была любовь, а она только любви и хотела от жизни. Что это — приговор, проклятие — вечно жаждать настоящей любви и никогда ее не узнать? И если король все же принудит ее соединиться с человеком, который хочет взять ее лишь из чувства долга, что тогда станется с ней и с ее народом?
Шинид даже не знала, что хуже: когда ее хотят из-за ее дара или когда не хотят вовсе. Английские короли не привыкли считаться с чувствами подданных. Они были просто пешками в политической игре, но в случае с ней на карту была поставлена не только ее жизнь. Так просто она не сдастся.
Взгляд ее упал на шрам, прорезавший его грудь чуть повыше соска: светлая полоса на бронзовой от загара коже. Когда-то ребенком она от всей души любила этого человека и теперь, увы, призналась себе в том, что детская любовь ее не исчезла, а лишь спряталась где-то глубоко внутри. Чем дольше они были рядом, тем труднее было скрывать свое чувство. И вообще, что она испытывала к нему сейчас? Только ли старую, детскую любовь или что-то другое, взрослое, новое? Отчего она так боится открыться ему? Может, это горький опыт заставляет ее держаться настороже? Может, это страх тормозит ее? Боязнь того, что, узнав о ее чувстве, он использует ее любовь против нее же самой? Шинид презирала трусов и ненавидела трусость в себе, но как преодолеть этот страх, когда все уже было — однажды он уже растоптал ее любовь. Пусть детскую, незрелую, но любовь.
Нет, она не могла дать ему в руки такое оружие. Особенно теперь, когда сердце его томилось за семью печатями. Недоступное ей и недоступное ее стране. Но томление сердца и души — одно, а томление тела — совсем другое. Может, все дело в нем, в предательском теле? Какая женщина не захотела бы иметь такого мужчину в своей постели? Взгляд ее медленно скользил по его груди и рукам. Он был храбр, и красив, и силен… Желание накатило внезапно, она вздрогнула, закусила губу, борясь с собой, а когда решилась посмотреть на него вновь, обнаружила, что он не спит и тоже на нее смотрит.
— Ты хочешь мне что-то сказать?
— Нет.
Коннал медленно окинул глазами ее всю, завернутую в простыню. Она порозовела и выглядела такой жаждущей и готовой к любви, что ему стоило огромных усилий удержаться и не прижать ее к себе и не поцеловать. Жадно. В губы.
— Боишься?
Шинид презрительно фыркнула.
— Это хорошо. Спи. У нас еще есть пара часов. День предстоит трудный, надо отдохнуть.
Коннал перевернулся на бок, закрыл глаза, поблагодарил себя за терпение, которому научился в турецком плену, и заснул.
Шинид откатилась на край кровати, закуталась в мех и тоже уснула, успокаивая себя тем, что сегодня он с ней и, значит, с ним ничего плохого случиться не может.
Утром Коннал проснулся с ощущением, что лопнет, если не получит удовлетворения. Мгновением позже он понял, что произошло. Шинид прижалась к его спине, нагая грудь ее вжалась в его тело, дыхание ее щекотало ему затылок, а рука ее лежала на его талии. Но все бы ничего, если бы не ее ладонь, касавшаяся низа его живота. Вот эта ладонь и грозила лишить его выдержки. Пульс его бился так, словно он участвовал в гонке. Символ мужества давно был готов к бою. «Что же делать?» — подумал он. Больше всего ему хотелось перекатиться на нее и доставить удовольствие и себе, и ей. Но он боялся разбудить ее. Боялся испугать. Коннал не сомневался в том, что Маркус О'Брайан не ограничился одним лишь избиением. Стоило ему представить ее, беспомощную, слабую, один на один с этим извергом, и кулаки его сжимались в бессильной злобе. Нет, он не смеет ее обидеть. Медленно он откатился на край кровати, едва не упав на пол, — так боялся ее разбудить. Бросил взгляд на Шинид. Она во сне схватила подушку, обняла ее, но не проснулась. Он немножко обиделся на нее за то, что подушка стала для нее равноценной заменой ему. Осторожно, на цыпочках, подошел он к столу, на котором стояли таз и кувшин с водой. Ледяная вода приведет его в чувство. Привела, но, увы, ненадолго. Когда Шинид рядом, и ледяная вода бессильна. Успокоить его могла только она. Только та женщина, что мирно спала рядом.
Глава 10
Завернувшись в промасленную накидку, не пропускавшую воду, одинокий странник стоял на носу корабля, вглядываясь в горизонт. Корабль покачивался, борясь с течением. Ледяные брызги плескали в лицо. Рука его сжимала кинжал — единственное оружие, которое он имел против тех, кто задумал бы его остановить. И он знал, что такие попытки будут. Рана в боку и утрата меча стали результатом последнего покушения.
Он оглянулся, взглянул на матросов, возившихся с парусами. Он видел, как капитан скользнул взглядом по береговой линии, потом покосился на него. Он считал мгновения до высадки и страшно боялся опоздать, не успеть предупредить своих. Ибо для всех прочих его жизнь и жизнь его соплеменников были не дороже разменной монетки, последняя, и не самая крупная ставка в игре, которую вели друг против друга братья королевской крови.
Уже давно Шинид не спала так сладко, как в эту ночь. Она проснулась свежей и по-настоящему отдохнувшей. И подумала, что ночь была такой же ласковой и лучезарной, как это утро. Солнце сияло на небе величественно и гордо. Золотистые лучи, касаясь выпавшего за ночь снега, зажигали его всеми цветами радуги. Коннал ехал впереди, но она ощущала его близость, радость приятной негой разливалась по телу. Все радовало ее этим сказочным утром — ели и сосны в снежном уборе, спиралевидные сосульки, свисавшие с ветвей хрустальными канделябрами. Снег весело поскрипывал под копытами лошадей, колокольчиками позванивали сосульки, как будто желая им счастливого пути. Шинид полной грудью вдохнула воздух, наслаждаясь его бодрящей свежестью, и, отпустив поводья, раскинула руки, призывая пред очи свои всех колдовских созданий Матери Божьей.
— Придите, дикие и свободные, — прошептала она. — Придите и явите мне жизнь зимнего леса, жизнь под слоем снега и льда. Дайте отраду душе моей. Дайте отраду земле моей. Явитесь и станьте видимы!
Опустив руки, она улыбнулась, когда два кролика высунули мордочки из норок. Птицы прилетели и уселись на ее плечи, на голову. Олененок показался за деревьями, внимательно посмотрел на Коннала, который ехал впереди, потом на Шинид. Олень одногодок без страха подошел к всадникам, и Женевьеву, похоже, нисколько не смутило столь близкое соседство со своим диким собратом. Шинид наклонилась, чтобы погладить олененка, затем оглянулась, ища глазами его мать. Гордая мамаша вышла из леса, и Шинид слегка подтолкнула подростка, чтобы шел к матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83